– Вик, ты заметила?
– Заметила? – Вика сидела на тряпках и всматривалась в грязные пятна на своих когда-то белых босоножках.
– Ну так что? Заметила? – подсел к ней Лёша.
– Да, заметила, – не отводя взгляда от босоножек, ответила Вика. – Вчера я была девушкой, а сегодня – я женщина. Настоящая женщина! Женщина, твою мать!
Лёша молчал.
– Ты доволен, кобель вонючий? Доволен, я тебя спрашиваю?!
– Вика…
– Сволочь! Я себе это не так представляла! Не так! Понимаешь? Не так…
– Вика…
– Как я могла? Как только позволила? В этой помойке. В этой сраной помойке!
Вика закрыла лицо руками и заплакала. Нет, Лёша не виноват. Ей хотелось помочь. Разве могла она подумать, что после этого останется такой неприятный осадок?
– Вика… – гладил спину Лёша.
– Лёш, я ведь люблю тебя. Очень люблю. Сильней всего. С того дня, когда ты сшиб меня с ног. Я сидела, держась за ушибленное колено и плакала… Но плакала не от боли. Её не было. Лишь лёгкое пощипывание, вот что было. Я плакала оттого, что влюбилась. Стоило заглянуть в твои глаза… Я никогда ни в кого не влюблялась. Поэтому и зарыдала. Я всегда была сильной. Никому не давала себя обижать. Ведь все страдают от любви. Так говорит мама. Мой отец – далеко не первый её муж… И вот, увидев тебя, я поняла… люблю…
Эти слова прошибли Лёшин мозг сильней, чем способен цветочный горшок, летящий с пятидесятого этажа. Он напрочь забыл, о чём хотел рассказать. Оставалось только сидеть рядом. Молчать. Не шевелиться. Лишний раз не вздохнуть…
Следующий, одиннадцатый по подсчётам Вики, день начался в обычном ритме. Лёша пошёл на охоту. Вика осталась "дома". Перед уходом он поделился догадками, которые пытался донести вчера. Он обратил внимание, что из решёток больше не слышны крики и раскаты выстрелов. Уже второй день… Может, всё? Подземные подохли от пуль военных? Хотелось бы в это верить. Но лучше подождать ещё денёк другой. Вдруг это только затишье? А там можно и выбираться из этой проклятой дыры!
Прибежал пёс и начал просить. Если раньше его грозный лай означал требование, то сейчас – прямое попрошайничество. Барбос лаял добро, игриво. Он заметно поправился. На облезлых боках и хвосте пробивалась новая шерсть. Вика кинула тушку крысы. Пёс увлечённо заработал челюстью.
Раздался шум приближающихся шагов. Пёс поднял морду и навострил уши. Зарычал. Кто-то шёл к ним. Кто-то чужой…
– Слава Богу! А я уж думал, что из людей никого не осталось-рассталось!
На мужчине был засаленный, надорванный в плечах пиджак. Лицо заросло щетиной. Короткие светлые волосы. Круглые, словно у филина, глаза.
– Деточка, опусти табуреточку, – обратился он к Вике.
Вика выпустила из рук ножку от табуретки. Человек! Ещё один живой человек!
– Ой! Да ты не одна. Вижу, зверушка имеется. Кыс-кыс-кыс, – обратился к Барбосу незнакомец. Пёс грозно клацнул зубами. – Всё, не буду, толстенькое блюдо.
Глаза. Его огромные глаза. Что в них не так?
– Тебя как зовут, деточка-конфеточка?
– Вика, – представилась девушка, не сводя взгляда с глаз.
– А меня зовут – Жгут-уют, – словно песенкой представился мужчина.
– Приятно очень… – выдохнула Вика. Она начинала жалеть, что выпустила ножку.
– А что ты здесь делаешь, деточка-конфеточка? – сверкнул глазами незнакомец.
– От чудовищ прячусь…
– Вот какая умница-разумница, деточка-конфеточка! Чудики-бермудики, прямо как на судике. Страшном Судике-ублюдике!
Глаза! Конечно! Этот блеск! Такой был у Джека Николсона в "Сиянии" по Кингу! Он же сумасшедший!
– Не приближайтесь ко мне! – испуганно выкрикнула Вика. – Стойте на месте!
– Стой не стой, беги – не ври. Я порублю тебя на пироги!
– Лёша! Лё-ёша! – в истерике закричала девушка.
– Лёша хороший, Лёша – дружок, – сумасшедший раскрыл стальную бабочку, – ему тоже будет пирожок!
– Лё-ё-ёша!!!
Вика принялась бежать, но зацепилась ногами о тряпки и упала.
– Ножик, бабочка, лежишь, я убью тебя, малыш.
– Лёша, Лёша, Лёша!
Безумец медленно подходил к девушке. Ему некуда было спешить – пытаясь подняться, она ещё крепче запуталась в груде тряпок. Он наслаждался каждым криком. Словно подпитывал себя её страхом.
Осталось ещё несколько метров – и он с невероятным наслаждением вонзит свой нож в её молоденький животик…
– Ррраааффф! – издал боевой клич Барбос и мёртвой хваткой вцепился в предплечье безумца.
– Подлый, злобный, дикий люд! Всё никак вас не убьют! – кричал мужчина, всё быстрее вонзая калёное остриё в шею бесстрашного пса.
Но даже мёртвым, Барбос не разнимал челюстей.
Раздался громкий чвякающий звук, словно одновременно разбилось с десяток яиц. Лицо Безумца застыло в вопросительном выражении, он шатнулся и упал. За ним стоял Лёша. В руке держал окровавленный кусок кирпича.
Вика жадно глотала воздух. По щекам текли слёзы. Спасена!
– Вика, пошли отсюда. Пошли наружу. Уж лучше меня изорвут чудовища, чем такая дрянь, как этот человек…
Вика не стала с ним спорить. И правильно сделала.
Сентябрьское солнце щедро обливало ярким светом развалины зданий и завалы улиц. Повсюду валялись отстрелянные гильзы. На асфальте зеленели жирные лужи слизи. Кое-где встречались пятна засохшей крови.
В мусорнике неподалёку копался старичок.
– Мужчина! – позвал Лёша, не вынимая руку из кармана, в котором был раскладной нож. Вика пряталась за его спиной. Мало ли, вдруг этот тоже сумасшедший?
– А?
– Мужчина.
– Что тебе?
– Скажи, что здесь произошло.
– Как что? Ты откуда выполз?
– Из канализации…
– Из канализации, говоришь? Они тоже оттуда вылезли!
– Кто?
– Уродцы трёногие. Они весь город перевернули. Многих убили. Других в дома позагоняли и не выпускали.
– А где они теперь?
– Ну ты, прям, неродной какой-то!
– Скажите, пожалуйста, – выглянула из-за плеча Вика.
– Да не знает никто. Исчезли они. С ними военные воевали, да ни буя не выходило. На одного уродца десяток-другой солдат шло… Их, сволочей, пули не берут…
– Как исчезли?
– Не ясно сказал, что ли? Не знает никто.
– Что, взяли и исчезли?
– Говорят тебе! – старик начал терять терпение. – Позавчера были. А потом, наутро, смотрим – и нет уже!
– Странно…
– А как по мне, пусть лучше странно будет, только бы этих гадов здесь не было! – заключил пожилой и вернулся к прежнему делу.
И вправду. Лучше не знать, но жить, чем знать с дырой в животе…
*****
По сей день, Подземные не возвращались…
Как и надеялась Вика, до Крыма они не добрались. Её родители даже представить не могли те ужасы, которым подверглась дочь в течение этих одиннадцати дней.
Мама Лёши тоже не пострадала. Как многих других, существа заперли её в одном из общежитий. Пришлось голодать, подбирая изредка бросаемые Подземными куски сырого мяса. Но это малая плата за сохранение жизни.
Отцу Лёши не повезло. Ему, как и мечтал сынишка, Подземные распороли брюхо, как тарани на рыбном рынке. Узнав о такой участи родителя, Лёша не "возрадовался", как это делал в размышлениях. Он разрыдался и возненавидел себя. В смерти отца он винил только себя. С этим пришлось мириться всю оставшуюся жизнь…
Что было между Лёшей и Викой дальше? Ничего… Они больше никогда не виделись вживую. И не хотели этого. Слишком много неприятного им пришлось пережить вместе.
Вика переехала в другой город. Сейчас у неё семья и двое детей. Она хорошая мать и прекрасная хозяйка. Квартира всегда вылизана и набрызгана освежителем воздуха. Ни одной пылинки. Ни одного дурного запаха…
Лёше семью завести не удалось. Да он особо и не стремился. Пил много… Так и умер: пьяным сел за руль, не справился с управлением и вылетел в обрыв. На похороны кроме матери пришёл только один человек. Лицо скрывала траурная вуаль. Но читателю не нужно видеть лица, чтобы узнать её. Никому Лёша больше не был нужен. Никому, кроме Вики.
