* * *
Я выскальзываю в пространство, называемое Халиссой, в той же комнате, из которой совсем недавно умыкнула своего маленького вора. Что бы ни вызвало тревогу, сюда оно ещё не добралось. Зажигаю магические светильники, открываю дверь и застываю на пороге, ожидая развития событий. Комната вора спрятана на совесть: островок роскоши и безопасности в каких-то совершенно заброшенных, тёмных и жутковатых руинах. Я выхожу, всё ещё освещённая падающими сзади лучами, задумчиво останавливаюсь посредине пустого каменного зала.
Она метнулась лунным бликом, прорвавшимся сквозь щели в вековечной кладке. Тенью, скользнувшей по паутине. Пригоршней снега, чертящей на полу затейливые узоры. Я стою ни жива ни мертва, следя, как она приближается, зябко кутаясь в чёрные крылья. Не бывает, не может быть в мире такой красоты! Миндалевидные глаза и треугольный камень меж бровей пылают тёмными изумрудами, чёрные с зеленью волосы спускаются роскошным блестящим плащом, из-под которого безупречной белизной светится молодая матовая кожи. Сила и храбрость, интеллект и душа: кажется, самое лучшее, что копилось долгими тысячелетиями, было запаяно в это хрупкое, грациозно скользящее тело.
Диво мягко и бескостно огибает меня, продолжая двигаться всё той же парящей походкой. Напряжённый блеск висящей на узких бёдрах шпаги. Внимательный, пристально следящий, явно недовольный происходящим клинок.
— Тётя Антея. — Она говорит мягким, чуть рассеянным и чуть отстранённым голосом, будто каждый звук, срывающийся с губ, вызывает у неё удивление, как, впрочем, и весь остальной мир. — Вы меня сейчас, наверно, не помните, но это не важно. Вы потерялись в танце, но должны вернуться. Пожалуйста, вы сможете это, надо лишь попытаться. Я помогу вам.
Глубоко внутри в такт её словам трепещет огоньком затухающей свечи голос, и он же скулит от ужаса. Это не важно. Такой еды, как это чудо, мне ещё не попадалось! Но и заполучить её будет сложнее. Черноволосая в чём-то сходна со мной, и той власти над ней, что помогала с людьми, у меня нет. Она воин, сражается она лучше меня. Это будет интересно.
Она ещё что-то говорила, а я уже скользнула вперёд, с пальцев сорвалось что-то слитное, мощное, разрушающее. И запредельно быстрое. Но Противница оказалась быстрее: сверкнула шпага, и заряд, который должен был расплавить саму реальность, оказался отбит и отброшен куда-то в низшие слои бытия. Губы, её идеально очерченные, припухшие, тёмные губы, приподнялись, обнажая белоснежный жемчуг клыков, остроконечные уши прижались к черепу, придавая прекраснейшему из лиц поистине демонический вид.
— Так или иначе, но я тебя вытащу!
Свист шпаги, звон столкнувшейся стали: я успела принять удар на аакру. Противница взрывается вихрем ударов и контрударов, коротких, хлёстких, потрясающе красивых в своей совершенной стремительности. Крылья и волосы вдруг перестают быть мягким тёмным водопадом, расщепляются тысячами гибких, смертельных хлыстов, бьют, ранят, мелькают тонкими змеями, защита от которых — лишь в бешеной по напряжённости магической контратаке. Ещё до её материального появления ясно было, что в поединке я и в подмётки не гожусь этой гостье. Да и во многих других отношениях — тоже. Зато я, подобно зеркалу, мгновенно, автоматически и безошибочно улавливаю саму суть её искусства, в движении изменяя себя, уподобляясь Противнице в той мере, в какой необходимо, чтобы выжить в таком противостоянии. И, к своему же удивлению, обнаруживаю, что спокойно встречаю все удары глухими блоками, почти зеркально отражающими её атаки. Самое интересное — она считает, что только так и должно быть. Более того, с расчётливым и спокойным профессионализмом направляет весь ход схватки так, чтобы максимально раскрыться, предоставить мне как можно больше информации для танца. Противница хладнокровно пытается затащить меня как можно дальше в изменение. Такая же, как я, такая же... «вене», приходит правильное слово. Так или иначе, она решила меня вытащить.
Ну а я вытаскиваться не хочу!
Мгновенная, неощутимая, наверно, даже для неё пляска стали. И стороны меняются местами. Теперь я не просто танцую продиктованные ею изменения. Теперь, познав её в достаточной степени, я пытаюсь заставить её стать такой, какой мне угодно видеть свою Противницу. Схватка воинов стремительно превращается в дуэль танцовщиц, и теперь в воздухе чаще сталкиваются уже не кинжал и шпага, а две сжимаемые в когтистых пальцах аакры.
И она проигрывает. Наслаждаюсь каждым мгновением, когда она осознает, что тело и разум её стали глиной, послушной кончикам моих пальцев. Легко отбиваю попытки перевести схватку в другие плоскости: свести всё к искусству владения мечом или к ловкости в плетении магических заклинаний. Нет, нет, спасибо, меня вполне устраивает роль Победительницы! Даже если она ещё сопротивляется. Даже если убить или хотя бы просто ранить её я пока не могу, я знаю, что итог предрешён.
Звонкий, полный боли и ярости крик: шпага ломается под ударом аакры. Понимаю, что убила живое существо, существо мыслящее, чувствующее, страдающее, и рада этому. Я выпиваю смерть одушевлённого клинка до дна, по достоинству ценя редчайший вкус этого диковинного напитка. Обломки некогда великого оружия с жалобным звоном падают на пол. И ледяная броня аналитика впервые даёт трещину. Тонкая-тонкая струйка отчаяния, легчайшее зерно неуверенности, но этого оказывается достаточно. Стремительная атака, и Противница падает с моим кинжалом в груди. Умерла она мгновенно: я всё-таки не настолько уверена в себе, чтобы дать столь сильному врагу ещё несколько минут на обдумывание ответного удара. И тем не менее смерть её оказывается потрясающе вкусна.
Если бы ещё стих этот отвратительный траурный вой в моей голове!
...Каждый вал тебя увлекает,
и, вал рассекая грудью,
острей, чем плавник дельфина,
ты снова исходишь криком:
хрипом, хрипом, хрипом...
Некоторое время сижу над телом, когтями чертя на полу кровавые узоры. Она прекрасна даже в смерти — юная богиня, такая бледная и уязвимая в свете узких лунных лучей. И тут — будто ледники стронулись с мест, а горы сбросили свои вековечные шапки. Сам космос дохнул холодом вечности. Присутствие! И какое! Я задрожала всем телом в лихорадочном ожидании.
— Виор, убирайся отсюда неме... — Он запнулся на середине фразы, застыв посреди движения, точно нарвавшись на нож. Фиалковые глаза лишь коротко скользнули по женской фигуре, сломанной и опустошённой, застывшей в луже собственной крови. Центром его внимания была я и только я.
Белая кожа, белые крылья, белые волосы — и сила такая, что хотелось опуститься на колени перед его ледяным великолепием. Да, он красив, как может быть красиво совершенное, остро отточенное оружие. И ещё он стар. У меня просто слюни текут от предвкушения.
А противный голос затихает, заинтересованно и вроде как поощрительно наблюдая за развитием событий.
Медленно, танцевальными шагами направляюсь к новой жертве. Жертва, всё так же не отрывая от меня фиалкового взгляда, начинает отходить назад. Меч, столь же древний и столь же многообещающий, как и сам воин, покачивается на перевязи, судя по всему, отнюдь не стремясь в схватку. Эта парочка явно гораздо опытнее первой.
Они выбрали, пожалуй, самый верный путь — бегство. Внезапно, без всякого предупреждения воздух вокруг меня вскипает чудовищной энергией и запредельным холодом — и это всего лишь отвлекающий манёвр! Сам Противник в то же время совершает потрясающий по красоте и чёткости рывок прочь.
Я выстояла. Я выиграла. Меж бровей вспыхивает силой и яростью многоцветная точка — и мощным, не вполне понятным мне сконцентрированным импульсом гасит бушующее вокруг ледяное пламя. Разум же тем временем делает единственное, что способно удержать здесь Противника: быстро и не задумываясь я меняю реальность, как научил меня мальчик-вор. Координаты, которые беглец желал использовать для межпространственного броска, уже не совпадают. Я всего-то поменяла север и юг, сделав так, что белый воин оказался в другом конце зала, у сияющей магическим светом двери, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы выбросить того из межреальности, в которую крылатый уже начал уходить. Одновременно как-то (сама не знаю как) перекрываю Вероятности. Улыбаюсь.