— Не успеет, — сказал Конан. — Мы не позволим ему.

— Хочется верить, брат мой. Очень хочется. Хорошо, что ты един с нами во мнении. Ни Кром, ни Асура не должны стать жертвами мерзкого чародейства.

— А как же Митра? — подумав, спросил варвар. — У этих темнокожих убийц хранится клинок, который способен прервать жизнь пламенеющего бога. У Митры много почитателей. Если вдруг произойдет страшное, и Высокий сгинет, кто позаботится о них? Не случится ли так, что злополучный кинжал станет его скорой погибелью?

— Истина в мире не всегда понятна, — сказал на это Паарадж. — Вот, например, я тридцать лет прожил на свете, занимаясь тем, что охранял священную реликвию Светлейшего, и только пару лет назад узнал, что Асура — это бывший демон. А что до Митры и таинственного оружия темнокожих, то здесь существует отдельная загадка, разгадать которую совершенно непросто. Жизнь Митры — и клинок, который, возможно, также как и Клыки Асуры, никогда не стоило выносить на дневной свет…

— В любом случае, я им не доверяю. Убийство бога никогда не оправдывается. Если, конечно, он не злой разрушитель.

— В этом ты прав, киммериец. И опять же не совсем. Если бы питары убили Асуру в незапамятные времена, кто бы заботился о Вендии все эти долгие столетия?

— Тогда, выходит, и Хёггсена нельзя убивать?

— Может, и нельзя, — неопределенно ответил Паарадж. — Пока что наш враг не Хёггсен, а его не в меру талантливый ученик.

— Нидхеггсон некогда спас мне жизнь, — вновь вспомнил Конан. — Его бы я не стал убивать, если бы не было на то нужды.

— Придется. Иначе Гаррадом вскоре будет называться вся Хайбория. Действуя во благо, нередко приходится жертвовать жизнью.

— Чужой…

— Не только. Я и Синкху с радостью отдадим собственные, чтобы оградить от опасности нашего Светлейшего.

— Я верю, этого не потребуется. Сгинет тот, кто неправ. Тот же, за кем правда, пройдет сквозь любые преграды.

— Эх, северный брат, к сожалению, в нашем мире такое случается не всегда. Шанс выпадает как хорошим, так и плохим, — выразил свою позицию Синкху. — Тот, кто умелее, ловчее и сильнее, зачастую выходит победителем в любой ситуации.

— С твоих слов ясно, что все решает сила, — заметил Конан.

— Напротив. Не физическая сила, но могущество идеи, укоренившейся в разуме людей, тех, что впутались в узы спора. Тот, у кого идея оказывается сильнее, выигрывает единоборство, понимаешь?

— Нет. Если у меня в руках меч, а у противника — лишь голые руки, будь он хоть трижды ученый мыслитель, все равно проиграет. Что бы он там ни надумал, какую бы хитрость ни изыскал, я все равно зарублю его, если не с первого, так со второго удара, — рассудил варвар со своей логикой.

— Ты не совсем верно истолковал слова моего единоверца, мудрейший друг, — сказал Светлый. — Сила идей не обязательно есть сила ума. Идея — это, прежде всего, целеустремленность, рвение или же, если угодно, совершенное желание выполнить свою миссию, неважно кем тебе предначертанную. Тогда никакие преграды не помеха. Почему у проклятого вора Ганглери получилось выкрасть священный артефакт? Как сумел он пройти все ловушки? Почему он сумел в клочья разорвать защиту Святых Хранителей, которые всю свою жизнь только и учились защищать святыню? Потому что его идея — то нечистое желание выкрасть Клыки Асуры в угоду своему мастеру — превзошла все наши помыслы его охранить. В ту ночь Ганглери неумолимо двигался к исполнению своей цели, а наши собственные мысли пребывали в вязкой дреме. Мы не были готовы отстоять артефакт и, как видишь, горько за это поплатились. Погиб Валанх, погиб учитель Парамурди…

— Но ведь вы живы!

— Да. Возможно, Асуре было угодно, чтобы мы увидели еще ни один рассвет. И я даже догадываюсь, по какой причине: Светлейший надеется, что мы сумеем предотвратить неизбежное, обратить необратимое. Лик Асуры видоизменяется с каждым новым мгновением! Добрейший из добрейших становится все равнодушнее и все больше тонет в холодном море тьмы. И все же он страдает, жалея о том, что скоро утратит способность покровительствовать Вендии и заботиться об ее жителях. Что отныне он не сможет защитить своих детей — и от чего же? От собственных деяний!

— Скажи, мудрый, — задумался Конан. — Вот сейчас мы двигаемся на Гаррад. У нас есть идея — положить конец деятельности мага Нидхеггсона. И многие, как выяснил Вьяллар, пошли в поход вовсе не из-за денег. Значит, если наша идея сильна, мы победим?

— Нельзя утверждать с уверенностью, киммериец. Однако, в целом, ты прав: чем увереннее мы движемся к своей цели, чем сильнее мы верим в то, что справимся с возложенным на нас заданием, не посрамив честь, тем больше у нас шансов на победу. Остальное решает воля богов.

— Объединив свои усилия, мы совладаем с темной магией Авара-отступника, — поддержал вендийца Синкху. — Главное — идти до самого конца.

— Этот Ганглери… Был ли он готов идти до конца, вступив под своды вашего храма?

— Разумеется. Иначе бы его ждала гибель. Но, клянусь грохочущей колесницей Катара, он справился! И теперь, прокляни его безгрешные уста Сирры, он владеет священным предметом! Вернее, его треклятый мастер Авар.

— Ты злишься, — заметил Конан.

— О, брат мой, конечно, я злюсь — мир стоит на грани гибели! Но свою ярость я обращаю не на преступника священных законов, а на себя за то, что в свое время не сумел остановить демона-вора, возжелавшего похитить реликт, который мы хранили в безопасности на протяжении многих веков.

— Я как раз подумал: почему боги позволяют смертным вмешиваться в свои дела, в то время как сами избегают снисходить до участия в ссорах между народами, которым они покровительствуют? По недогляденью? Ведь у них есть сила, у них есть небывалая мощь, способная устрашить не только одного воина, но обратить в пыль целую армию!

— Они слишком мудры и их поступки не всегда оказываются постижимы нашему пониманию, — ответил Паарадж. — Хотя бывали случаи, когда Асура позволял своим слугам помогать избранным любимцам богов. В ту злосчастную ночь, например, темного вора преследовал никто иной, как сам Кфурус Победитель, вышедший из пламенеющей расщелины — я сам видел, как ярко горел его обнаженный меч, а от щита исходили волны нестерпимого жара.

— И все же Ганглери выжил.

— Да. Наверное, разбойника защищал собственный темный бог.

За два дня пути войско Родвара по-прежнему не столкнулось ни с какими значительными преградами. Годдарские Равнины подошли к концу, оборвавшись пологим спуском в Глотку Великана.

Застывшее жерло древнего вулкана огромное, точно жадная пасть, недобро скалилось своими бурыми зубами-валунами. Едва приблизившись к скользким уступам, наемные воины разом ощутили тревогу, точно всю низменность заполняло невидимое море враждебных намерений, исходивших откуда-то из ее глубины.

Вьяллар незамедлительно скомандовал привал, Олав и Гретта сошлись во мнении о том, что спуск в ледяной котел негоже начинать с наступлением сумерек — неизвестно что еще ждало их там внизу, Поэтому во избежание лишнего риска путешествие через Глотку Великана было отложено до утра следующего дня. В конце концов, принимая во внимание неоспоримый успех в скором продвижении войска, подождать денек-другой не считалось за грех. Никто не стал поторапливать командующих, наоборот, наемники Родвара обрадовались негаданной возможности хорошо отдохнуть после утомительного дневного перехода.

Вечер, мягко опустившийся на стылые равнины, расцветили десятки походных костров. Воины готовили пищу и с нескрываемым удовольствием предавались мечтам о том, как распорядятся вырученными с похода деньгами. Потом один за другим костры стали умирать, остались только те, у которых несли ночную стражу караульные.

Конану не спалось — за время похода он не успел, как следует, вымотаться, потому варвар решил составить компанию дозорным. У одного из сторожевых костров он нашел Ингурда. Ванир, похоже, был рад представившейся возможности поболтать вместо скучного сидения в тишине.