– Да, любовь моя, – сказала Йенна и опустила глаза. Ты по-прежнему единственный, кто отказывается верить в совпадения… Как еще можно назвать то, что эта девушка здесь.

– Возможно, ты права, – подумав, ответил Даламар. Он подошел к стенному, с витиеватой рамой, зеркалу. Йенна встала рядом. Их собственное отражение исчезло после того, как маг провез рукой вдоль поверхности зеркала. Теперь они могли видеть Ашу и Тассельхофа, ублажающих себя кушаньями и сидром, смеющихся по поводу и без повода.

– Как все-таки; странно, – чуть слышно проговорил Даламар. – Я все время думал, что это не более чем легенда. И вот она перед нами.

– Дочь Рейстлина, – тихо добавила Йенна. – Мы нашли дочь Рейстлина.

В Утехе вечер, но нагретые за день земля, дома, деревья все еще пышут теплом. Хорошо уже то, что нет над головой разгневанного, беспощадного небесного ока. Вечер – время, когда можно облегченно вздохнуть и покинуть хоть ненадолго удушливую атмосферу дома. В Утехе никто не помнил такого жаркого и сухого лета. Земля растрескалась, а над долиной стояло марево из мельчайших частичек пыли. Обычно раскидистые, тенистые валлины превратились в застывшие, безобразные мумии. Сама жизнь в Утехе перевернулась с ног на голову. Не видно было, чтобы кто-нибудь в дневное время спешил на базар, работал в поле, занимался хозяйством. Даже детей жара вынудила сидеть дома и изнывать от скуки, лишила их обычных забав. Зной иссушал, изнурял, испепелял. Базар почти пустовал. Ручьи пересохли, став мутными лужами. Вода в озере Кристалмир была неестественно теплой, а по его берегам валялась дохлая рыба. Какое-либо движение днем прекращалось. Относительно прохладные свои жилища люди покидали только с заходом солнца.

– Будто летучие мыши, – мрачно сказал Карамон Маджере, обращаясь к своему другу Танису Полуэльфу. – Днем спим, ночью оживаем.

– И это называется оживаем? – сокрушенно проговорила Тика, обмахиваясь подносом. -Даже во время войны наши дела не были так плохи… Для путников, застигнутых в дороге сумерками, таверна «Последний приют» всегда являлась вожделенным маяком. Как всегда, ее окна были ярко освещены, обещая прохладный эль или подогретое вино, медовый напиток или терпкий яблочный сидр… и конечно, всем известный, приготовленный с особыми специями картофель Отика. Но этим вечером таверна пустовала, как она пустовала уже много вечеров кряду. Тика даже не разводила огонь в очаге. Отсутствовали и завсегдатаи бара – места, где обменивались последними новостями, где можно было услышать самую невероятную историю времен Войны Копья… Зато ходили слухи о междуусобице среди эльфов, о том, что гномы Торбардина призвали соплеменников возвращаться в свои земли.

Могло получиться так, что гномы, боясь нападения эльфов, заблокируют их крепость в горах, превратив таким образом в заложников своих же собратьев.

Пустынными стали дороги, которыми обычно пользовался мелкий торговый люд. Не слышно было криков лудильщиков о починке посуды, не давали больше представлений бродячие музыканты. Кто еще не перестал странствовать, так это кендеры, но, как правило, ночлег они обретали не в тавернах, не на постоялых дворах, а в местных кутузках.

– Народ нервничает, выбитый из колеи, – произнес Карамон, тем самым как бы объясняя полное отсутствие постояльцев и привычных посетителей таверны. – Все идет к войне… А если не опадет жара, погибнет урожай; тяжело будет зимой с пропитанием.

– Все так, дорогой, все правильно. Тика положила поднос на стойку, обняла мужа за мускулистые плечи, прильнула к нему. – Это я ворчу, не обращай на меня внимания.

– Как же я могу не обращать на тебя внимания, – лаская жену, сказал Карамон. Нелегко приходилось им все эти годы. Они любили свое дело, хотя содержание таверны отнимало очень много сил. Пока постояльцы спят, Тике нужно было приготовить завтрак, в течение дня убрать комнаты, накормить клиентов обедом, кому понадобится – обстирать, встретить новых посетителей с гостеприимной улыбкой на лице. С наступлением позднего вечера Тика убиралась в баре и строила планы на следующий день. Карамон по-прежнему был могуч и силен, хотя заметно раздался в поясе. Он относил это на счет пагубности своей неотъемлемой обязанности снимать пробу с приготовляемой пищи. Его виски посеребрились, а на лбу появились глубокие морщины, которые он называл не иначе как – «моих раздумий отметины». Карамон был приветлив, радушен и добросердечен, жизнь воспринимал трезво, гордился сыновьями, не чаял души в дочерях, обожал жену. Печалился и горевал он лишь об утрате брата-близнеца, ставшего жертвой честолюбия и темных сил души. Скорбь свою Карамон носил в сердце. Двадцать пять лет замужества и воспитание пятерых детей не лишили Тику привлекательности.

Головы клиентов до сих пор поворачивались вслед женщине, плавно пересекающей бар. Конечно, она раздобрела, и руки ее стали красными и морщинистыми, но улыбка очаровывала как прежде, а в роскошных, огненного цвета волосах не проглядывалось ни единой серебряной ниточки. Чего не мог сказать о себе Танис.

Ему казалось, что кровь человека в ней уже недостаточно горяча, а эльфийская кровь греет мало. Впрочем, сил было еще с избытком, владеть мечом он не разучился, хотя надеялся – до войны не дойдет. Вероятно, волнение, горечь и тревоги последних месяцев стали причиной того, что он начал быстро седеть.

– Танис, ты имеешь прямое отношение к тому, что нам нечем сегодня заняться, – не выпуская из объятий мужа, сказала Тика. – Когда они должны объявиться?

– Думаю, После того, как окончательно стемнеет, – посмотрев в окно, ответил Танис. – Во всяком случае, таковы были намерения Портиоса… Все зависит от состояния Эльханы.

– Собраться в дорогу по незнакомой дикой местности, в такую жару, в ее-то положении… Что с вас, мужчин, взять! Она выпрямилась, легонько хлопнув мужа по макушке.

– За что? Чем я провинился? – картинно обидевшись, спросил Карамон.

– Я в этом деле сбоку припека.

– Все вы хороши – вот за что, – не утруждая себя объяснениями, сказала Тика. Она крутила в руках передник и не сводила глаз со все более и более чернеющего окна. «Женщина средних лет, – подумал про себя Танис. – Странно, я не замечал этого раньше. Может быть, потому, что прежде думал о Тике Вейлан только как о дерзкой рыжеволосой девушке, способной сковородкой отбиться от драконидов. Я привык к этому образу, но сегодня увидел другую Тику – с морщинками вокруг рта, сутулыми плечими, страхом в зеленых глазах».

– Что-то случилось с мальчиками, – вдруг проговорила она. Что-то дурное…

Я знаю…

– Ничего с ними не случилось, – мягко возразил Карамон. – Ты просто устала… Это все из-за жары.

– Ничего я не устала, и жара здесь ни при чем, – вспыхнула Тика. – Я никогда так себя не чувствовала. Она положила руку на грудь. Словно что-то давит… Я не могу вздохнуть, и сердце ноет… Пойду приготовлю комнату для Эльханы.

– После твоего появления она то и дело бегает наверх, – произнес Карамон, провожая взглядом жену. Весь день беспокойна и ведет себя очень странно…

Вчера ночью видела страшный сон… Они теперь ей часто снятся… Все началось с тех пор, как мальчики стали рыцарями… Она очень гордилась этим… Ты помнишь, Танис? Ты присутствовал на церемонии… Танис улыбнулся

– да, он помнил.

– Тика все глаза выплакала, когда мы остались одни, – покачав головой, продолжал Карамон. – Я напомнил ей, что когда-то она отчаянно и храбро билась с драконидами. Но Тика назвала меня «болваном». Сказала – что было, то прошло, и что мне никогда не понять сердца матери… Ох, уж эти женщины!

– И где теперь молодой Стурм и мой тезка? – спросил Танис.

– Из последней весточки мы узнали, что они держат путь. на север, в направлении Каламана. Похоже, Танис, Саламнийцы начинают воспринимать тебя всерьез – по крайней мере в том, что касается рыцарей Такхизис. Карамон понизил голос, хотя в зале они были совершенно одни.