— Шарф великолепный, и все ваши покупки очень удачные. Но вот сервант надо передвинуть к другой стене — так будет лучше, — советовала Елизавета Карповна.
Николай Петрович носил, передвигал вещи, Антошка перемыла новую посуду и расставила ее в образцовом порядке на кухне.
— Теперь квартира действительно похожа на семейную. Завтра приходите в гости, познакомитесь с моими…
— Но мы же этим самолетом полетим в Англию, — возразила Елизавета Карповна.
— Самолет пойдет в обратный рейс дня через три-четыре, — сказал Николай Петрович. — Завтра и послезавтра обещают безоблачное небо. Для военного времени погода нелетная. Вы успеете познакомиться с моей семьей. Жена у меня веселая, хлебосольная. Вот только если блокада своей печати на ней не оставила.
Николай Петрович поминутно посматривал на часы. Видно, время для него тянулось слишком медленно.
— Через пять часов прилетят, они уже где-то над Северным морем. Я с аэродрома заеду за вами, уж как хотите, а шампанское надо выпить.
Мама с Антошкой возвращались домой с какой-то легкой грустью. Обе думали о папе: где он, что с ним, и обеим очень хотелось, чтобы и их папа так встретил. Не подарками, а просто был бы дома, вскипятил бы чайник. Но и этого не будет… В Москве его нет.
Ложились спать в пустой, разобранной, нежилой комнате, и от этого еще больше захотелось в Москву, домой.
Мама вздохнула, взглянула на часы. Через три часа прилетят.
— Какой Николай Петрович счастливый, и вовсе он не суровый. Я его теперь нисколечко не боюсь, — сказала Антошка. Она долго лежала и думала о Катюше, которая летит к папе, и о жене Николая Петровича. Антошке она представлялась окутанной длинными волнистыми волосами, как золотым туманом.
Ночью их разбудил звонок. Мама подошла к микрофону.
Антошка села на кровати.
— Кто там? — спросила Елизавета Карповна тихо.
— Николай Петрович это, откройте.
— Поздравляю, Николай Петрович! — радостно откликнулась мама и нажала кнопку.
Через несколько минут стукнула дверь лифта, послышались тяжелые шаги.
Елизавета Карповна открыла дверь.
Николай Петрович был очень бледен и по-прежнему суров.
— Я приехал за вами, — сказал он маме. — Нужна срочная помощь. Если она только понадобится.
— Кто-нибудь заболел? Из ваших? — спросила мама.
Николай Петрович ничего не ответил. Он подошел к Антошке и, глядя куда-то вдаль, погладил ее по голове. Рука у него была горячая и дрожала.
Антошка сердцем почувствовала, что случилось что-то страшное, но ни о чем не спросила.
Елизавета Карповна с Николаем Петровичем ушли.
Антошка сидела до рассвета в кровати, натянув на колени одеяло.
Кто-то тяжело заболел. Наверно, дочка Николая Петровича Катюша, а может быть, что-нибудь с Виктором? Антошка была уверена, что это тот самый Витька-горнист… Как она встретится с ним?
Елизавета Карповна возвратилась к утру. Она вошла, держась за стены, и была такого землистого цвета, что Антошка испугалась.
— Мамочка, что случилось?
Елизавета Карповна опустилась на стул, закрыла лицо руками:
— Погибли… Все погибли…
…Шведский пассажирский самолет «Гриппен» приближался к берегам Швеции. Мерно рокотали моторы. Бортмеханик включил свет, раздвинул шторы. Пассажиры жадно прильнули к окнам. По соседству с самолетом мчалась полная луна, разрывая легкие облака, внизу поблескивали огоньки рыбацких домиков — в шхерах уже началось трудовое утро, вдали замелькали пунктиры огоньков вдоль шоссе. Пассажир-пастор осенил себя крестом. Опасная зона позади. Внизу шведская земля. Пассажиры расправляли плечи, спины, уставшие от многочасового напряженного сидения в темноте. Больше всего обрадовались свету и незашторенным окнам дети. «С благополучным прибытием в Швецию!» — поздравил стюард пассажиров и предложил горячий кофе в бумажных стаканчиках. Но ребятам не хотелось никакого кофе, они прильнули к стеклу — поскорее бы увидеть своих отцов. Витька следил за луной — самолет никак не мог обогнать ее. Женщины приводили себя в порядок. У Катюшиной мамы разметались за ночь тяжелые косы; она украдкой спустила их между колен, расплела, и из-под гребня на пол пролились золотистые вперемежку с серебряными пряди — блокада оставила свой след.
Внизу под самолетом все больше светящихся пунктиров… Вдруг по луне чиркнула какая-то тень… В самолете внезапно погас свет. Вразлад заработали моторы, самолет задрожал как в лихорадке. Луна, словно испугавшись, стремительно понеслась вверх. Навстречу летит земля… Яркое пламя лизнуло стекла окон, осветило широко раскрытые глаза Катюши.
Взрыв потряс шхеры.
Взрыв в шхерах потряс сердца шведов.
Фашистский истребитель сбил над шведской землей пассажирский самолет невоюющей Швеции.
Когда над шхерами взошло бледное зимнее солнце, родственники пассажиров «Гриппена», прибывшие в шхеры, тщетно пытались опознать среди обгоревших трупов своих родных…
Над зданием полпредства приспущен советский флаг. В голубом зале на постаменте, увитом траурными лентами, стоят шесть урн. В почетном карауле Николай Петрович, его помощник, Александра Михайловна и Антошка. По улицам Валхалавеген и Карлавеген движется скорбная процессия и с обоих концов вливается на Виллагатан. Метет поземка, люди несут бережно закутанные цветы. Холм живых цветов вырастает вокруг урн, вздымаются в клятве сжатые кулаки, молча, с низким поклоном пожимают рабочие, моряки, простые люди Швеции руки двух осиротевших отцов.
Над зданием Советского полпредства в белой пороше трепещет алое полотнище.
В голубом зале шесть урн.
Над урнами вздымаются в клятве крепко сжатые кулаки.
Это — война.