Герцог одарил лекаря взглядом, от которого можно было воспламенять камины.

– Ваша задача, мессер С’едуксен, – вылечить этого человека, чего бы вам это ни стоило. Иначе при смерти окажетесь вы. Это дело государственной важности.

– Да, мой созерен.

– Отлично. Принимайтесь за дело немедленно.

Мессер С’едуксен кликнул слуг, и те по его торопливым приказам унесли Гогейтиса в лекарскую. Тут же вошла служанка с небольшой жаровней, курящейся ароматами – чтобы изгнать из залы тяжелый, неприятный дух, оставшийся от больного.

Но Главный Советник уже не слышал ни аккуратных шажков служанки, ни того, как бесшумно удалились восвояси верные вышколенные служаки Кевин и Костнер… Герцог Рено рухнул в высокое неудобное кресло и заснул как убитый от усталости и пережитых волнений. И ему снилась беспутная королева Абигейл, выходящая обнаженной из зеркального стекла, вся усыпанная блестками и выступившими от порезов капельками крови. Это сновидение внушало Главному Советнику отвращение и одновременно возбуждало, словно юношу, еще ни разу не познавшего женского тела.

А дракон Диггер выполз из-под земли аккурат перед воротами замка. Хорошо, что на дворе стояла глухая безлунная ночь, и на появление дракона отреагировали только местные собаки. Дракон отряхнулся, втянул ноздрями воздух и взлетел. Сделав круг над замком, он ринулся к пещеркам возле лагуны.

– Хорошее место. Здесь буду жить и ожидать приказов моего господина.

И дракон тоже заснул, сомкнув блестящие веки и своим сонным сопением подогревая воду лагуны. Диггеру снилось, что он превратился в странного маленького и юркого зверька, которому приходится бегать и собирать блестящие кристаллы, да еще при этом уворачиваться от разных других зверьков, так и норовящих его схватить.

За те два дня, что прошли с момента вызволения Уильяма Магнуса Гогейтиса из Низины Плача, герцогу Рено пришлось совершить огромное количество государственных и почти государственных дел.

Во-первых, до широких кругов общественности была доведена сочиненная Советом байка о благочестивом паломничестве королевы Абигейл. Герцог отлично понимал, что байки этой надолго не хватит. Тем более что в дворцовой картинной галерее ему «случайно» повстречался посол (наверняка бывший еще и шпионом!) маленького, но крайне склочного островного княжества Хрендаредис и язвительно поинтересовался, кутаясь в свой меховой палантин, с каких это пор Ее Величеству приспичило стать благочестивой. Мол, рановато думать о совершенствовании духа в возрасте, когда сладкая плоть так и играет, как сок перебродивших ягод хмеленики… Достойно поставить охамевшего посла на место герцог пока не мог, лишь стиснул зубы и чрезвычайно вежливым тоном порекомендовал господину послу ходить по дворцу аккуратнее – не ровен час, поскользнется, потому как полы хорошо натерты.

Один посол – это мелочь. Вот то, что Континент Мира и Свободы неожиданно прислал в Совет официальный запрос о здоровье королевы, было куда как худо. Но и на запрос Главный Советник сумел ответить достойно, и обтекаемо: чтоб у могущественных соседей не возникло никаких подозрений, а вместе с подозрениями – желания ввести в Тарск миротворческие войска.

Во-вторых, герцог приватно встретился с капитаном Лавдисом, выслушал его доклад, помрачнел, но повелел пока действий никаких не предпринимать и держать все узнанное в глубокой тайне.

В-третьих, памятуя о том, что лучшим средством против народного недовольства является какое-нибудь малозначимое торжество, обязательно сопровождаемое дешевой ярмаркой и выпивкой, Главный Советник, посовещавшись по этому поводу с остальными членами Совета, объявил «от имени королевы» Весеннюю Нерабочую Неделю (которой не было даже при вступлении Абигейл на престол), и народ принялся просаживать в кабаках оставшиеся от уплаты налогов деньги и славить свою повелительницу.

Однако на самом деле для герцога все эти государственные дела были вовсе не важны. Он с нетерпением ждал только одного. Впрочем, ожидания герцога вот-вот должны были увенчаться успехом.

Когда герцог из столицы возвратился в замок, первым делом он прошел в комнату, которую занимал больной Гогейтис.

Сиделки и мессер С’едуксен знали свое дело: вымытый, аккуратно выбритый и подстриженный Уильям Магнус лежал в чистой сорочке на благоухающих простынях с герцогскими монограммами. Однако лицо ученого и мага все еще оставалось изжелта-бледным, да и немудрено – за два дня вернуть человеку здоровье и силы, которые из него высасывали мертвые каторжные камни несколько лет подряд, может только чудо.

Мессер С’едуксен, дежуривший у постели больного, торопливо поднялся навстречу герцогу.

– Как он? – негромко спросил Главный Советник.

– Он позавтракал, принял лекарство, а сейчас задремал, – кланяясь, ответил лекарь. – Я делаю все возможное, созерен, но этот человек чрезвычайно слаб. К тому же болезнь его ног… Она неизлечима. Медицина не нашла еще способов бороться с гнилостной водянкой.

– Эта болезнь опасна?

– О да, созерен! Гнилостные жидкости скоро распространятся по всему его телу и, когда дойдут до мозга…

Герцог стиснул кулаки. Потеря ученого никак не входила в его планы.

– И ничего нельзя сделать, мессер?

– Возможно только одно, мой созерен, – Жеан С’едуксен горестно развел руками, – ампутация ног. Причем срочная.

– Брешет ваш лекаришка и денег за брехню не берет! – послышался от кровати слабый, но весьма насмешливый голос. – И где их только учат, докторов этих?! Им бы только резать да потрошить!

Герцог и доктор повернулись к кровати. Больной, оказывается, вовсе не спал и, по-видимому, слышал весь их разговор.

– Приветствую вас, герцог! – Премудрый Гогейтис слабо махнул тоненькой, похожей на костяную флейту рукой. – Скажите мне, уж не грежу ли я – Главный Советник приютил в своем замке гнусного и проклятого по приказу Ее Величества каторжника?

При этих словах мессер С’едуксен страдальчески охнул, а герцог поморщился.

– Прекрати, Уильям. Я хочу вернуть тебя к полноценной и здоровой жизни.

– Зачем? – Изобретатель Вычислителя скептически поджал бескровные губы.

– Я объясню это позже. Когда ты выздоровеешь. Гогейтис присвистнул.

– Видно, я за чем-то очень важным понадобился. Государственное дело! – И глупо захихикал, а герцога при этом смехе пронзила ужасная мысль о том, что его подопечный помешался, и острый ум Уильяма также источила каторжная гниль, превратив в никчемную труху.

Но Гогейтис развеял его сомнения. Он перестал смеяться и серьезным взором посмотрел на герцога и доктора.

– Господин Советник, – сказал он герцогу, – мессер С’едуксен, конечно, прекрасный лекарь, и я прошу у него прощения за насмешку. Но в свое время я изучал такие виды лечений, которые не известны официальной медицине. И я знаю, что в надлежащих условиях и при приеме определенных эссенций моя болезнь исчезнет буквально за несколько дней.

– Но это невозможно… – прошептал доктор.

– Возможно, – заверил того Гогейтис. – И ежели по моему требованию будут мне предоставлены необходимые составляющие для лекарства, а кроме оных – бадья с водой, в которой три часа кипятили двухфунтовый слиток чистого серебра… Мои ноги станут прежними. Я уверен. Знания меня еще никогда не подводили.

– Какое самомнение! – почти беззвучно шевельнул губами доктор С’едуксен. Его врачебное самолюбие было сильно задето, но перечить больному, в выздоровлении которого был серьезно заинтересован сам герцог, он не смел. Ибо все, кто когда-либо и в чем-либо противоречил Главному Советнику, находили свой последний приют в глубоком и безмолвном Колодце Смерти, выстроенном специально для окончательного усмирения непокорных. Колодец был выложен еще при прадеде нынешнего герцога, и, как гласит семейная легенда, первыми, кто упокоил свои кости на дне его, были сами строители. Их просто передумали поднимать на поверхность. К тому же и деньги сэкономили – некому стало платить за работу… Мессер С’едуксен поежился, поймал на себе взгляд герцога и весь обратился в слух.