— Во имя Крома! — закричал он, и от этого крика толпа на площади невольно попятилась. — Сражайтесь, холки! Умрем, как мужчины!

Он ринулся в гущу врагов, слыша за спиной нарастающий шум и истошные крики на площади. Топор в его руках запел губительную песнь, полилась кровь и полетели головы. Жрецы отступали, но гигант наседал на них, круша своим грозным оружием черепа врагов.

Опьяненный схваткой, он не сразу заметил, что рядом с ним бились двое холков, истекающих кровью от бесчисленных ран, но крепко сжимающих копья и полных отчаянной решимости. Все трое сражались храбро и остановились, только когда площадка опустела и не осталось ни одного живого врага.

Непомнящий подошел к краю лестницы. Белая фигурка Зарастепа торопливо прыгала со ступеньки на ступеньку. На площади, заваленной мертвыми телами, шла жестокая битва, где озверевшие холки накинулись на менее многочисленных, но лучше вооруженных магулов. Они рвались вперед, стремясь схватиться с врагом в рукопашную и не дать лучникам себя истребить.

Бывшие рабы готовы были рвать магулов руками и зубами, бросаясь на кинжалы и копья. Небо было черно от таргов, но бестолковые твари попадали под стрелы хозяев и без счета валились на землю.

Но не вид страшной битвы, не разбегающаяся по улицам толпа мирных горожан приковала пылающий взор Непомнящего.

У причалов на море стояло два больших корабля, и еще один встал на рейде недалеко от берега. Такелаж их был порван, черные приспущенные паруса еще слабо трепетали на ветру, и корабли, словно черные лебеди на тихом пруду, величественно покачивались на лазурных морских волнах. От берега по дороге скорым шагом шли отряды в сверкающих доспехах.

Передовой отряд, сломив беспорядочное сопротивление привратной стражи, уже ворвался за крепостную стену.

И тут он вспомнил все, словно очнулся от долгого сна. Сердце его преисполнилось гордостью, и дух окреп, снова обретя мужество и отвагу воина. Он узнал корабли, узнал людей, плотным строем марширующих по улицам городка, гоня перед собой целую армию магульских солдат.

— Спасибо, Кром! — крикнул он, потрясая окровавленным топором и безудержно хохоча. — Я Конан! Киммериец!

Он подхватил на руки удивленную Ахайну и, смеясь, закружился с ней по жертвенной площадке. И удивление девушки сменилось улыбкой, а потом и она рассмеялась вместе с ним — звонко и счастливо.

— Ахайна! Я вспомнил! Я все вспомнил! Эти корабли с черными парусами — мои! Их у меня было пять — осталось три, но не беда — на них достаточно крепких парней, чтоб разнести этот дрянной городишко.

— Они приплыли за тобой? — Ахайна, будто во сне, прижималась к широкой груди киммерийца, вздрагивая от пережитого ужаса.

— Не думаю! — рассмеялся Конан. — Они, наверно, считают меня погибшим, а сюда попали случайно. Увидели город и решили поживиться. Знаю я их, акульих детей!

У подножия пирамиды еще кипела яростная битва. Она звала к себе киммерийца, как любящая мать заблудившееся в лесу дитя. И где-то там скрылся кровожадный Зарастеп.

— Вперед! — крикнул северянин холкам. — Очистим остров от краснокожих!

Конан бросился вниз, увлекая за собой Ахайну, перепрыгивая сразу через несколько ступеней. Он с ходу врубился во вражеский строй, работая топором, как заправский боссонский дровосек, и оставляя за спиной кровавую просеку. Некоторые холки узнали киммерийца и приветствовали его ликующими воинственными криками. Они набросились на врагов с яростью волчьей стаи и сломили их строй. Битва рассыпалась на отдельные стычки. А со стороны городских ворот нарастал многоголосый вопль отчаяния и шум схватки. К небу потянулись дымки пожаров.

Конан метался среди сражающихся, появляясь то там, то здесь, и всюду, где бы ни возникала его могучая фигура с не знающим пощады бронзовым топором, враги в панике бежали, бросая оружие.

Ахайна с трудом поспевала за киммерийцем. Конан остановился и осмотрел поле боя. Всюду холки держали верх и гнали по улицам Красных. Только у здания тюрьмы, отрезанная от дверей, отчаянно отбивалась горстка жрецов, среди которых мелькал белый балахон. Не раздумывая, киммериец устремился туда.

Заметив его, жрецы застонали от ужаса, но лишь плотнее сомкнули ряды, защищая своими телами вождя. Они бились с яростью диких псов и умирали один за другим с именем Огненного Бога на устах. И вдруг, перекрывая шум битвы, на всю улицу загремел срывающийся голос верховного жреца.

— Что… Что он говорит? — спросил Конан у побледневшей Ахайны.

Девушка торопливой скороговоркой перевела:

— О, Гарада Всемогущий! К тебе взываю я, великий! Яви свою милость детям твоим. Покарай их врагов!

Дальше шли слова, произнесенные нараспев, которых девушка не понимала. Черные жрецы шарахнулись в стороны, оставив на земле коленопреклоненного верховного жреца, простирающего руки к статуе бога на вершине храма.

— Остановись, Зарастеп! Опомнись! Ты погубишь нас всех, вызвав Необоримого! Как ты мог! О, горе нам, горе! — заголосили они разом.

Один не выдержал и набросился на владыку с кинжалом, за ним кинулись остальные. Белые одеяния Зарастепа мгновенно окрасились алой кровью.

Но предсмертный зов его был услышан. Громада Кантомари задрожала. По улицам города поползли трещины, дома и храм заходили ходуном. Вершина горы взорвалась, и обжигающая волна горячего воздуха обрушилась на проклятый богами Кафардахат, сметая на пути храмы, дома, сады, людей и таргов.

А вслед за этим на город посыпался пепел и огромные камни. Взрыв уничтожил полгоры, полыхающей столбом огня.

По склонам вулкана стремительно стекали огненные реки раскаленной лавы, грозя вот-вот затопить город. Рушились гигантские пирамиды жилых домов, гибли люди, в панике мечущиеся по улицам. Земля дрожала и уходила у них из-под ног. Чудом уцелевшие тарги обезумели, кидаясь на стены и кусая всех без разбора. Что-то огромное и ужасное заворочалось внутри горы, стремясь выбраться наружу. Вулканические обломки градом сыпались с неба. Всюду слышались стоны и плач.

Конан пришел в себя от потрясения, схватил за руку девушку и со всех ног побежал вниз по улице — к морю, к спасительным кораблям, подальше от этого злого места.

Улицы были завалены камнями и обломками домов, затрудняя движение. Но за городскими воротами киммериец нагнал своих моряков. Все смешалось в невообразимой панике. Люди в страхе бежали из города сплошным потоком: холки рядом с магулами, рабы рядом с хозяевами, вместе — недавние друзья и враги.

Корсары узнавали своего капитана и не могли поверить своим глазам. Но возгласы удивления тонули в страшном грохоте и вое обезумевшей толпы.

И в этот момент раздался еще один взрыв, намного мощнее первого, так что на ногах не устоял никто.

Но люди, подгоняемые слепым ужасом, вставали, кто мог подняться, и бежали дальше, невзирая на падающие с небес камни.

Падая, Конан выпустил руку Ахайны, его слегка задело волной. Голова раскалывалась от острой боли, перед глазами расплывались радужные круги. Он поднялся на ноги, еще плохо соображая, и сразу увидел ее. Девушка неподвижно лежала среди камней и мертвых тел. Конан опустился рядом с ней на колени. Вроде бы не ранена…

«Наверно, просто обморок», — обрадовано подумал он, поднял на руки невесомое тело девушки и на непослушных ногах пошел к берегу моря, чувствуя спиной горячее дыхание огненной лавы.

Конан не помнил, как вместе с десятками холков и Красных попал на корабль, как лихорадочно работали матросы, обрубая якорные канаты и спешно поднимая паруса. Один лишь раз он посмотрел на удаляющийся берег…

От цветущего Кафардахата не осталось следа, весь остров разваливался на глазах, а над остатками Кантомари ярилось и бушевало исполинское божество — точь-в-точь как изваяние на крыше храма Огненного Бога. Люди на судне неистово молились, взывая о заступничестве к небесам, забыв обо всем на свете и бросив паруса на волю ветра.

Свирепое божество бросалось на берег, словно в погоне за ускользающей жертвой, но каждый раз неведомая сила отбрасывала его назад, будто кто-то в сто крат сильнее запер Гараду в невидимой клетке. Он бросал им вслед целые горы, но камни либо не долетали, либо падали в море далеко в стороне. Чудище топало ногами, и Рада-Рами медленно погружался в океан, увлекая с собой неистовое, злобное божество.