Перетряхнуть руины гигантского города-крепости представлялось трудом вовсе невыполнимым. Тщательно обыскать каждое мертвое тело, всякий закоулок, разобрать и обследовать рухнувшие постройки, отыскать и обезвредить спрятанные тайники с хитроумными ловушками… Если учесть, что подневольные пленники участвовали в поисках крайне неохотно, а гордые воители-альбы попросту гнушались раскопками, основная работа — после бурных споров, едва не приведших к рукопашной — опять-таки досталась двергам. Поначалу те взялись за дело с большим пылом, рассчитывая вскоре добраться до потаенных сокровищ. Опыта и упорства им было не занимать. Но почти сразу выяснилось, что жадных карликов в первую голову интересуют золотые кладовые и ничего более; к тому же, случалось, в обнаруженном тайнике срабатывала скрытая ловушка, уничтожая алчных грабителей вместе с драгоценным содержимым… Словом, уже на второй день стало ясно, что поиск вслепую — не что иное, как бесполезная трата времени и сил.

Мудрые маги пошли иным путем и добились большего успеха… но результаты их изысканий оказались столь ошеломляющи, что не сразу сыскался храбрец, готовый пожертвовать собой и доложить о них Исенне.

Было допрошено более пятисот пленных — в основном те, кого взяли в самом замке, в Серебряных Пиках. На допросы забирали десятками, от зари до зари. Коннахар и Лиессин Майлдаф также попали в. их число, сохранив об этом самые отвратительные воспоминания. Впрочем, Конни и Льоу еще посчастливилось — к ним, как и ко всем допрашиваемым, всего лишь применили Заклятие Ключа, делающее невозможным любую ложь; некоторых к тому же пытали — но и под пыткой, и под властью заклятия ответы звучали одинаково. Та часть допрошенных, которая что-либо знала, в один голос твердила: все три дня штурма, до того момента, когда армия завоевателей ворвалась в Вершину, в одном из дворов замка стояло некое чародейское творение, «врата, сотканные из огня и тумана», как их описывали. Сквозь него ушла большая часть мирного населения крепости, во множестве уносили какие-то сундуки и ящики, а порой даже протаскивали груженые подводы. Сквозь них же ушли Хранители Радуги, когда стало ясно, что Цитадель обречена. Ушли — и унесли с собой Семицветье, после чего Врата исчезли начисто.

Услышав такое в первый раз, альбы не поверили. Когда рассказы стали повторяться, приближенные Исенны наотрез отказались идти к своему повелителю с подобным известием, здраво утверждая: их жизнь в этом случае можно смело считать завершенной.

Аллерикс незамедлительно впадет в ярость — что с ним в последние дни случается все чаще — и в таком настроении он вполне способен прикончить явившихся к нему с дурными вестями. Возможно, потом он пожалеет о содеянном. Только какой с этого прок жертве его гнева, пребывающей за Гранью? Лестью, общими уговорами и посулами в должности гонца убедили выступить Кельдина Грохота. Угрюмый дверг не боялся ни смерти, ни злости Безумца. По сути, он вообще не умел бояться, также, впрочем, как льстить или угождать. Возможно, именно за это Исенна испытывал к подгорному воителю нечто вроде уважения и выделял его среди остальных.

Пока коротконогий и массивный дверг преодолевал несколько сотен ступеней, ведущих к самой верхней площадке изящной башни, он изрядно запыхался, несколько раз останавливался перевести дух и напрочь забыл ценные советы и мудреные слова, коими напичкали его в качестве напутствия незадачливые дознатчики. Наверху было хорошо — куда прохладнее, чем у подножия. Кельдин с наслаждением подставил разгоряченный лоб прохладному ветерку, искренне сожалея о невозможности стянуть тяжелую кольчугу вместе со стеганой войлочной поддевкой. День выдался по-настоящему летний, жаркий, солнце палило вовсю, в ярком небе белели редкие облачка. Внизу тысячью дымов курилась разоренная Цитадель. Долина Вулканов лежала перед Кельдином как на ладони, безжалостно перепаханная недавним противоборством титанических сил.

Здесь, на Вершине, двергу прежде бывать не доводилось. Высота вызывала у обитателя подземелий не то чтоб страх, но противную тошноту и слабость в коленях, потому он поспешно отвернулся от изуродованного пейзажа внизу и заозирался в поисках Исенны. Альб обнаружился на самом краю круглой площадки — стоял, заложив за спину руки и склонив голову не то в задумчивости, не то, высматривая что-то у подножия башни. Привычную золотую кольчугу сменила просторная белоснежная хламида, развеваемая ветром, но на неизменном золотом поясе с рубинами по-прежнему висел длинный меч. Довольно шумного появления Кельдина Исенна не заметил, погруженный в свои невеселые размышления.

Еще на площадке, ранее бывшей красивым круглым залом с мозаичным мраморным полом, стояло тяжелое кресло красного дерева, напоминающее трон. Над ним растянули холщовый навес и установили рядом маленький одноногий столик. В дальнем конце былого зала деловито возились с грудой лязгающего и вспыхивающего на солнце железа трое или четверо двергов из незнакомого Кельдину рода. Один, кряхтя от усердия, раздувал тлеющие угли в большой бронзовой жаровне. В самом начале похода отряд в два десятка подозрительных чужаков явился откуда-то с Полуночи, с Синего Кряжа, предложив свои услуги. Прочие карлики их презирали — пришлецы не участвовали ни в одном из сражений, за щедрую плату занимаясь исключительно выполнением личных поручений Аллерикса и не особенно разбираясь в средствах.

Сбоку, на противоположном краю от замершего в неподвижности Исенны, возвышалось массивное сооружение, отвратительное даже для незамысловатой натуры Кельдина. Дверг прекрасно знал, для чего оно, и изо всех сил старался туда не смотреть — но взгляд его помимо воли нет-нет да и возвращался к зловещему треножнику из толстенных оструганных бревен. Прикованного к бревнам пленника Грохот разглядеть не сумел — вокруг того стремительно кружилось переплетение черных, желтых и бурых невесомых лент, похожих на огромных толстых змей. Для полного сходства они еще и негромко шипели. Внутри созданного ими кокона угадывалось судорожное подергивание, и иногда сквозь шелест доносился едва слышный протяжный стон.

Подгорные жители никогда не отличались большим терпением, а молчание затягивалось. Выждав для приличия с десяток ударов сердца, Кельдин громко прокашлялся и решительно шагнул к одетой в белое фигуре на краю пропасти:

— Здесь Кельдин, сын Хотфарра. Я пришел говорить с тобой, Исенна.

— О чем же ты хочешь говорить со мной, Кельдин, сын Хотфарра? — спросил Исенна, не оборачиваясь и не переменив позы. — Может быть, ты, наконец, принес добрые вести? Вы нашли Радугу? Или хотя бы часть ее?

— Боюсь, мне нечем тебя обрадовать, — напускать дипломатического тумана Кельдин не умел и решил сразу перейти к сути. — Магических кристаллов, которые вы зовете Семицветьем или Радужным Кругом, похоже, в Цитадели нет.

Сгорбленная фигура в развевающемся белом одеянии явственно вздрогнула, будто от удара.

Медленно, очень медленно Исенна повернулся и откинул глубокий капюшон, скрывавший его лицо. Кельдин Грохот смотрел как завороженный.

На первый взгляд гигант-воитель ничуть не изменился. Те же чеканные, неподвижные черты, пышная грива золотых волос, прихваченных на затылке в подобие конского хвоста. Лишь вглядевшись более пристально и задержав взгляд подольше, да стоя на расстоянии не более пяти шагов, можно было заметить некую странность в этом почти совершенном лице. Когда Исенна говорил, двигалась только левая половина четко очерченных губ. Правое веко не закрывалось, отчего временами создавалось впечатление, будто альбийский вождь заговорщицки подмигивает, а правый глаз своей неподвижностью походил на стеклянный шарик. Что же до роскошных волос цвета червонного золота, то даже самый сильный ветер не смог бы всколыхнуть ни единого волоска — ибо они, как и вся правая сторона лица Безумца, являли собой не более чем искусную колдовскую иллюзию.

Когда на второй день после покушения Эрианна Ладрейна стало ясно, что все искусство альбийских лекарей бессильно перед ранами, нанесенными магией Благого Алмаза, Аллерикс пришел в страшное бешенство. Он готов был изрубить в куски всякого, кто подвернется под руку, а в особенности бесполезных целителей, но не смог удержать меч в сожженной ладони и с трудом стоял на ногах. Тогда он сорвал злость иным способом. Конная сотня, посланная за стремительно уходившим на Восход изменником Ладрейном, вернулась ни с чем — горстка предателей как в воду канула. Исенна в ярости распорядился казнить каждого десятого из злосчастных охотников. Потрепанное войско Альвара, от начальной численности которого после штурма осталась едва ли четверть, перешло под начало Исенны — но всех уцелевших командиров в чине старше сотника по приказу Безумца обезглавили и заменили новыми, предположительно верными Аллериксу.