Внешность господина мало сказать – гармонировала с гардеробом. До невозможности выразить – как! Это была не физиономия, а какие-то огородно-луковые насаждения. Нос – картошкой; глаза – словно бусинки черной смородины; вместо бровей – заросли укропа; и всё – перепахано, перепахано, перепахано глубокими морщинами. Эти «шпинаты» сопровождала козлиная бородка, а сам господин улыбался, как бы подтрунивая над собственной внешностью.
Он беспардонно взял и переместился к нашим друзьям за столик.
– Дело в том, – стал разглагольствовать господин, – что я тоже прибыл издалека и, как надеюсь, на историческую родину.
Бóрис помялся-помялся, поерзал-поерзал и спросил:
– Так вы, получается, иудей?
– Здравствуйте! – откликнулся господин. – Почему так получается?
– Ну как же… – промямлил Бóрис и покрутил носом. – Устойчивое словосочетание: историческая родина…
– А у вас ее нет? – спросил господин.
– Кого?! – сразу не понял Бóрис.
– Исторической родины, – пояснил господин, тщательно выговаривая оба слова.
– Есть! – заявил Бóрис и для наглядности потопал по земле ногами. – А вы из Комитета государственной безопасности? Здравствуйте-здравствуйте!
– До свидания! – не растерялся загадочный господин. – И как мне помнится, Комитет государственной безопасности недавно упразднили…
– Переименовали! – возразил Бóрис.
А Джо и Джеймс радостно заверещали «Кей Джи Би! Кей Джи Би!», как будто служили в органах до самой пенсии.
– Родина там, где тепло и много, – туманно заявил Бóрис, не вдаваясь в подробности – насколько тепло и чего много.
– У вас странное отношение к родине, – сообщил господин Бóрису. – Инкубаторное.
– Да бросьте трепаться! – разозлился Бóрис, потому что недолюбливал, когда русскому человеку лезли в душу. – Отвечайте прямо: вы еврей или нет?
– Я грек, – скромно отвечал господин.
– А зачем тогда людям голову морочите?! – спросил Бóрис и постучал указательным пальцем по столику – целых три раза.
А господин постучал четыре раза, да по тому же месту. Не желая ни в чем уступать, Бóрис отбил пять раз. А Джо и Джеймс недоумевали – почему это русские с евреями перешли на азбуку Морзе?
– Прибыл издалека… Меняю историческую родину… – передразнил Бóрис. – А сам в лаптях и во фраке… Вы что – Иван Сусанин?!
Господин отрицательно покачал головой: «Э-а!» – и представился:
– Пан!
– Пан?.. – тут же переспросил Бóрис, ожидая, что за «паном» последует и фамилия пана.
Однако господин посчитал, что вопрос исчерпан.
Он подмигнул Джо и Джеймсу, взял свою бутылочку из-под «Балтики» и выхлебал половину.
– И все-таки?.. – не унимался Бóрис по поводу «пана».
– Без лишних церемоний! – отмахнулся несуразный господин. – Просто Пан!
– Пан, пропан… – пробурчал Бóрис. – Фамилия у вас какая-нибудь есть?!
– Ну, если вы настаиваете… – пожал плечами господин. – Можете называть меня «пан Пенелопский».
– Это еще почему? – нахмурился Бóрис.
– Потому что мать моя Пенелопа, – пояснил господин. – И как говорят некоторые… – тут господин вытащил из-под полы своего фрака записную книжку и процитировал: – «Пенелопа родила Пана от всех женихов сразу, которые ухаживали за ней в отсутствие Одиссея…»
– Иди ты! – не поверил Бóрис.
– Роберт Грейвс, «Мифы Древней Греции», – подтвердил пан Пенелопский.
Бóрис откинулся на спинку стула, пробормотал «Грейвс, Грейвс» и обратился к англичанам:
– Вы что-нибудь слышали о Роберте Грейвсе? – но без особой надежды на ответ, а так, чтобы Джо и Джеймс не выпадали из компании.
– Народ безмолвствует, – заметил пан Пенелопский.
– Да, – подтвердил Бóрис, – скорее пингвин заговорит на суахили…
И дружелюбно похлопал Джо по плечу, а затем и Джеймса…
Употребивши внимание себе во благо, Джо и Джеймс выставили напоказ пустые бутылки из-под пива. И выразительными жестами попросили их наполнить.
– Итальянцы? – осведомился пан Пенелопский.
– Английские коммунисты, – вздохнул Бóрис. – Экспорт-импорт горюче-смазочных материалов! Набираются у нас опыта, но, кажется, еще не набрались…
И похожими жестами стал подманивать официантку… Однако заблудшую дочь ресторанного бизнеса волновали другие предметы – кораблики на Неве, пуговки на блузке – и совсем не тревожил Бóрис.
– Звали? – спросила она, чудом оказавшись у столика.
– Полчаса назад, – заявил Бóрис.
– Ваше счастье, – сообщила официантка, – что сегодня у нас вечер быстрого обслуживания.
– Да ладно-ладно, – отмахнулся Бóрис. – Да ладно-ладно. Не будем спорить…
– Если хотите повторить, – намекнула официантка, – спорить не советую. А если хотите продолжить… Собака лает, а караван стоит.
– Кто собака?! – возмутился Бóрис.
– Древняя бедуинская поговорка, – пояснила официантка. – Я бедуин! – сообщила она, собрала пустые бутылки и отправилась в экспедицию за пивом.
– Сиська! – изрек Джеймс.
– Сиська! – подтвердил Джо.
Официантка притормозила на полдороге…
– И пиво, пожалуйста, в бутылках с футболистами! – пояснил Бóрис.
– Да ладно-ладно, – согласилась официантка. – Да ладно-ладно. – И скрылась из поля зрения…
– С женщиной труднее договориться, чем с ослом! – заметил пан Пенелопский. – Потому что никогда не знаешь наверняка, о чем ты с ней договорился… Вы помните историю про яблоко раздора, когда Парис подписал соглашение с Афродитой? И что из этого получилось?!
– После пива, – сказал Бóрис, – обязательно вспомню.
Тогда Пенелопский пан вытащил из-под полы своего необъятного фрака четыре бутылки холодного пива торговой марки «Heineken» и, к удивлению Бóриса, с английскими футболистами…
– Бекхэм! – изрек Джеймс.
– Бекхэм! – подтвердил Джо…
– А настроение народных масс и вовсе непредсказуемо, – заметил пан Пенелопский. И безо всякого предупреждения продолжал: – Однажды в Риме случилось падение нравов. Вдруг передохли священные гуси, а благородные матроны позабыли и стыд, и мораль. Завидя врага, никто не гоготал, и вдовы ошарашивали своими неуемными эротическими фантазиями. В прежние времена стоило только взглянуть на городские стены, как благородные гуси начинали шипеть, а священные дамы кричали: «Нет, нет, нет, нет, нет!» А ныне все десять ворот остались без присмотра, и посягнуть на супружескую верность оказалось проще пареной репы.
Попробовали приспособить для охраны границ Сфингу, но она задавала один и тот же вопрос: «Кто это шляется мимо меня каждый вечер на четвереньках?.. Кто это шляется мимо меня каждый вечер на четвереньках?..» Покуда сенаторам не надоела эта оголтелая критика и Сфингу не убрали за излишний формализм. Зачем же комментировать, когда человек немножечко выпил и возвращается домой на запасном комплекте конечностей?!
Вдобавок из-за свободного хождения туда-сюда, туда-сюда в Риме расплодились кентавры, что совершенно естественно, когда не возбраняется шастать – на двух, на трех и на пяти ногах. А кентавры – известные пьяницы, дебоширы и потаскуны. Особой прыткостью среди них отличалась парнокопытная сволочь по имени Хирон. Которая при малейшей опасности изображала Медного всадника. Напьется, надебоширится и рвет копыта по направлению к главной площади. А там – попробуй его отличи от конной статуи Марка Аврелия. И трижды таскали этот монумент в полицейский участок, где Марк Аврелий во всем признавался. Что – взял и обрюхатил супругу Тразеи Пета, когда страдающая близорукостью супруга зашла подоить корову, да перепутала вымя с конной статуей… Что – катал без лицензии интуриста вокруг Капитолия и сожрал все запасы морковки, предназначенные для гужевого транспорта. «Шнапс закусывал!» – казнился Марк Аврелий и норовил расписаться в полицейском протоколе – левым копытом…
Словом, творились в Вечном городе безобразия ни с чем не сопоставимые… И вот как-то раз по старой Аппиевой дороге, что между Римом и Капуей, пришел в город Стражник. История не сохранила его черты для потомков, а только отметила сапоги желтого цвета, которые буквально лоснились от неги. И каждые десять минут Стражник протирал их тряпочкой, а каждые полчаса смазывал жиром. История умалчивает, как часто Стражник почесывал за ухом, но с сапогами он никогда не расставался – это точно. Как заступил на пост возле Северных ворот, да так и остался в памяти современников. Словно ангел-хранитель, ниспосланный Ромулом для поддержания нравственности. Аки щит и меч Вечного города! Ну чисто геморрой для всяких мошенников и проходимцев…
