Это обвинение — неожиданное и шокирующее, вызвало у нее возглас ярости и недоверия.

— Это ложь!

— Правдивость или лживость этого заявления не имеет никакого значения. Важно то, что римлянин защищал тебя. И ты должна понимать, что мужчина не будет подвергаться подобным мукам просто так.

От его взгляда и слов у нее закружилась голова. Но Мирддин не дал ей возможности ни оспорить, ни отвергнуть его предположение.

Он ласково положил руку ей на плечо:

— Иди к нему. Пусть он посмотрит на тебя. После того, что он вынес, он имеет право увидеть сострадание, которое сейчас видно в твоих глазах.

Рика смотрела, как он уходит, потом с трудом подошла к дереву и встала там, где Гален мог увидеть ее, если бы открыл глаза. Но они оставались закрытыми — может быть, в спасительном обмороке? Она смотрела на его лицо, бледное даже под бронзовой кожей, на спину со следами мести Балора.

— Зачем? — прошептала она. — Что ты защищал? Мой позор обесчестил меня. Я не стою этого. — Вздохнув, она повернулась. — Ты действительно глуп, римлянин.

— Гален.

— Что? — Она резко обернулась, но он был недвижим. Глаза все еще были закрыты. Сказал ли он что-нибудь?

— Меня зовут… — Глаза медленно открылись. — Скажи его.

— Гален.

Она выразила свое уважение так тихо, что, казалось, он не услышал.

Но Гален слышал. Он чуть заметно кивнул, и глаза снова закрылись.

Некоторое время она смотрела на него. Потом, решив, что на этот раз он действительно потерял сознание, она снова отвернулась. Но не успев сделать и шага, снова услышала его голос:

— Ты не права. Ты стоишь этого.

Церрикс смотрел на человека, стоящего перед ним в мрачном молчании.

— Он поправится?

— Да. Он хорошо перенес наказание. Однако прежде чем он будет на что-нибудь годен, пройдет не один день.

Церрикс кивнул и обратился к нескольким воинам, сидящим вокруг него:

— Принесите римлянина сюда. Я хочу сам посмотреть на результат работы Балора.

Когда его люди поспешно поднялись, он жестом пригласил жреца сесть.

Мирддин благоразумно подождал, пока они останутся одни.

— События сегодняшнего дня свидетельствуют, что семена, которые ты посеял, кажется, дали ростки, король Церрикс.

Церрикс заметил, что на лбу друида появились морщины.

— Я слышал, что ее удержал один из его людей. Это правда?

— Да. И если бы я не остановил порку, боюсь, она бросилась бы между ним и кнутом.

Церрикс кивнул с нескрываемым удовлетворением.

— Это сулит удачу.

— Так ли? — Мирддин посмотрел на него. Морщины, прорезавшие его лоб, стали заметнее. — Ты знаешь, что это даст еще больше пищи для сплетен. Он заплатил дорогую цену, чтобы защитить ее имя и честь. Несомненно, досужих разговоров будет больше.

Церрикс насмешливо крякнул и отмахнулся.

— Сплетни и досужие разговоры ничего не значат. Женщина беременна.

— Но, по слухам, ребенок не от ее убитого мужа.

— Если это правда, то лишний повод для ненависти к римлянину.

— Или наоборот, поскольку соплеменники отталкивают ее. Ты этого и хотел?

Церрикс, не ответив на вопрос, перевел взгляд на занавес, перегораживающий пространство хижины. Там, в тусклом свете масляных ламп, зажигавшихся каждый вечер, его взгляд уловил движение.

— Подойди.

Из-за занавеса появилась маленькая фигурка и остановилась в нерешительности. Церрикс протянул руки, и его младший сын заковылял к нему. С опаской поглядев на друида, ребенок вскарабкался в спасительные отцовские объятия и, успокоенный, прижался головой к широкой груди.

Прекрасно видя, что укоризненный взгляд сидящего напротив него человека не изменился, Церрикс тем не менее посадил мальчика поудобнее.

— Продолжай, Мирддин.

— В тот первый день на помосте я нашел твой выбор странным — то, что ты отдал ей именно этого раба, было не случайно. Тогда мне показалось, что у тебя нет более серьезных мотивов, чем позлить Маурика. Позднее, когда ты намекнул, что в этом есть что-то большее, я не поверил в реальность твоего замысла. Мне не верилось, что можно будет пробить брешь в ее ненависти.

— А теперь? — спросил Церрикс, с любовью поглаживая белобрысую головку.

— Допускаю, что ты выиграл. Однако… я не советовал бы тебе праздновать победу. Думаю, что спешить не следует. Не надо слишком доверять ему. Поступки римлянина, какими бы благородными и мужественными они ни были, пока что касались только его лично. Из них не следует, что можно поколебать его преданность Империи.

— Я не согласен с тобой. Этот человек уже продемонстрировал нам свое хладнокровие. Он не совершает необдуманных поступков. Он знал, что, ударив Балора, он рискует собой, а рискуя собой, подвергает опасности план своего наместника. И все же он сделал это. И это говорит о многом, Мирддин. Между ними возникает связь, и отношение к ней он может перенести на наших людей, потому что судьба одного есть судьба всех. Когда он вернется к своим легионам, он вернется с личным, и гораздо более сильным стремлением к миру. Его несгибаемая верность Империи уже поколебалась, и слепая вера в его легионы ослабела. «Победа любой ценой!» — этот девиз имеет теперь для него скрытый смысл. А цена может быть такой, что он не захочет платить ее.

Церрикс взглянул на своего сына.

— Не как король, а как отец и мужчина, я знаю две вещи, Мирддин. Когда жизни, которые надо отдать, приобретают цену, ими жертвуют не так охотно. Другая правда состоит в том, что если было совершено действие, достойное доверия, на него надо отвечать тем же, иначе будет потеряно все приобретенное.

Глубоко сидящие глаза жреца широко раскрылись, когда он внезапно понял:

— Ты собираешься сказать ему?

— Да.

— Ты уверен, что это благоразумно?

— Об этом я узнаю, только увидев его реакцию.

— Но зачем? Когда это были только слухи, ты твердо решил скрыть это от него. Теперь же, когда это стало реальностью, ты расскажешь ему?

— Прежде было не время. Римлянин легко мог выбрать свою позицию и свой план действия. Тогда на все его слова влияла бы его непоколебимая верность Риму. Теперь же, из-за его чувства к женщине, я уверен, что на его суждения ничто не будет влиять.

Прежде чем Церрикс смог продолжить, звук шагов возвестил о возвращении воинов, посланных за римлянином. Король поставил сына на ноги и подтолкнул к перегородке.

— В кровать, Бричан.

Мальчик нехотя заковылял обратно в помещения, отведенные для женщин и детей. Церрикс посмотрел на темные фигуры, появившиеся в открытых дверях.

Римлянин, окруженный эскортом, шагнул вперед. Он наклонил голову, приветствуя друида, потом взглянул на Церрикса.

— Лорд Церрикс.

Церрикс взмахом руки приказал людям удалиться. Мирддин тоже поднялся, чтобы уйти. Кинув на короля взгляд, призывающий к осторожности, он обратился к обнаженному по пояс человеку, стоящему перед ним:

— Если у тебя возникнет нужда в моей помощи, знай, что охране даны инструкции посылать за мной немедленно. Твоя гордость, быть может, и заглушает боль, центурион, но никакое чувство собственного достоинства, каким бы сильным оно ни было, не может предотвратить раны от нагноения.

Римлянин кивнул, показывая, что принял как предложенную помощь, так и упрек.

Церрикс откинул голову и посмотрел на его лицо. Следы происшедшего были очевидны — расплывшийся синяк у левого глаза, разбитые и распухшие губы. На груди римлянина виднелось несколько свежих царапин, а удары кнута, задевшие живот, оставили ясно видные следы на упругой коже. И все же он держал плечи расправленными, что показывало силу его воли. Не воспользовавшись настойками и травяными отварами друида, он, вероятно, испытывал сильную боль. Спина должна была гореть как в огне. Но в его позе и спокойных глазах Церрикс не заметил ничего, что выдавало бы это.

— Повернись, — тихо скомандовал Церрикс.

Сделав снисходительный жест, римлянин подчинился.