— Хорошо, — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, проговорила она. — Завтра же я позвоню твоему отцу, и мы обо всем договоримся.

Алан уставился на нее, разинув рот. В темных глазах промелькнул страх.

— Если ты хочешь жить со своим отцом, я не стану возражать. Пускай теперь он о тебе позаботится! Помнишь, как великолепно он это делал, когда мы жили в Мемфисе? Помнишь, как ты приезжал к нему на выходные, а он тебя и не замечал? А когда он ушел невесть куда, а тебя оставил одного на Бог знает сколько времени? Забыл? Может, запамятовал, как звонил мне в три часа ночи, голодный, напуганный до смерти, умоляя забрать тебя домой?

— Мэйбл, перестань! — решил наконец вмешаться Гард.

— Нет, не перестану! — Она метнула в его сторону яростный взгляд. — За последние дни я только и слышу от него о его распрекрасном, чудесном, восхитительном отце! Так вот, черт подери! Никакой он не распрекрасный, чудесный, восхитительный! Его и отцом-то назвать нельзя! — Скрестив руки на груди, чтобы не видно было, как они ходят ходуном, Мэйбл снова повернулась к сыну. — Давай-ка поговорим о твоем отце! Я расскажу тебе, почему мы разошлись, почему я никогда не стану больше жить с ним вместе, как бы тебе этого ни хотелось! Открою тебе, чем он болен, а потом посмотрим, захочешь ты с ним жить, когда все узнаешь, или…

— Мэйбл!!!

За все время их знакомства Гард никогда не повышал на нее голоса. И теперь, услышав его резкий окрик, Мэйбл запнулась на полуслове, и в наступившей тишине ее последние слова отдались в умах каждого, словно эхо.

— Не сейчас, Мэйбл, — тихо сказал Гард. — И не так…

Она ошеломленно перевела взгляд с Алана, который трясся как осиновый лист, на Гарда. Женщина чуть не расплакалась — столько боли и участия было в его глазах.

Он направился к ней, на секунду задержавшись возле Алана.

— Посиди немного в своей комнате, ладно? Тот на секунду замешкался, но, когда Гард тронул его за плечо, кивнул и поплелся к двери, но на пороге остановился.

— Прости меня, мам, — жалобно прошептал он. — Пожалуйста, не отправляй меня к папе. Я… я хочу остаться с тобой. — И вышел из кухни.

Повернувшись лицом в угол, Мэйбл закрыла глаза и глубоко вздохнула. Она была как выжатый лимон. Ни чувств, ни мыслей, ничего… Одна только боль.

Гард подошел сзади, обнял, крепко прижал к себе, и сразу ей стало легко и спокойно. Боль пока осталась, но Мэйбл знала, что вынесет ее. С Гардом она могла выдержать все. А вот без него…

Об этом страшно даже подумать. Гард долго не выпускал ее из своих объятий. И молчал. Не знал, что сказать. Что все будет хорошо? В конце концов так оно и будет, но станет ли ей легче от этого сейчас? Что Алан рано или поздно образумится и их отношения станут такими же добрыми, как прежде, а может, еще лучше? В данный момент это тоже большого утешения не принесет.

Что он сам останется с ней рядом на всю жизнь? Сказать-то, конечно, можно, но вдруг она поблагодарит и откажется?

А если нет…

Может, настало время открыть ей свои чувства? Тринадцать лет назад он ни разу не говорит Мэйбл, что любит ее. А что было бы, если бы сказал? Вдруг она тогда не вышла бы замуж на Роллинса?

А может, и вышла бы… Впрочем, это дело прошлое. А вот как поступить сейчас? Что, если он, признаваясь в любви, услышит в ответ, что она его тоже любит?

Стоит попробовать, решил Гард.

— Мэйбл… — неуверенным хриплым голосом начал он. Попытался откашляться — не помогло. Ну что же ты молчишь, продолжай, приказал он себе.

Заметив, что Гард никак не может решиться, Мэйбл накрыла ладонью его руку и ласково сжала ее.

— Что, милый?

— Может, не будем ужинать сегодня здесь, а поедем лучше к моей маме?

Ну какой же он идиот! Гард готов был ругать себя последними словами. Какой трус! Собирался сделать признание в любви, сказать всего три слова, а сам… Что же он, дурень, наделал!

Но тут Мэйбл повернулась к нему лицом, и мучениям его пришел конец. Она вся так и светилась от счастья.

— К твоим родителям? — ликующим голосом проговорила она. — Ты хочешь познакомить меня со своими родителями?

И Гард понял, что сказал именно те слова, которые нужно. Знакомя любимую со своей семьей, он тем самым признает всю серьезность их отношений. И ласково стер слезинку, притаившуюся в уголке ее глаза.

— Со всей семьей. С мамой и папой, братьями и сестрами, племянниками и племянницами и прочей родней.

— Но почему сейчас? — удивленно спросила она.

Он заглянул в ее огромные темные глаза, со всей серьезностью взирающие на него, и понял — она прекрасно знает почему. А поняв, почувствовал себя ужасно смелым.

— Потому что я люблю тебя.

На прошлой неделе, когда они сидели на крыльце, он признался, что и прежде любил ее, но только сейчас впервые произнес эти слова. «Я тебя люблю» означало для него навсегда, до конца жизни.

— Я тоже тебя люблю, Гард, — ласково улыбнувшись, призналась она и, обняв его за шею, прошептала: — Так сильно, что жить без тебя не могу.

Гард крепче притянул ее к себе, губы их встретились в нежном поцелуе. Через секунду, оторвавшись от Мэйбл, он взял ее за руку и повел в холл, к телефону.

— Как ты представишь меня своим родителям? — простодушно спросила она, когда Гард начал набирать номер.

Палец замер на последней цифре. Гард повернулся к Мэйбл, глядя на нее любящим взглядом.

— Позвольте познакомить вас с женщиной, которую люблю, — торжественно продекламировал он, крутанув телефонный диск.

И, притянув любимую к себе, шепнул на ушко:

— И на которой собираюсь жениться.

Оторвав кусочек клейкой ленты, Мэйбл бросила взгляд на кухонные часы. Без пяти три. На этой неделе Гард работал в ночную смену, поэтому попросил разбудить его в три часа. Они пообедают, потом она вручит ему подарок, который как раз сейчас заворачивает, и они отправятся к ее родителям.

Не так-то легко было выбрать Гарду подарок ко Дню отца. Ей хотелось купить что-нибудь практичное — их бюджет в эти дни оставлял желать лучшего, а тут еще и праздник, повлекший за собой дополнительные расходы. Нужно было купить целую кучу подарков — Гарду, его и ее отцам, Реджи и Питеру от Алана. Она голову сломала, что бы такое подарить Гарду, пока, наконец, сын не подал отличную идею — приобрести чехол для мотоцикла. Гаража у них не было, и зимой бедную машину так и поливало дождем. Так что предложение Алана оказалось как нельзя кстати — и практично, и не очень дорого.

Завернув подарок в яркую бумагу и заклеив лентой, Мэйбл перевернула его и водрузила на самую середину огромный желтый бант. Потом просмотрела открытки, которые купила — одну для своего отца, другую для отца Гарда, третью для Питера и еще две для Гарда. Свою она уже подписала и вложила в конверт. Оставалась только одна чистая, на тот случай, если вдруг Алан соизволит письменно поздравить своего отчима. Мэйбл взяла ручку и, взглянув на сына, спросила:

— Хочешь подписать открытку для Гарда?

Держа на коленях спящую сестренку, Алан покачал головой.

Мэйбл была разочарована. Они с Гардом женаты уже полтора года — сыграли свадьбу через две недели после того дня, когда Алан пригрозил, что будет жить с отцом. Первый год выдался нелегким, особенно когда она забеременела всего через несколько месяцев после свадьбы. Когда Алану сообщили, что у него скоро будет братик или сестренка, он разозлился, кричал, что и смотреть на нее не станет, но вопреки угрозам сестренку свою просто обожал, да и с Гардом в последнее время отношения у него сложились вполне нормальные. Гард этой весной тренировал бейсбольную команду, в которой играл Алан, и как только выдавался свободный вечерок, они вдвоем тут же мчались на стадион посмотреть игру местной бейсбольной команды. Время от времени даже перебрасывались шуточками, а о скандалах ее сынок и думать забыл. Она так надеялась…

Тихонько вздохнув, Мэйбл подписала открытку «Кэрол» — так звали пятимесячную дочь — и сунула ее в бледно-зеленый конверт. Встав из-за стола, убрала оберточную бумагу, ленту и ножницы и подошла к сыну.