Низложенному эмиру накануне сделали сразу две операции – извлекли пулю из руки и из груди, вторая операция была достаточно сложной из-за сильного внутреннего кровотечения, потом, уже через несколько дней, не церемонясь и не дав окрепнуть, несколько раз возили на снимки позвоночника. Делали снимки, смотрели, совещались, стоит ли оперировать сам позвоночник, но делать этого, слава Аллаху, не стали, хотя лечение проводили интенсивное и мучительное. Кстати сказать, практически бесполезное, доставившее удовольствие только самим садистам врачам, поскольку после него боли не ушли, спина постоянно болела еще около двух лет, и еще несколько раз Джамбулат ложился в лазарет в самой «зоне». Не для того, чтобы вылечиться, потому что врачам не верил и был уверен в том, что все они просто дурят больных, зарабатывая себе на хлеб с маслом, а помочь не могут. Не умеют помочь… Но через два года организм с болезнью все-таки справился. В значительной степени помог массаж. Массажиста-»шестерку» из другого отряда ему выделил смотрящий «зоны», пусть и русский человек, но с уважением отнесшийся к бывшему известному эмиру. Массажист приходил каждый вечер и целый час «работал» со спиной Джамбулата, заставляя порой того не стонать, а рычать от боли нестерпимой. После этого лет пять спина не беспокоила.

Но сейчас, рядом с этим селом, показалось, что позвоночник опять, как семь лет назад, чувствует себя неуверенно. Джамбулат понимал, что это, скорее всего, так называемые фантомные боли, которые не могут быть серьезными и опасными. Так у человека, бывает, болит ампутированная нога.

Только на подступах к самому селу, уже проверив центральную улицу, на которую его выводила внешняя дорога, Джамбулат понял, почему идет так неестественно прямо. Это происходило, помимо его разума, на каком-то глубоком подсознательном уровне. Подсознательно он хотел, чтобы его узнали жители села, те, кто видел его раньше, когда он еще был эмиром. Они видели его именно таким – прямым. Но, конечно, за семь лет многое изменилось. И образ эмира, которого местные жители видели всего несколько раз, тоже должен был бы раствориться, как какое-то неприятное воспоминание. Ведь они, его одноплеменники, за которых он воевал, за которых погиб его джамаат, не поднялись все на защиту своих лучших сынов, отсиживаясь по домам и ожидая, когда закончится неравный бой. Конечно, они и не могли тогда как-то повлиять на события, слишком большими силами вошли спецназовцы в село. Но как хотелось верить, что все могло бы быть по-другому. Верить в то, чего не было и не могло быть в действительности.

Впрочем, в действительности такие случаи бывали в первую войну, в самом ее начале, когда люди еще не разочаровались в тех, кто власть захватил. Тогда, помнится, много случаев было, когда женщины вместе с детьми и стариками шли, не сомневаясь, прямо на танки и останавливали армию своей волей и бесстрашием, всегда присущими чеченскому народу. Тогда у всех были надежды и идеалы. Но они были цинично растоптаны. А на смену идеалам пришли усталость и равнодушие.

Он входил в село и понимал, что его заметили издали, потому что на улице было слишком много людей, желающих узнать, кто это такой вышел из микроавтобуса и идет к их домам. Его, конечно, не узнали, но люди, в основном, женщины, стояли на тротуарах у своих и чужих калиток небольшими группами, тихо перешептывались, здоровались в ответ на его приветствия, однако ничего не спрашивали. Время такое, что в каждой семье, наверное, есть, кого ждать, и люди ждут постоянно, что кто-то вернется. Даже если человек погиб официально, его все равно ждут, потому что уже много случаев было, когда возвращались те, по ком плакать устали. И люди смотрели на Джамбулата, гадая, кто он такой, и в чей дом направляется, и радость он несет или горе…

Джамбулат, как решил еще раньше, шел к дому Ризвана Саадуева, местного старейшины, надеясь, что тот жив еще. Он бывал в его доме семь лет назад, тогда его встретили уважительно, и он сам уважительно отнесся к дедушке Ризвану…

Хамзат принес два армейских котелка с какой-то кашей. Он сам, как и Таймасхан, был совершенно неприхотлив в еде. Главное, чтобы в пище не было свинины После еды, когда, отставив котелки, Хамзат вытянул для отдыха ноги, Таймасхан спросил:

– С Далгатом договариваться будем?

– Надо хотя бы выяснить, что он затеял. Я знаю, как его поставить на место. Может быть, даже получится сделать из противника союзника. Хотя и не уверен, что ненадежный союзник нам нужен. Сами справимся… Он нужен был только тогда, когда мы здесь устраивались. Но и в этом случае он предпочел сделать гадость.

Таймасхан согласно кивнул.

– Союзник нам здесь и не и нужен. А Далгат сразу слишком круто на меня двинулся. Я бы тоже хотел сказать ему пару слов. Может быть, съездим?

– Лучше сначала позвонить.

– По телефону говорить с ним не буду. Это со стороны будет выглядеть так, что я его пугаю. Я никогда и никого не пугаю. Если мне необходимо, я решаю вопрос сразу.

– Чтобы решить его сразу, надо хотя бы вечера дождаться. В темноте проще добраться до его дома. И в сам дом войти. Он живет, кстати, неподалеку. Можно пешком дойти…

– Тогда вечером и сходим.

– Но я сначала все же позвоню. Может быть, и не придется действовать кардинально. Хотя Далгат не горец, верить ему трудно[7]. Может пожать руку и выстрелить в спину…

– Тогда, может, и договариваться не стоит?

– Попробовать следует… Я прочувствую ситуацию. Но, в любом случае, осторожность соблюдать надо. Это я всегда помню.

– Звони, – согласился Таймасхан.

Хамзат вытащил из кармана простенькую трубку, набрал по памяти номер. Долго ждал. Наконец, ответили.

– Я хотел бы с Далгатом поговорить, – сказал Хамзат по-чеченски.

– А кто спрашивает?

– Меня зовут Хамзат. Хамзат Хайдарбеков. Он знает меня…

– Он уехал по делам. Не сказал, когда вернется. Попробуйте позже позвонить. Может, даже вечером. Только не слишком поздно. После десяти я телефон отключаю.

– А как ему позвонить на мобильник? Не подскажете?

– Я не знаю номер…

Это был откровенный обман, понял Хамзат. Не бывает такого, чтобы жена не знала номер мобильника мужа, потому что всегда возникают ситуации, когда ей требуется что-то спросить или что-то передать.

– До свидания. Я позвоню попозже…

Хамзат убрал трубку. Таймасхан разговор слышал почти весь, потому что громкость была включена на полную мощность. Но Таймасхан протянул руку и достал из своей сумки мобильник с сенсорным экраном, принадлежащий Алексею, менту в штатском. Понажимал для ознакомления экранные кнопки, потом передал трубку Хамзату.

– Последний звонок… Номер и имя, кстати, есть в списке контактов… Это трубка главного из тех ментов, кто тебя утром искал в моей квартире…

– Богато менты живут, – усмехнулся Хамзат, рассматривая трубку. – Такая тысяч тридцать стоит…

– Далгат им хорошо платит. И еще кто-то платит. Такова жизнь ментовская…

– Будь я крутым консультантом в уголовном мире, то серьезным парням рекомендовал бы ментов грабить. Всегда есть, чем поживиться…

Хамзат нажал кнопку вызова.

– Да, Алексей, слушаю тебя, – почти сразу ответил Далгат.

– Это не Алексей, – спокойно прозвучало в ответ. – Это Хамзат…

Далгат явно испытал не самые приятные минуты, потому что долго молчал.

– Ты мне ничего сказать не желаешь? – спросил Хамзат.

– О чем мне с тобой говорить, если ты объявил мне войну, – Далгат разыгрывал возмущение, но голос его показывал что-то близкое к смущению.

– Если бы мы объявили тебе войну, тебя уже сегодня хоронили бы[8]… Это ты по глупости попытался объявить войну нам. Но я думаю, что ты просто послушал дурного совета человека, который желает тебе зла, и сейчас уже сожалеешь о содеянном.

– О каком человеке ты говоришь?

– Я говорю об этом пройдохе Гилани. Хотя для тебя он, наверное, Гилани Гирмасолатович. Он любит, помнится, чтобы его называли так.