Кресты покрывали окна, двери, стены — тысячи крестов, повсюду, куда только падал взгляд. Ни одного квадратного дюйма поверхности не осталось не охваченным работой священника. Буш почему-то вспомнил серийного насильника, которого задержал восемь лет назад: все стены комнаты психопата были завешаны фотографиями, вырезанными из журналов и газет. Молоденькие девочки, едва достигшие половой зрелости. А извращенец, сам девятнадцати лет, тупо смотрел на арестовавшего его Буша и бормотал, не понимая, в чем его вина:

— Но это же сказал мне Зевс…

Буш и Симон сидели на полу посреди номера, а на ковре между ними стояла бутылка «Катти Сарк». В только что откупоренной бутылке на дне оставался слой виски высотой не больше дюйма. Наконец эти двое нашли что-то общее: оба были близки к тому, чтобы отключиться.

— Итак, святой отец, чем ты занимаешься, когда не сражаешься с дьяволом и никого не убиваешь, — одним словом, r свободное от священных занятий время? — заплетающимся языком произнес Буш.

— Я?.. Играю в шахматы. — Симон говорил более отчетливо, но и он, несомненно, пребывал не в лучшем состоянии.

— Шахматы — это хорошо. Но для меня слишком заумно.

Симон задумался, наморщив лоб, и, наконец, выпалил:

— Футбол!

— Ага… это уже что-то, — удовлетворенно встрепенулся Буш.

— Не ваш американский футбол. Настоящий футбол! Воодушевление Буша тотчас же улетучилось.

— Вот мы с ним, — он указал на Майкла, который сидел на кровати, судя по всему, полностью поглощенный пасьянсом, — играем в футбол. В добрый старый американский футбол.

— И хорошо у вас получается?

— Да, у нас получается хороню, — бросил в ответ Буш.

— Для этого надо быть сильным.

— Да, сильным. — Буш даже приосанился.

— И шустрым?

— Чем шустрее, тем лучше.

— Умным?

— Ум нужен острый, как бритва. — Подумав, Буш поправил себя: — Ну, умным должен быть полузащитник.

— А ты полузащитник? Буш рассмеялся.

— Нет, я просто шустрый и сильный.

Симон улегся на живот и с вызовом протянул руку.

— И насколько ты силен?

Усмехнувшись, Буш покрутил руками, разминая их, затем распластался на полу перед Симоном.

— Ну хорошо, падре. Ты уверен в своих силах?

— Уверен. — Симон подвинул руку, выбирая лучшее положение.

— В таком случае добавим интереса. Скажем, сто американских долларов.

— Сто зеленых, — пьяно согласился священник. Достав деньги, они швырнули их на пол.

Майкл то и дело поглядывал на двоих пьяных, поглощенных своей мальчишеской бравадой. Наконец он встал с кровати и подошел к подносу с едой. Взяв два бокала на высоких ножках, откашлялся для пущего эффекта и повернулся к разлегшимся на ковре великанам.

— Это все чушь собачья, ребята. Хотите выяснить, кто из вас сильнее? Тогда давайте подойдем к этому действительно серьезно.

С этими словами он поднял бокалы и резко опустил их на край металлического подноса. Тонкий хрусталь разлетелся вдребезги, остались только ножки. Острые, зазубренные.

Подойдя к спорщикам, Майкл поставил ножки им под руки. Рука проигравшего будет насажена на острый как кинжал хрусталь. Майкл усмехнулся.

— Эта мотивация будет посильнее, чем сотня зеленых. Симон и Буш переглянулись.

— Ну же, — подначивал Майкл. — Вы оба настолько уверены в собственных силах. Если у вас нет веры в себя…

Ни Буш, ни Симон не шелохнулись.

— Все это слишком хорошо. — Майкл тщательно перетасовал карты, обращаясь с ними словно настоящий шулер. В молодости он научился двум карточным фокусам, из которых запомнил только один; к счастью, это был тот самый, что нужно. Подобно Мандрейку-фокуснику,[31] Майкл мастерски разложил колоду веером и предложил: — Выберите по одной карте.

Симон и Буш, снова переглянувшись, разом протянули руки. Каждый взял по карте, не зная, чего ждать дальше. Спиртное сильно ударило в голову обоим, и они сидели, оглушенные, сжимая в руке карту.

— Посмотрите на свою карту… — наставлял их Майкл. Буш с трудом сфокусировал взгляд, но определенно у него в руке был трефовый король. Симон, мельком взглянув на пикового валета, быстро прижал карту к груди, скрывая ее от окружающего мира.

— А теперь положите карты обратно.

Майкл протянул колоду, и Симон и Буш засунули в нее свои карты. Майкл несколько раз перетасовал колоду, для пущего эффекта строя карты «мостиком» и рассыпая их по руке, затем положил на пол.

— Будь так любезен, — обратился он к Бушу, — сними. Буш сделал, как было сказано.

Майкл повернулся к Симону.

— Передай мне две верхние карты.

Симон послушно протянул ему две перевернутые «рубашками» вверх карты; Майкл разложил их по одной под каждый из разбитых бокалов.

— Я положил карту победителя под бокал проигравшего. — Майкл достал из кармана сотенную бумажку и бросил ее на ковер. — Я тоже в игре.

Симон и Буш с опаской посмотрели на острые стеклянные иглы, покрывшие карты, задаваясь вопросом, есть ли смысл продолжать дальше это безумство.

— Что, боишься, святой отец? — пьяным голосом с издевкой произнес Буш.

— Только не тебя. Персик.

Буш вспыхнул. Мужчины сплели правые руки, стараясь как можно крепче ухватить соперника, Левые руки они для упора прижали к полу и…

— Давай команду! — хором крикнули Симон и Буш. Майкл обхватил ладонями их стиснутые руки, проверяя, стоят ли они на одной линии и, что гораздо важнее, прямо над смертоносными хрустальными иглами. Затем едва слышным шепотом подал команду:

— Начали…

Оба противника отличались недюжинной силой; вздулись буграми накачанные мышцы, глаза зажглись решимостью. Переплетенные руки застыли на месте, чуть дрожа, словно работающий на холостых оборотах двигатель. Постепенно чаша весов стала склоняться в пользу Буша — почти незаметно, на волосок, но стиснутые руки начали клониться вбок. Буш сосредоточенно сморщил лоб, все его тело задрожало, но вдруг… так же незаметно преимущество перешло к Симону. Буш до сих пор никогда, просто ни разу не проигрывал единоборство на руках. И тем не менее этот пьяный священник определенно начинал одерживать над ним верх. Истекла минута.

Противники схлестнулись взглядами, лица покрылись потом; напряжение нарастало. Ничего подобного Майклу еще не приходилось видеть. Дыхание вырывалось судорожными волнами. Два человека, не привыкшие к поражению, оба полны отчаянной решимости победить. И хотя все началось как пьяная бравада, пары виски быстро испарились в обоюдном жаре поединка, исходящем от обоих противников, которые теперь были трезвы как стеклышко.

И тут чаша весов потихоньку снова начала склоняться в пользу Буша. Сначала совсем незаметно, но, по мере того как шли секунды, рука Симона дюйм за дюймом неуклонно приближалась к заостренному хрустальному шпилю. Буш готов был умереть, н о только не потерпеть поражения. Рука священника была уже на полпути к страшной ране, но, несмотря на близость кровавой развязки, Буш, стиснув зубы, продолжал давить. Противники по-прежнему смотрели друг другу в глаза; никто не решался бросить взгляд на острое стекло.

Внезапно рука Симона прекратила двигаться вниз. На шее у священника канатами вздулись сухожилия. Его рука неподвижно застыла в леденящей душу близости от разбитого бокала. Противники собирали последние капли воли для решающего броска к победе.

Медленно истекли две минуты. Боевой дух начинал угасать.

Но тут Буш заглянул в самые потаенные глубины своей души и, отыскав там еще какие-то крохи, снова стал клонить руку Симона. Дюйм за дюймом, медленно, но неумолимо.

Рука Симона уже была над самым острием отбитой хрустальной ножки; он чувствовал, как бритвенно-острый край щекочет волосики на тыльной стороне ладони. Однако в глазах священника не было страха — только упрямая решимость. Боль от раны побледнеет рядом с неведомой пока агонией поражения.