– То есть как – морального ущерба? – растерянно спросил Павел.

– Вы же их обвиняете. А доказательств нет. Выходит, вы их обвиняете понапрасну.

– Постойте! Это что, Кучумов будет предъявлять мне иск о возмещении морального ущерба?!

– Ну, не обязательно. Не все предъявляют. Даже не скажу, что большинство, специально не отслеживал. Это у кого как совесть… Дело не в этом, а в том, что во всех известных мне подобных случаях истцы выигрывали. То есть у Кучумова, если он все-таки это сделает, почти стопроцентный шанс сорвать с вас некоторую сумму. Ну, если после этого у вас не возникло желание отозвать свое заявление…

– Нет! – резко ответил Павел.

– Что ж, тогда с божьей помощью начнем, Павел Степанович. Пару случаев, когда подобные дела доходили до суда, я помню. А насчет монитора – советую вам заручиться показаниями кого-нибудь из лиц, присутствовавших при обыске в качестве понятых.

Насчет монитора Семеновна в свидетели не годилась. Она в технике разбиралась слабо и компьютерный монитор от телевизора не отличала; и вообще, у нее от обыска осталось в памяти, будто и видеозаписи, и фотографии с Еленой они смотрели на одном и том же экране. И тогда Павел пошел к Пете, соседу из квартиры напротив.

Открыла Маша, Петина жена, маленькая женщина, показавшаяся еще меньше на фоне нарисовавшегося в прихожей за ее спиной Пети.

– Пашка, привет! – сказал он. – Не раскололи?

– Нашли того, кто убил.

– Да ну! Как они сумели?

– Случайно. Слушай, тут такое дело… – начал Павел. Петя перебил:

– О деле у порога разговаривать нечего. Пошли на кухню.

На кухне Павел рассказал о деле.

– Что надо от меня? – спросил Петя.

– Надо подтвердить, что монитор был в квартире на момент проведения обыска.

– Большой такой, плоский? Мы на нем фотки смотрели, где ты с женой на озере?

Павел кивнул. Внезапно вмешалась Маша. Она толкнула мужа в бок, сказала резко:

– Ничего ты не помнишь! Был, не был – что ты понимаешь в этих мониторах?

Павел посмотрел на Машу. Петр тоже смотрел на нее, а она – на него, как будто сверлила его взглядом или что-то ему телепатировала. Петя посмотрел на Павла, беспомощно улыбнулся и сказал:

– Вот видишь? Баба говорит, что ничего не помню, – значит, так и есть. Эх!..

Он шагнул к холодильнику, открыл дверцу и достал оттуда литровую бутылку водки "Калашников", по убойной силе лишь немного уступающую одноименному автомату.

– Машка, доставай стопки и закусь посмотри, – сказал он, взявшись за пробку.

– Что еще придумал! – ответила та, но Петя внезапно побагровел и рявкнул:

– А не будешь пить – выметайся! Брысь!

Машу вынесло из кухни, дверь за ней захлопнулась. Несколько секунд еще звенела посуда в шкафу, потом и она притихла.

– Петя, я, наверное, тоже пойду, – сказал Павел.

– Дело твое, – сказал Петя, доставая стопки, – только вот ведь какая штука: бутылку я все равно открою, потому… да все потому же! А раз я ее открою, то уже буду пить до конца, потому что я открытую посуду не оставляю.

– Наливай, – махнул рукой Павел, садясь на табурет.

– Два уголка, Пашка. Четыре метра каждый. Двадцать четыре кила железа. Не нержавейки, не латуни, упаси бог, не алюминия – простой нелегированной стали! Двадцать четыре кила вот этой дряни я вытащил с завода. Да и вытащить-то толком не успел. И два года за это. По месяцу за кило нелегированной дряни, которую некрашеную ржа съест за год, а крашеную – за полтора. Ладно, виноват – не отпираюсь, поймали – сел, отсидел – вышел. Пашка, они это железо машинами тащат с завода! Директор, главный инженер, главбух, змея очкастая. Начальник охраны, кабан, в дверь боком заходит, передом он шире дверей. Про первый отдел не говорю… КАМАЗами тащат, Пашка! Железо, цемент, кирпич, брус, вагонка… Полная "Газель" аккумуляторов – новые, сухозаряженные, только с завода… Охранники, суки – КАМАЗ ему, понятно, не по чину, а "Жигуль" свой нагрузит, как без этого! Пашка, если их судить по той же норме, как меня, им по гроб жизни сидеть, и детям их сидеть, и внуки бы их в лагере родились и в лагере подохли! А он второй коттедж достраивает на Лысой горке, и где-то, говорят, третий есть. У завода денег нет, зарплату платить нечем… Вон она, зарплата, на Лысой горке!

Петя налил еще по одной. -…А пропади что в цехе – на кого подумают? На Петра подумают. Как же, первым делом! Мастер, зараза: где плашка сорок два на полтора? Да не брал я ее и знать не знаю, на хрен она вообще кому нужна?! Следи за своим инструментом, если ты мастер!

Выпили. Павел проглотил машинально, он давно превысил свою норму, но ему было уже все равно.

– Эх, Пашка, права баба! Не нам с тобой права качать. Не видели мы ничего и не знаем. Ни я не знаю, ни ты не знаешь, был ли у тебя тот монитор, или он тебе приснился… Только попомни мои слова: не все коту масленица! Или они народ допекут, что он за вилы возьмется, или Усама до них достанет, или америкосам надоест на этот бардак глядеть, и они за нас примутся. Вот тогда я выйду на улицу, сначала маленько помахаю флагом…

– Каким флагом?

– Каким надо. У меня всякий найдется. Сначала помахаю флагом, а потом возьму во-о-от такой тесак…

Петя развел ручищи в стороны, изображая, какой тесак он возьмет. Левая уперлась в стену, а правую он отвел на всю ширину и в результате потерял равновесие. Он качнулся на табурете и ухватился за край стола, чтобы не упасть. Столешница хрустнула. -…Во-о-от такой тесак – и всех на шашлык построгаю! (На слове "шашлык" Петя обрушил на стол могучий кулак. В столешнице снова хрустнуло, подпрыгнули тарелки и стаканы.) Директора, главбуха, кобру очкастую! С начальника охраны лишнее сало соскребу, стандартный гроб ему в самый раз будет! Охранников, шакалов, ментов позорных всех, твоего следака туда же! Всех покрошу, а потом пусть сажают! (Новый удар кулаком по столу!) Пусть стреляют! (Еще удар!) Тарелка, подпрыгнув, ударилась о металлическую окантовку столешницы. Половина ее осталась на столе, другая упала на пол Петру под ноги. Он посмотрел на нее и сказал:

– Зато хоть душу отведу… А зря Машка не захотела с нами посидеть. Ну, на народ, конечно, надежда слабая, он у нас терпеливый. По себе сужу, да и ты, Пашка, такой же. А вот Усама или америкосы – это серьезно.

Петр разлил остатки, и это было предпоследнее, что запомнил Павел, а последнее – как пол в кухне вдруг вздыбился и бросился на него.

Петя нашел у него в кармане ключ от квартиры, и они с Машей утащили его домой. Петя и один бы справился, а Маша взялась ему помочь, потому что хотела посмотреть, как живет художник.

Квартира художника ее разочаровала: если она чем-то и отличалось от ее собственной, то только в худшую сторону. Да еще и однокомнатная. И беспорядок там был не художественный, а самый обычный. Она снова принялась ругать и мужа, и Павла, обозвала алкоголиками.

– Ты, Маня, Пашку не трожь, – сказал Петя. – Меня ругай, как хошь, а он – талант. Вот, смотри. Знаешь, кто это? Следак, который здесь обыск делал.

Он протянул жене один из разбросанных по столу карандашных набросков. С листа бумаги на них смотрел следователь Кучумов.

– Он что, такой и есть? – недоверчиво спросила Маша.

– Вылитый!

– Страшный человек.

– Он не человек, а машинка для сажания. Отца родного посадит и мать к нему не пустит, когда она с передачей придет.