Резкий крик птицы и хлопанье крыльев заставили человека, быстро идущего по лесной тропе, в мгновение ока исчезнуть за толстым стволом ближайшего клена.

Птица так и осталась невидимой в густой зелени — только качнулись ветки. И снова в лесу воцарилась тишина — душная, тяжелая и полная угрозы.

Человек осторожно выглянул из-за дерева. Настоящий великан — около семи футов роста, — он двигался с грацией тигра. Его костюм был обычен для жителей пограничья: мягкие высокие сапоги, короткие штаны, сшитые, правда, не из кожи, как у большинства поселенцев к западу от Боссона, а из шелка, кожаная куртка-безрукавка, стянутая широким поясом, за которым торчал короткий топор.

Кроме топора человек был вооружен большим двуручным мечом. Один вид этого грозного оружия говорил о том, что его хозяин не земледелец и не охотник. Таким мечом мог владеть только опытный воин.

«Клянусь Кромом! Неспроста эта пичуга раскричалась! Ведь не я же ее спугнул… И никто из пиктов не сделает такой глупости, разве что спьяну. А кто здесь еще может быть?»

Мысль о том, что птица могла кричать просто так, без причины, не пришла ему в голову. В пиктских дебрях ничего просто так не случалось. Кто так считал, тот очень скоро отправлялся к престолу Митры.

Человек бесшумно скользнул в заросли. Несмотря на погожий солнечный день, в лесу царил полумрак. Лучи солнца почти не проникали под густую зеленую завесу, отделявшую царство света, простора и свежего ветра от душного царства зловещих теней, лежащего под кронами деревьев. Человек словно сам превратился в тень: он будто скользил над землей, быстро, но в то же время осторожно пробираясь к подозрительному месту. Движение его не замедляли ни сплетения лиан, ни колючий кустарник. Обнаженный меч тускло мерцал в зеленоватом сумраке.

«Где-то здесь…»

Великан замедлил шаг и пригнулся, словно хищник перед прыжком, готовый к немедленному отпору.

И тут до его слуха донесся слабый стон. Человек с мечом на мгновение замер, обводя взглядом стволы деревьев и кусты, прислушиваясь и принюхиваясь, затем медленно двинулся в направлении звука.

Почти обнаженное, покрытое коркой грязи и засохшей крови тело лежало за полусгнившим замшелым бревном. Мутные, полные муки и тоски глаза загорелись, увидев иссеченное шрамами лицо и гриву черных волос.

— Конан…

— Троттен, старина! — Конан наклонился над раненым. — Чего это ты тут разлегся?

Троттен был одним из лучших следопытов в приграничье, уступая в умении и опыте лишь самому Конану: никто из цивилизованных людей, даже родившихся и выросших под сенью Пиктской пущи, не мог на равных тягаться с могучим варваром из Киммерии.

— А мы уж думали, твой череп давным-давно скалится на шесте в какой-нибудь пиктской деревушке, — продолжал киммериец, заботливо приподнимая Троттена и прислоняя его к стволу дерева. — На-ка, глотни!

Следопыт с жадностью приник к горлышку фляги, долго пил, наконец обессилено опустил голову.

— Уф, полегчало… Как ты здесь оказался?

— Занимаюсь обычным делом, — пожал плечами Конан. — Пикты в последнее время совсем обнаглели — шныряют среди бела дня под самыми стенами Велитриума. Такое нахальство не по нутру ни жителям города, ни его правителю. В конце концов этот жирный индюк вспомнил обо мне — и вот я здесь, собираюсь лишний раз доказать, что не зря получаю жалованье. Если повезет, то притащу в Велитриум какое-нибудь пугало в перьях, там из него сумеют выжать все. Ну а не получится — разнюхаю все сам, пока не ослеп, хвала Крому! Но со всеми этими делами придется денек подождать. Сначала надо тебя отправить за Громовую реку.

Троттен слабо покачал головой:

— Тебе надо спешить… Дело слишком серьезное. А я… я уже не жилец, Конан. Четыре дня назад получил стрелу в правую ходулю…

Конан присмотрелся и вздохнул. Глаза сказали ему то, о чем давно говорило обоняние: нога Троттена почернела и распухла. В воздухе стоял тяжелый запах гниющей плоти.

— Во мне уже не кровь, а дерьмо, — тяжело дыша, пробормотал следопыт. — Ты мне можешь помочь только своим мечом. Понимаешь?

Конан медленно кивнул.

— Я надеялся до последнего, хотя еще вчера все было ясно. А когда стал перелезать через это проклятое бревно, то от боли потерял сознание и грохнулся с нее, как пьяная шлюха с порога борделя.

— И спугнул птицу, — пробормотал Конан.

— Когда очнулся, ясно понял, что слишком долго жил на этом свете. Дальше мне ползти незачем. Так что…

Конан вздохнул. В суровой жизни, которую он вел с детских лет, не было места жалости, но подобные просьбы не вызывали у него восторга. Тем не менее неписаный кодекс чести варвара вынуждал его выполнить эту работу: Конан кивнул и поднял меч.

— Погоди! Пока все тихо, я расскажу о том, что со мной произошло. Клянусь преисподней, тебе стоит меня послушать!

Конан, нахмурившись, бросил взгляд по сторонам. В лесу царила тишина.

— Говори, друг.

— Правитель беспокоится не напрасно. Пикты готовят набег, по сравнению с которым резня в Конаджохаре полгода назад — детская забава. Велитриум эти дьяволы могут сожрать на завтрак, а где они будут ужинать…

— Зубы поломают! — ощерился киммериец.

— Я знаю, о чем говорю. Не знаю только, когда… и где. Они ведь могут и обойти Велитриум, пройти южнее, через Тандару… или севернее, там даже удобнее. Во имя Митры, Конан, запомни мои слова: все пограничье, весь Боссон содрогнутся — и скоро!

Троттен замолчал и провел языком по пересохшим губам. Киммериец вновь поднес к его рту свою флягу. Отпив несколько глотков и переведя дух, следопыт продолжал:

— Ты знаешь, я ушел на разведку около двух месяцев назад, вместе с Лотто и Ривьером. Мы прошли всю Конаджохару, нигде не встретив даже следа пиктов. Вышли к Черной реке, севернее форта Тускулан, почти у самых болот. Там нас и сцапали, как будто знали, что мы идем именно туда, устроили засаду по всем правилам. Ривьеру повезло больше, чем нам с Лотто, он успел прикончить двух размалеванных псов, а потом свалился с раскроенным черепом. Меня с Лотто взяли в плен — мы успели только схватиться за оружие, но пустить в ход не сумели.

— Скорее всего вас заметили давно и вели до самой реки, — буркнул Конан. — А сразу не напали потому, что хотели убедиться, не идет ли следом более сильный отряд. Пикты обычно используют этот прием, если их не слишком много и они не уверены в своей победе.

— Связанных, как баранов, нас переправили через Черную. Очухались мы уже на западном берегу, в деревне Гвавель… ты ее знаешь…

Конан кивнул: конечно, он ее знал. Землю Конаджохары — девятнадцать лиг с востока на запад и девятнадцать с севера на юг — он исходил вдоль и поперек, часто бывал и за Черной рекой, углубляясь в пиктские дебри так далеко, как не отваживались и храбрейшие из следопытов. Сейчас в Конаджохаре безраздельно хозяйничали пикты. Полгода назад колдун клана Ворона Зогар Саг, родом из этой самой Гвавели, сумел объединить около десятка племен, и раскрашенная орда, взяв приступом форт Тускулан, хлынула на восток. Только неожиданная смерть Зогар Сага спасла Велитриум от незавидной участи сожженных конаджохарских деревень: потеряв предводителя, пикты сражались уже не столь яростно.

С тех пор граница проходила по Громовой реке, а Конаджохара стала камнем преткновения для нескольких пиктских кланов, которые никак не могли решить, кому из них владеть этой землей. Но какая разница аквилонцу, пикт какого клана размозжит ему голову медным топором?! Любой дикарь был непримиримым и вечным врагом любого хайборийца.

Конан, предки которого на протяжении тысяч лет сражались с предками нынешних пиктов, был еще более непримиримым врагом лесных дикарей. За годы странствий по цивилизованным странам он не утратил звериного чутья на опасность, не раз спасавшего ему жизнь. Сейчас его инстинкт молчал.