— Можешь не пересчитывать, — молвил Велорнис, — ровно сто.

— Э нет, — проговорил Конан, — а как я узнаю, что эти монеты — не иллюзия? Для такого, как ты, создать из воздуха видимость золотых монет — пара пустяков.

— Уверяю тебя, эти монеты так же истинны, как и иероглифы на коже твоего раба, — произнес волшебник. — Если ты обманул меня, и этот человек, которого ты мне продал, окажется ничем, монеты исчезнут; если же он действительно является живым магическим предметом — монеты останутся у тебя, и никто не усомнится в их подлинности.

— В таком случае, я совершенно спокоен, — объявил Конан. И подтолкнул в спину обреченно моргающего Саламара: — Ступай. Вот твой новый хозяин. Мне ты больше не нужен — служи ему по мере своих сил и способностей, будь усерден и все такое…

Саламар обернулся, чтобы глянуть на Конана в последний раз, и киммериец разглядел в его глазах странное отчаяние.

Саламар боялся. Им уже не раз доводилось разыгрывать сцену с «продажей» гирканца, но никогда еще у Саламара не было таких дурных предчувствий.

— Все будет хорошо, — одними губами проговорил Конан.

Гирканец еле заметно покачал головой и шагнул к Велорнису.

Маг вызвал еще один пузырь из земли, втолкнул туда свое приобретение, вошел вслед за Саламаром сам — и пузырь медленно поплыл вверх, направляясь к замку.

«Хорошо, что не я там нахожусь, — подумал Конан. — Я непременно попытался бы убить мага прямо внутри пузыря — и одним только богам известно, чем бы это закончилось!»

Ульбана встретила своего тюремщика презрительной улыбкой.

— Удалось ли тебе уничтожить кого-нибудь беззащитного, Велорнис? Надеюсь, ты одержал победу над человеком, не способным противостоять твоей могущественной магии? Будь иначе — я разочаровалась бы в тебе.

— Напрасны твои насмешки, Ульбана, — ответствовал маг. — Я вовсе не имел в виду уничтожать кого-либо. Ты приписываешь мне чересчур низменные побуждения. Нет, я всего лишь поговорил с тем человеком.

Ульбане очень хотелось спросить, откуда незнакомец взял рог, которым призывал волшебника. Неужто кто-то напал на Эрингила и убил его, завладев чудесным рогом? Нет, нет, этого не может быть! Девушка гнала от себя страшные мысли.

Велорнис добавил с усмешкой:

— Он хотел продать мне живой магический предмет. Я, разумеется, купил. Заколдованного человека — в обмен на заколдованное золото. Если человек окажется фальшивкой, золотые монеты тотчас превратятся в глину.

Саламар появился перед Ульбаной и некоторое время стоял молча, моргая и вздыхая. Ему очень не по себе было в этом подвешенном над землей замке. Да и Велорнис его пугал — от одного только вида колдуна у Саламара мороз шел по коже.

К счастью, маг скоро ушел, оставив гирканца наедине с Ульбаной.

Девушка смотрела на него сочувственно.

— Хотела бы я подбодрить тебя, — проговорила она вполголоса, — однако не могу. Я здесь такая же пленница, как и ты. Впрочем, мне приходится хуже, чем тебе: Велорнис домогается моей любви и угрожает в случае решительного отказа уничтожить всех, кто мне дорог.

— Возможно, он скажет тебе, что Эрингил мертв, — предупредил Саламар шепотом, — но ты не верь.

Ульбана побледнела и схватила его за руку.

— Ты видел его?

— Совсем недавно.

— Что с ним?

— Абсолютно ничего дурного, если не считать того, что он огорчен вашей разлукой и сходит с ума при одной только мысли о том, что ты в плену.

— Кто ты? — спросила Ульбана, пристально глядя на Саламара.

— Я — воплощенное несчастье, — ответил он. — Везде, где бы я ни появился, заканчивается благоденствие. Впрочем, — добавил он, — заканчиваются и беды. Страждущие и процветающие меняются местами. Я — живое оружие. Надеюсь, скоро ты увидишь, как оно действует.

— Разве ты не можешь рассказать мне об этом заранее, чтобы я была готова, когда все начнется? — удивилась Ульбана.

— В том-то и дело, дорогая госпожа, что я понятия не имею о том, как все произойдет…

— Желаю тебе удачи, — прошептала Ульбана, улыбаясь ему сквозь слезы.

«Какая девушка! — думал Саламар. — И почему это так выходит, что одних мужчин любят прекрасные женщины, а другим достаются одни только шлюхи?»

Впервые в жизни, кажется, он задумался над этим всерьез, и ответ не замедлил: «Вероятно, потому, что эти самые другие никогда не пробовали завязать отношения с хорошими женщинами и довольствовались случайными знакомствами в кабаках… Но как я могу предлагать свою любовь порядочной девушке, если и встречу таковую, коль скоро любая встреча со мной принесет ей несчастье?»

Он покачал головой, отгоняя печальные мысли.

Ульбана между тем о чем-то спрашивала его. Ему пришлось попросить ее повторить вопрос, и она охотно произнесла еще раз:

— Как ты намерен действовать?

— Мне не нужно действовать, — терпеливо разъяснил он. — Мне достаточно находиться поблизости. Видишь эти отметины на моей коже?

Они сделают все без моего вмешательства.

Велорнис, внезапно появившись поблизости (ни один из двоих собеседников не слышал, как колдун подошел), окликнул Саламара властным и грубым тоном:

— Эй, ты! Иди сюда. Я намерен исследовать тебя. Сдается мне, твой бывший хозяин все-таки жулик и подсунул мне негодный товар.

Саламар послушно приблизился к колдуну и, уже уходя вслед за ним из залы, повернулся и бросил на Ульбану короткий взгляд через плечо. Девушка кивнула ему и снова подошла к окну.

Колдун привел Саламара в комнату, которую выбрал в замке для себя.

Там было темно, только коптило несколько медных ламп весьма причудливой формы: одна изображала дракона, корчившегося в предсмертных муках, фитиль высовывался из прикушенного раздвоенного языка сдыхающей рептилии; другая представляла двух псов, пожирающих дохлого кабана, одна собака рвала пятак зверя, не замечая, как сама поранилась о торчащий клык, другая впилась в ляжку. Прочие также выглядели весьма отталкивающе. Воздух в комнате был затхлым.

Колдун велел Саламару раздеться и начал свое исследование. Он взял тонкую раскаленную иглу и вонзил ее в один из знаков на коже гир-канца. Тот взвыл и попытался удрать, но оказалось, что не может двинуться с места: его удерживало какое-то заклинание.

С глазами, полными слез, Саламар обратился к магу:

— Раз уж ты заколдовал меня, не мог бы ты применить чары, которые позволили бы мне не испытывать боли при твоих опытах на моем теле?

— Не рассуждай! — оборвал его колдун.

— Но мне больно!

— Мои опыты как раз и заключаются в том, чтобы проверить, испытываешь ли ты боль. Возможно, эти значки просто являются частью твоей натуры и не несут в себе никакой магии.

— Неужели ты не в состоянии распознать магию, когда видишь ее перед собой? — удивился Саламар. — Тот человек, что продал меня тебе, чует магию за несколько полетов стрелы. У него, как он выражается, волоски на загривке поднимаются дыбом, едва лишь он ощущает близость какого-нибудь заклинания.

— Я не столь одарен от природы, — сказал Велорнис. — Всему, что я умею, я научился путем долгих опытов, страданий и упражнений. Я совершил немало ошибок прежде, чем мои заклинания начали действовать как надо.

Саламар разволновался.

— Смотри, не соверши какой-нибудь ошибки сейчас! Последствия могут быть непредсказуемы, потому что я сам — магия. Тот человек сказал тебе чистую правду, когда расписывал мои волшебные свойства.

— Впервые в жизни вижу, чтобы человек, сам не владеющий магией, являлся магическим объектом сам по себе, — пробормотал колдун, не обращая внимания на жалобные завывания Саламара.

Из ранок, нанесенных иглой колдуна, текла кровь. Значки упорно не сходили с кожи гирканца. Не являлись они татуировкой, не исчезали после того, как Велорнис прижег один из них железным прутом.

— Ты убьешь меня! — кричал Саламар, дергаясь в тщетных попытках высвободиться. — Великие боги, что ты делаешь? Опомнись — ты убьешь самого себя!