Большая, но не тучная Алиса

На свой закатный возраст оперлась.

Кот склабится сквозь дремлющие листья,

От гнева беспричинного трясясь. 

Изменчив вечный свет над страшной рамой,

Там сгорбилась навек трава в стекле,

Застигнутая дребезжащей драмой

В неколебимой зазеркальной мгле. 

Наморщив носик, умница Алиса

Весь день решает с каменным лицом,

Как подсластить последствия каприза

Каким-нибудь магическим словцом. 

Окутанная вечностью двойница

Чихнуть боится: только рот скриви -

И Все-Алиса мигом раздробится

Под натиском предательской любви - 

Любви к себе (земной и в зазеркалье),

Чей холод домогается тепла,

А губы - губ своих же (не она ли

Их рассекла, уйдя во мглу стекла?). 

Дитя душевного кровосмешенья,

Безвольная, как берег меловой,

Она - головоломка и решенье,

Костер, с душой бесплотно-огневой: 

Как в космосе, здесь ночь без дней, вернее -

День без ночей, и мир развоплощен

Так сладостно, и стынет перед нею

Ленивый прах людей, сгущенных в сон!… 

Мы тоже не вернемся в мир разбитый -

Толпа теней, бесформенный поток,

Расплывчатая взвесь и монолиты,

Неисчислимой вечности итог - 

Слепая пыль, которой все простилось!

Но лучше бы - о нашей плоти бог! -

Твой гнев навеки, лишь бы эта милость -

Живая боль среди земных дорог.

Там, где на лодке плыли мы тесниной -

Вся ширина в бросок пращи была, -

Был голый берег старины пустынной,

Заждавшейся усталого весла. 

Там свет недвижным был над белокрылым

Снованьем чаек возле темных скал,

Где бриз, чей пыл сравним с любовным пылом,

Как верный раб, скорлупку нашу гнал. 

Там водоросли, расступясь, открыли

Шуршащий берег, и среди камней

Мы, втайне наслаждаясь, ели, пили

То, что когда-то ел и пил Эней. 

Там берег зеленел в глухом укрытьи

Утесов, он манил, и паруса

Хотелось опустить, на берег выйти

Под сладостные эти небеса. 

Там бражничали мы, воображая,

Что мы пираты - океанский сброд

У древних скал. Чья ворожба чужая

Свершалась нами среди этих вод? 

Там вечность я вкусил. Ее участье

Во всем сквозило. И открылось вдруг:

Мы гневом утоляем жажду власти,

А жажду древних утолял бурдюк. 

Лечь там, где дремлют пращуры живые,

Как будто снова в месяц шириной

Пространство, как во времена былые

(Пусть плачет Атлантида под волной!). 

Какой предел за голубым раздольем

В столетьях обескровит наш порыв?

Мы шар на полушария расколем,

За Геркулесовы столбы уплыв 

На запад, в даль, где варварским рассолом

К маису нас прибьет, к большим бобам

И к нежным лозам, что на склоне голом

Сопрели… Тут-то и родиться нам.