Говорил он на каком-то диалекте гирканского.
— Нет, оно от любовной тоски сдохло, — ответил Конан. — Тебя дождаться не могло.
Грозный тон воина его ничуть не беспокоил. По сырому бережку тот не проехал бы верхом, а спешившись, потерял бы свое преимущество. Взять же противника в равном поединке Конан не опасался.
— Нет, ну вот народ! — громогласно произнес детина. — Ну не успеешь отвернуться, как они уже все испоганят! На два десятка лиг вокруг ни один человек не осмеливался приближаться к этому месту! И что же? Стоило мне задержаться, как какой-то бродяга уже украл у меня победу над чудовищем! Ты откуда здесь взялся?!
— Тебя больше всего интересует, откуда я взялся? Не знаю! Волей богов и путями неведомыми. А за чудовище что, награда великая положена, что ты так расстроился?
— Ага, награда! Уютная могила! Я тут, у моста, уже трехглавое чудо-юдо положил, и шестиглавое, а сегодня должен был с девятиглавым биться! А ты влез и все испортил…
— Так в чем же дело? Чудовище мертво, чего тебе не хватает?
— Предсказание нарушено. Что теперь будет?
— Ничего не будет, — рассердился Конан. — Езжай дальше и верши свой путь. И не блажи мне тут насчет предназначений.
Ему стало плохо, он отошел от берега и сел на траву. Детина, наконец, обратил внимание на то, что его собеседник ранен в битве, легко спешился, оставил оружие и подошел к киммерийцу с небольшим дорожным мешком.
— Да ты ранен? Покажи-ка.
Он осмотрел следы зубов на плече киммерийца, достал из мешка тряпицу и деревянную чашку с густой темно-зеленой мазью. Перевязав плечо невольного соперника, он посидел с ним, пока Конану не стало лучше.
— Насчет предназначения ты не прав, — говорил он. — Рассказывали у нас про одного героя. Не из наших краев, откуда-то с далекого запада. Надел он прочные доспехи, взял верный меч и надежное копье, сел на доброго коня и поехал совершать великие подвиги. Ну и заехал для начала на земли одного из ближайших соседей, с которым он был в давней ссоре. Разогнал людей с полей, порубал горшки на плетнях, и все подвиги на этом закончились. Поехал он дальше и заехал в дикий лес, где проклял все на свете. Длинное копье не давало проехать сквозь густые заросли, и пришлось его бросить. Доспехи к концу дня стали неподъемной тяжестью. И никого вокруг — ни людей, ни зверей, ни жилья, ни ночлега. Вернулся он кружным путем через земли другого соседа, с которым был в большой дружбе, и устроили они великолепную пирушку, на которой придумали столько замечательных подвигов, что тамошним менестрелям-трубадурам на сто лет хватило в балладах воспевать. Так что если уж выпало тебе предназначение, то не пренебрегай им, а то будут потом вечно тянуться перед тобой глухие, кривые, окольные пути…
Потом детина оставил киммерийцу половину круглого каравая хлебам из своих припасов, сказал, что Конан шел не туда, а населенные места лежат в противоположной стороне, после чего оседлал лошадь и медленно двинулся своей дорогой.
Конан вернулся назад, но не стал обходить ручей по дороге, а прошел напрямик, так же перешел через него по стволу упавшего дерева, пересек лес и выбрался к человеческому жилью.
Небольшой двор составляли бревенчатые жилой дом и хозяйственные пристройки, связанные высоким забором. Над воротами возвышался аккуратный козырек, чтобы не гнили ворота под дождем, да и чужому человеку труднее будет перелезать.
Из открытых ворот выскочили две крупные собаки и стали яростно облаивать незваного гостя. Лаяли, но не бросались. Вышел из ворот хозяин — крепкий мужик лет тридцати, хотя и не такой высокий и широкоплечий, как могучий киммериец. Он отогнал собак и спросил:
— Чего ищешь?
— Город далеко? — спросил Конан.
— Город? До темноты не успеешь добраться. Ты один, или за тобой еще кто-то подойдет?
— Один. Можно будет у тебя переночевать? Я Конан из Киммерии. Попал в ваши места путями, самому мне неведомыми.
— Вот как? Ну, ладно. Буянить не будешь?
— Нет. Я тут с одной зверюгой сцепился, и она мне плечо порвала.
— Ладно, заходи. Меня Радотом зовут.
Семья Радота была невелика — он с женой, да сыновья лет семи и лет десяти. Гостю дали умыться и переменить белье, накормили и напоили отваром из разных трав и сушеной малины. Отяжелев от еды, киммериец сидел на завалинке и слушал Радота.
— Места здесь богатые, и лес, и поле, и выпас для скота. Видишь, какое хозяйство я поставил? Все своими руками сделано. Страшновато, конечно, лес здесь встречается со степью, и если степное войско нападет, то все прахом пойдет. Одна надежда, что через речку коннице плохо переправляться, и степные идут южнее, в стороне, а сюда, в мой тупичок могут не добраться. Ну а там их встречает городская дружина. Город Черниз — крепкий город. С ходу его конница взять не может, а в долгой осаде держать — подойдет помощь от других городов. Так и живем. Городская дружина ходит в степь, бьет кочевников и угоняет их стада. Степные иногда собираются большим войском, идут в наши земли, хватают пленников, жгут города и деревни, кого с собой не уводят — убивают всех подряд. Обычай степной войны — убивать всех, чтобы не выросло поколение мстителей. Одно хорошо — между собой степные воюют еще злее из-за удобных мест для зимовок. Свой сосед кочевнику хуже любого врага — он пасет свой скот, отнимая пастбище у него,
— И что же? — спросил Конан. — Ты собираешься отсидеться от врага за этим забором?
— Да как сказать? Большое войско ко мне не придет — незачем. Им простор нужен. А если какой-нибудь небольшой отряд появится — то не надолго. Спрячемся.
На следующее утро Конан поднялся отдохнувшим и окрепшим. Рана на плече хорошо заживала. Радот попросил киммерийца помочь ему, и они начали собирать новый амбар. Бревна были уже подготовлены, оставалось поднимать их на вершину начатого сруба. Ворочая тяжелые бревна, Конан поинтересовался:
— Как же ты в одиночку дом ставил? Вдвоем-то тяжело, а одному и вовсе работа неподъемная.
— А куда деваться? Постепенно — поднял край, положил на подпорку, поднял другой край, уложил бревно на место. Да соседей иногда звал на помощь.
До обеда работали на строительстве, подняли стены, и Радот начал затаскивать наверх стропила. Старший его сын на лошади подвозил из леса во двор сваленные загодя бревна. Вдруг Радот опрометью бросился вниз и кинулся затворять ворота.
— Всадники! — крикнул он. — Чужие!
Конан быстро вооружился и побежал к воротам, но Радот уже плотно закрыл их на засов. Он бросился к бревнам и схватил топор.
— Сколько их? — крикнул Конан.
— До десятка! Попробуем отбиться?
— Конечно!
Налетчики уже лезли через забор по обе стороны от ворот. Радот метнулся к ближним, замахиваясь топором. Конан встретил тех, которые лезли дальше. Могучему киммерийцу не впервой было биться против нескольких противников, но он вовсе не хотел, чтобы на него напали с нескольких сторон сразу.
Даже два врага, хорошо владеющие клинком, делают схватку смертельно опасной. Если они не стеснены узкими коридорами и могут действовать хоть чуть-чуть слаженно, то победить их весьма непросто. Поэтому Конан старался бить врагов с ходу, не дав им возможности взять его в кольцо.
Неотвратимое движение меча киммерийца почти не замедлялось, встречая на своем пути руку или плечо, горло или шлем летящего со стены налетчика. Стальной вихрь с короткими ударами кинжала разметал врагов и оставил пятерых лежать на земле и умирать — кого быстро, кого медленно. Двое последних противников даже не решились спрыгнуть со стены, благоразумно бросились назад.
Радот тем временем оказался один против троих. Ударил первого еще в прыжке, но добить сразу не смог, и тут же бросился на следующего. От быстрого сабельного удара очень трудно защититься топором на коротком топорище. Остается одно — бить самому на опережение, не думая о защите. Лязгнул топор по шлему одного из противников, потом с мягким чавканьем прорубил кольчугу на плече второго. И упал Радот, посеченный саблями, увлекая за собой поверженного врага.
