— Для начала — да, мой драгоценнейший Ирваст, — медово проворковал Эрианн. — Но ты сам понимаешь: чего стоят обещания парочки двергских военачальников, когда речь заходит о том, чтобы призвать к ответу нашего разбушевавшегося предводителя? Ты еще наверняка не слышал, какую глупость он умудрился сотворить нынешним вечером? Одним махом лишил нашу армию трети воинства, повздорив с Олвином!

— В лагере Корабела царит сущая суматоха, я видел, когда шел сюда, — покачал головой Ирваст. — Стало быть, они уходят? Ну что ж, если так… Хорошо, я наведаюсь к двергам еще раз, хотя они с каждым разом увеличивают плату за свои услуги или за свое бездействие. Моя казна не бездонна, Высочайший Эрианн.

— Да неужели? — прошелестело из затененного угла, и альб сразу замолчал, будто прикусив язык. Старший Ладрейн смотрел на него с понимающей и тонкой усмешкой, постукивая кончиками ногтей по краю серебряной чаши, пока Ирваст не выдержал, зло прошипев:

— Будь по-вашему. Я расплачусь с ними еще раз.

— Вот и замечательно, — как ни в чем не бывало кивнул повелитель Альвара. — Не смею больше тебя задерживать. Кстати, прими добрый совет — не показывайся сейчас на глаза своему господину. У него опять приступ скверного настроения, и ты вполне можешь стать его жертвой, если не поостережешься. Я был бы очень этим огорчен, поскольку рассчитывал после окончания войны увидеть тебя живым и невредимым в Лесном Краю. Ступай, любезнейший.

— Поразительно жадная тварь, — укоризненно заметил Бастиан, когда дозорный затянул полог шатра за полуночным гостем. — Восемь подвод золота и камней, взятых в сокровищнице Тиллены, укрыл в обозе, а Исенне напел, якобы защитники успели вывезти казну. Наш отважный воитель поверил, зато у меня всюду найдутся глаза и уши… Во имя Всеблагого, зачем ему столько?! Воистину, лишь две вещи безграничны в подлунном мире: благодать Творца и жадность неразумных творений Его…

— Помолчи и послушай, — неожиданно резко оборвал наследника Хитроумный. — Говоришь, держишь его на крючке? Возможно, однако не сковали еще такого крючка, с которого никогда не срывается рыба. Этот твой Ирваст — ценная находка, но пренеприятное создание. Он, может, и жаден сверх меры, но умен, хитер и может от страха выкинуть какую-нибудь неожиданность. Пусть твои «глаза и уши», сын, ни на миг не выпускают его из виду. Не хватало еще, чтобы Аллерикс отвлекся от дорогой ему войны и обратил на нас совершенно излишнее внимание… Он сказал, Зокарр и Кельдин? Всего лишь два имени, пускай громких и весомых, из пяти двергских вождей. Мало, слишком мало… Придется тебе самому переговорить в ближайшее время с нашими союзниками и вызнать их помыслы.

Безупречные черты Бастиана скривились в гримасе подлинного отвращения.

— Идти в двергский лагерь? Какая мерзость! Я не могу, это выше моих сил, там грязи по колено, вонь как на скотобойне, недомерки вечно накачиваются каким-то прокисшим пойлом, а меня от него тошнит… Йюрч, и те ведут себе пристойнее!

— Не ной, — Эрианн безжалостно отмахнулся от причитаний отпрыска. — Подгорные карлики нужны нам позарез, так что будь добр вести себя с ними так любезно, будто они твои ближайшие сородичи. Прокисшее пойло, говоришь?.. Если дверги угостят тебя этим, как ты выразился, «пойлом», ты выпьешь кубок до дна, поблагодаришь, попросишь еще и упаси тебя Творец оскорбить их отказом. А вот когда у нас в руках окажутся Алмазы и Радуга, можешь завершить дело, начатое Праотцом Двергов, и обратить коротышек в прах, из коего они созданы.

28 день месяца Тагорн

Около полудня посольство Цитадели покинуло стены крепости, но Коннахар Канах упустил сей исторический момент, просто и незамысловато проспав. Виной всему стали недавняя беготня по бастионам и занятия в учебном зале, безжалостно свалившие наследника Аквилонии с ног.

До слуха Конни долетали смутные отголоски слаженного трубного рева и громких кличей, но проснулся он только после изрядного тычка под ребра.

— Подъем! Тревога! — рявкнули прямо в ухо. Принц уселся на узкой неудобной койке, мотая тяжелой со сна головой. Оказалось, в отведенную ему каморку по соседству с архивом отряда йюрч ввалился Норзо Трехпалый, существо буйное и склонное к шумным выходкам. Помощи от него не было никакой, разве что перетаскивать ящики с пергаментами.

— Что не так? Опять куда-то бежать? — простонал Конни, испытывая сильнейшее желание немедленно свести счеты с жизнью. Ему снилось, что Полуночная Цитадель — всего лишь благополучно миновавший кошмар, но ухмыляющаяся морда Трехпалого бесцеремонно напоминала об истинном положении дел.

— Цурсог зовет тебя, и быстро, — Норзо сделал вид, будто намерен перевернуть хлипкий топчан вместе с сидящим на нем человеком. — Аргх! Тяжелый день. Большой Хозяин ушел за стену, никого не послушал. Теперь ждем — или хорошо жить, или хорошо умирать. Нельзя спать, когда решается судьба!

— Переговоры уже начались?! — вскочив, Коннахар заметался по комнатушке, торопливо одеваясь, влезая в кожаный доспех зелено-алого цвета и путаясь в ремнях. — Когда?! Где?!

— Не знаю про переговоры, — Трехпалый довольно фыркнул, глядя, как принц в очередной раз сослепу налетает на табурет. — Большой Хозяин вышел через Стальные Ворота, с ним одна малая полусотня, немного йюрч, немного сиидха, людей нет. А еще Олвин Мореход ушел. Шатры свернул, уходил быстро, обоз не брал. К Соленой Воде пошел, видно, насовсем.

— Интересно, почему? — озадачился Конни. В летописях ни о чем подобном не упоминалось, впрочем, летописи и без того не слишком точно отражали ход войны за Цитадель. — Испугался трудностей? Не захотел принимать участие в осаде?

— Встретишь Морехода — спроси обязательно: зачем ушел? Почему драться не захотел? Только сильно его не бей, мне оставь немножко, — ехидно присоветовал зверовидный воитель. — А ну бегом-бегом!..

Над равелинами Цитадели висело едва ли не простым глазом заметное облако напряженного ожидания. Пробегая по лестницам и навесным галереям, принц заметил, что количество воинов на стенах увеличилось чуть не втрое — у каждого из обитателей крепости нашелся повод лично взглянуть на горную долину и войско осаждающих. Разговоров слышно не было, но тысячи глаз настойчиво всматривались в происходящее внизу.

Цурсог отыскался на Шестой башне, той, что граничила с Топазовым участком и прикрывала подходы к Вратам Рассвета — одному из немногих входов в крепость. Судя по изученным Коннахаром чертежам, в нижнем поясе укреплений Цитадели имелся всего десяток ворот, в изобилии снабженных ловушками, «коридорами смерти» и прочими полагающимися военными хитростями. Предводитель йюрч Зеленого бастиона, больше обычного напоминавший уродливую горгулью, стоял вместе со своим помощником Хазредом и крупным зверообразным созданием черно-рыжей масти, носившим золотую перевязь — должно быть, командиром йюрч, оборонявших соседние бастионы. К удивлению Конни, обожавшие вопить во всю глотку зверюги сейчас едва ли не шептались. Кивнув, носитель желтого шарфа отправился к своим подчиненным, Хазред скрылся в недрах башни, а Цурсог жестом подозвал молодого человека.

— Ты это… Стой пока здесь, мало ли чего… — невнятно распорядился он, не отрывая взгляда от равнины. Двулезвийное копье с кисточками из отрезанных двергских бород, с которым Цурсог не расставался, болталось у него за спиной в широкой кожаной петле. Страховидная физиономия йюрч плохо выражала испытываемые им чувства, но любой бы догадался, что воителя снедает сильнейшее беспокойство.

— Почтеннейший Цурсог, где идут переговоры? — отважился спросить Коннахар, тоже сунувшийся в бойницу. Ничего особенного он не заметил: то же бесконечное передвижение военных отрядов, ряды разноцветных палаток вдоль склонов, трепыхание множества стягов и вымпелов на поднявшемся ветру.

— Переговоры… Тьфу! Вон там, — сквозь зубы процедил воитель, указав на макушку высокого белого с золотыми узорами шатра, разбитого на краю бывшей дороги в крепость. Шатер установили на открытом месте и, как полагалось, на ничьей земле — в трех-четырех перестрелах от барбикена Цитадели и вне пределов вражеского лагеря. Вокруг выстроился квадрат воинов, внутри которого перемещались фигурки, время от времени заходя в шатер и выходя наружу, и стояли оседланные лошади. Посмотрев на это безмятежное зрелище еще немного, Цурсог счел, что в ближайшем будущем ничего не изменится и решил пройтись по стене. Высоко над его головой хлопнуло подвешенное на длинном флагштоке знамя Цитадели — полотнище цвета старого вина с серебряной восьмиконечной звездой, обрамленной языками пламени.