Наконец Конан выбрался на пригорок и смог оглядеться. Прямо от подножия простиралось бескрайнее болото.

Но болото необычное: его поверхность, практически лишенная иной растительности кроме мха, бугрилась и топорщилась, словно свежая пашня после нашествия кротов. Вся местность была изрезана складками, точно исполинское зеленое покрывало, откинутое великанской рукой, с равномерно рассеянными на ней камнями, и, если бы не их правильный облик и четкие, хотя и притертые временем грани, Конан решил бы, что раньше здесь была гора, разобранная неведомыми каменотесами на отдельные глыбы.

Однако киммериец не сомневался, что видит перед собой мертвый город. За время долгих странствий он повстречал их достаточно и в знойных землях юга, и далеко на востоке за морем Вилайет.

Руины некогда огромного человеческого поселения дышали древней силой и тайной. Конан не чувствовал в ней враждебности, но все же источник зла находился именно здесь. Пытливый взгляд киммерийца поневоле все время возвращался к одному и тому же месту, где среди развалин и остатков фундаментов громоздилось непонятное сооружение в виде циклопического кольца, опоясанного цепью каменных менгулов. В самом центре его находился небольшой долмен, словно гигантская землянка, отмытая дождями, с крохотным глазком чернеющего входа в подземелье. Именно оттуда тянуло угрозой и могильным холодом, чувствующимся даже на расстоянии.

Многочисленные отряды пиктов расположились вокруг каменного кольца походным лагерем. Сразу бросилась в глаза непривычная для столь многолюдного сборища тишина и какое-то необъяснимое, немного торжественное состояние воинов, застывших, будто каменные изваяния, вокруг своих костров. Никто не смел входить внутрь кольца, как заметил Конан, и лишь вожди кланов переносили туда странные свертки, аккуратно складывая их у входа в долмен и поспешно покидая таинственный круг.

Солнце уже давно перевалило за полдень, когда над болотом послышался жалобный плач, словно погребальная песнь, которая, казалось, шла из-под самой земли. И верно, вскоре из подземелья потянулась длинная вереница пиктов в нелепых и непривычных для них одеяниях, вроде жреческих хламид, которые эти дикари и носить-то не умели.

Конан от души посмеялся, глядя на столь необычное зрелище, но эти недавно посвященные адепты неведомых сил вели себя так важно и надменно, будто шагали во главе колонны богов. Некоторые из них несли чаши, вырезанные из человеческих черепов, — они-то и исполняли гимн, от которого у киммерийца сводило зубы. Лица и руки жрецов были разрисованы яркими красками. Видимо, полностью отказаться от своих дикарских привычек пикты все-таки не смогли.

Те, кто был свободен, без промедления принялись заносить свертки внутрь подземелья. Чашеносцы же покинули круг и разбрелись среди завороженных, словно в гипнотическом сне, воинов. Устрашающего вида сосуды передавались в руки вождей, с жадностью голодных хищников лакающих таинственное питье. Чаши прошли по рукам, пока последний из воинов не пригубил хотя бы каплю напитка, и вернулись к хозяевам. На этом церемония закончилась. Жрецы скрылись под сводами долмена, а пикты через некоторое время потянулись прочь с болота. Но их места тотчас занимались другими, кому не досталось божественного напитка и кто не успел к началу церемонии, ибо бесчисленные отряды дикарей все шли и шли сюда из леса.

Вскоре внутри каменного кольца вновь выросла гора даров и подношений. Терпеливые в своем ожидании пикты неподвижно сидели у костров, не смея даже шорохом нарушить могильную тишину. Конан прекрасно понимал, что здесь он больше не увидит ничего интересного. Нужно попытаться проникнуть внутрь долмена. Но как это сделать, когда повсюду дикари?..

Заморосил теплый летний дождик. Снова выглянуло солнышко. Весь день Конан провалялся на вершине холма, наблюдая за пиктами. Ближе к вечеру торжественный выход жрецов повторился.

Перед закатом отряд дикарей загнал в священный круг десяток пленных хайборийцев — ужасно изможденных и смертельно уставших, — и они тут же повалились на стынущую землю. По действиям воинов киммериец догадался, что жрецы не появятся раньше утра. С несчастными пленниками осталось всего двое сторожей из разных кланов, меняющихся каждые несколько часов.

«Пожалуй, это единственный шанс», — решил Конан и немедленно приступил к осуществлению своего плана.

Конан соскользнул с холма и где бегом, где ползком подобрался к спящему лагерю. Здесь, в самом сердце своих владений, пикты вели себя крайне беспечно, не опасаясь демонов болот и иных обитателей ночи, не боясь, что какой-то смельчак рискнет забраться сюда — поэтому даже не удосужились выставить охрану.

Непроглядная ночь была Конану верным союзником. Незамеченным он подобрался к затухающему костру и осторожно выглянул из-за развалин. Пикты спали вповалку, закутавшись в теплые меховые одеяла. Мощным рывком Конан выдернул из кучи первого попавшегося пикта и, словно гигантский удав, сдавил его в своих могучих объятиях. Послышался хруст ломаемых костей. Пикт даже дернуться не успел, как его душа уже отправилась к предкам. Киммериец завладел одеялом — грязными вонючими лохмотьями, грубо сшитыми из обрывков козьих шкур, — и, морщась от отвращения, завернулся в него с головой. Безжизненное тело он без лишнего шума утопил в одном из бочагов.

Лавируя между кострами, киммериец подобрался к каменному частоколу менгиров. Последний раз критически оглядел себя с ног до головы. Теперь он ничем не отличался от оборванных пленников, беспокойно метавшихся в сонном бреду. Правда, рост… Но с этой проблемой он как-нибудь справится. Конан слегка присел и на полусогнутых ногах прошелся между столбами, поправил спрятанный на спине меч, удовлетворенно хмыкнул.

Ночь стояла — рук не видно. Пробраться между дремлющими часовыми и присоединиться к пленным для ловкого северянина не составило большого труда.

Он бы и в подземелье проник, но там вдруг замелькали огни и послышались голоса. Киммериец устроился среди грязных, потерявших человеческий облик пленников и уже через несколько минут безмятежно дремал.

Бледное туманное утро медленно наползало с востока, растворяясь в густых испарениях болот. Лагерь пиктов постепенно оживал, но давно проснувшийся Конан оставался лежать вместе с другими. За плотной занавесью тумана он не мог ничего разглядеть, и казавшийся таким удачным вчерашний план поутру оказался не столь уж блестящим замыслом. Но отступать было поздно. Оставалось лишь ждать, и Конан терпеливо ждал, хотя неясная тревога ни на миг не покидала его: обострившиеся чувства вновь уловили волны зла, что, подобно морскому прибою, накатывались из черных глубин долмена.

Долго ждать, пребывая в неизвестности, ему не пришлось. Лежа на холодной, сырой земле, киммериец почувствовал, как дрогнули под ним глубины и откуда-то из их потаенных уголков полилась протяжная уже знакомая погребальная мелодия. Она близилась, становясь все громче и громче и отчаянно отзываясь пульсирующей кровью в висках.

Жрецы вышли на поверхность и занялись привычными делами. Перебросившись парой фраз с часовыми, они стали пинками поднимать обессиленных, замерзших за ночь пленников. Измученные люди с трудом держались на непослушных ногах — безропотные, покорные, смирившиеся со своей судьбой.

Крепкий пинок под ребра заставил Конана заскрежетать зубами от ярости. Он с усилием подавил в себе гнев и тяжело поднялся, стараясь во всем походить на своих угрюмых и безответных товарищей по несчастью. Только тут он заметил, что среди пленных есть женщины, но такие грязные и забитые, что взгляд киммерийца не задержался на них.

Куда больше его интересовали жрецы. Пленниками занимались четверо — все плотные, кряжистые, вооруженные короткими копьями с длинными широкими наконечниками, которыми при желании можно было рубить, как боевыми топорами, — оружие явно не пиктское. Подгоняя тычками и окриками сбившихся в испуганное стадо хайборийцев, надсмотрщики погнали их в зияющий зев прохода.