Он благодарит взглядом, присаживаясь на кровать.
Стрелки часов обегают круг за кругом, словно вращая мельницу времен. Минута за минутой. Час, к уже прошедшему часу, складывая дни в месяцы, месяца подшивая к годам. И до старта осталось немного. А после старта — ничего не вернуть и не переиграть.
Дергается щека. А по плечу ли игра? Хватит ли сил? Помнишь ли с чего начиналось?
Он закусил губу, встав, прошел по каюте. Три шага в одну сторону, в другую пять. Взял с полки книгу, открыв наугад.
И врезались золотой финифтью в память строчки "Аюми Файэ", Саги о Странниках, воскрешая в душе целую бурю огня. Когда-то веруя, надеясь, любя, он сам складывал строки в куплеты поэмы. И как же невмочь их видеть, слыша внутренним слухом сейчас.
" И все вернется на круги своя"….
Все вернется…. Да разве возвращается то, что уже было вчера? Разве прирастают к стволу опавшие листья?
Аюми!
Сила света, сказка жизни, да были ли вы когда? Всемогущие, словно боги, ясноокие, несущие в мир знание света и сияние разума. А если были, то сгинули — куда? Верны ли старые легенды множества миров, что однажды, вы закрыли своими телами сияющее ожерелье Лиги от жадных рук Империи, от дыхания скверны, от зла? От холодного ветра смертей. Правда ли, что поменяли вы предназначенное людям на собственную смерть. Совершенные, словно сияние звезд, не ведающие зла! Убивая, вы погибали сами. Угасали навсегда.
И то ли верно, а толь суеверие — восемь сине — звездных камней на ладонях каменной девы, как восемь выкатившихся капель слез. Неуспокоившиеся души, что вместо смерти обрели вечное сияние камня. Хранители?
Или это все — только долгое эхо, мечта и выдумка? Старая-старая сказка, подменившая правду там, где не желает смириться с истиной человеческая душа. Камни Аюми — восемь сияющих душ. Восемь капель надежды.
И будет скована Империя, пока держит их яркий замерший свет в хрустальных ладонях каменная дева. Покуда не покинула Софро ее душа. Стержень великой силы….
Старая, почти было позабытая легенда.
Когда-то он верил. Истово. Невзирая на насмешки друзей. Аюми! Было в старых сказаниях нечто созвучное его душе.
Легенда….
А перед глазами — жаркие, взволнованные глаза Ордо, лицо со следами слез и волнений.
"Я видел их флот! Я видел эти чудеса!!! Мертвые корабли на краю бездны…". И чудился в словах мятежного капитана отголосок истины. Не лгал голос, не лгали глаза. Но вынесен приговор и метка сумасшедшего тенью легла на капитана. Если судьба невзлюбила — это навсегда.
Веришь ли ты сам сейчас в то, что видели твои глаза? — вопрос, который комом подступает к горлу. И я видел…. Только верю ли я?
Занесено песками времени, укрыто где-то глубоко. Вечер и встреча. Небо Софро. Она! Нереальная. Невозможная. Туманная, как свет полнолуния, отражающийся от воды, плывущий покровами тумана.
Леди Лиит! Хрустальная Дева!
Неправильные черты, которые задевали сердце сильней правильных лиц красавиц. Огромные глаза лани. Легкие шаги, не пригибавшие трав к земле.
То ли реальность, то ли обман зрения. И щемящее жало непонятной тоски, впрыснувшей в сердце яд.
Трудно поверить в реальность того, что мороком пришло и утекло туманом. В сказку. В грезу.
Так устроен человек — закрывается от всего слишком хорошего, и от слишком плохого. Прячется за стенами крепости внутреннего мира, цепляется за устои, за правила, усвоенные с детства, не всегда в силах посмотреть правде в глаза.
Да-Деган усмехнулся, поставив книгу на место, покачал головой.
"Беги — нашептывала память, — покуда не поздно, пока есть еще время до старта. Ну, куда ж несет тебя, дурья голова?"
И верно, куда?
Посмотреть бы в лицо Судьбе, поговорить с милой девочкой, спросить бы у нее, почему к нему из всех, она так строга? Почему, любя, сжигает ему сердце дотла?
Усмешка прорезает губы. Ответ? Он его знает и так. Не любит судьба слабых. Не любит безвольных. Не любит всех тех, кто не в силах постоять за себя.
Женщина, истинная женщина, эта милая крошка с характером стервы. Любому истреплет нервы! И нужно иметь силу, что б взяв ее в руки, встряхнуть за хрупкие плечики, и заставить улыбаться. Нужно иметь дерзость….
Эта девочка любит лишь достойных себя. Но от знания не становится легче. Потому, как не известно, куда еще она, эта крошка, забросит, испытывая тебя. И неизвестно, что будет за поворотом — огонь, что спалит сердце, ледяная вода, что загасит в душе последние искры тепла, или нечто, чему он не может дать определения?
Хоть, казалось бы, чего он в этой жизни еще не видел? Чего не познала душа?
Закусить губу. Не вспоминать. Но разве можно забыть, отрешившись, вступая на путь в город, где однажды потерял себя?
…Купол, укрывший небеса. Беззвездие. День, в котором не видно дня. То тьма, то серая мгла. Там — за куполом атмосфера, в которой человеческим легким не сделать и вздоха. Метан, кислоты, азот. Ни капли кислорода.
Под куполом город. Дворец Императора. Не зная, не поверишь, что на убогой планете притаилась, как хищный зверь в норе, могущественная цивилизация, держащая в страхе множество колоний. Наводящая ужас на вольную контрабандистскую республику Раст-Танхам.
Сила незримая.
Странно, что никогда, до тех пор, пока не попал в этот мир, полный боли, он даже не подозревал о ее существовании. Никогда на звездных трассах не пересекались корабли Эрмэ и Лиги. Никогда, никто не слышал от торговцев даже намека на существование Империи.
Могучий флот. Воины, которым не было равных. Уменье Властителей, кажущееся непосвященным в тайны черной магией, темным колдовством. Смиренное молчанье рабов.
Сколько тысячелетий в одной Галактике, под одними небесами? Рядом, не пересекаясь тысячелетиями. И только легенды множества народов хранят память. Как напоминание о незримой опасности, как предупреждение. Впрочем, что в старых сказаниях толку?
А на границе столкновения интересов — Иллнуанари. Псы Императора. Поджарые, голодные волки, сбившиеся в бешеные стаи. Рыщут, гонят, лишь бы напиться горячей крови! Эти знают силу Империи. Потому служат верою.
И окаянная мысль прошивает молнией — не приведи судьба столкнуться Лиге и Эрмэ — сколько миров обратится в пыль, сколько ж выплеснется из тайной кладовой страха, боли и ненависти? Это ж не скоро поднимется Лига. Если и устоит.
Зажмурится, закрыть глаза…..
Отчего так явственно стоят перед глазами картины вселенского пожара? Отчего мысль, зацепив когтем кусочек сердца, не спешит отпустить. А в душе — в душе паника и тревога. И леденеет, замерзает душа. Холод! Лютый мороз космической пустыни! И холодным ветром воспоминаний выдувает из сердца остатки тепла.
"Я сотру в порошок весь твой мир, Аретт! Весь мир, что не покорится мне! Рано или поздно, но все они будут у меня в кулаке! И Ра-Мирран, и Гвенар, Ирдал и Солло! Я пеплом по ветру развею всю вашу полудохлую Лигу, забывшую свое место. Рабы! Вот вы кто, рабы и беглецы, отродье трусов! Придет время, вы вновь станете рабами! Я выбью спесь из ваших голов! Навсегда!"
Навсегда…..
Забыть бы! Отмахнуться. Но кто знает норов Императора, знает и цену этому «навсегда». Напрасных слов Хозяин ветру не бросает.
Резкий визг корабельных сирен ударил по барабанным перепонкам. И поздно бежать. Раз заговорили сирены, значит, через несколько секунд старт. И поздно отступать.
Вздрогнув, Да-Деган опустился на ложе, прикрыл глаза.
Что ж, он все решил сам. Он сам встал на этот путь, так не ему роптать. Так почему же из глаз, соленые, катятся капли боли?
11
— Хэй! Так и будешь валяться?
Да-Деган открыл глаза, посмотрел на нежданного визитера. Вчерашний юнга, кажется, Хив.
— Что, — ответил с иронией, — запрещено корабельным уставом?
Юнга недовольно примостил на столик поднос с едой.
— Смотрю, ты — неженка…. Что будет, когда Иялла отправит тебя в трюм?
— Он не отправит.