Всадник на мухортой лошадке, не спеша, ехал берегом реки. Кобылка лениво рысила по малоезженой узкой тропке, кося влажным глазом в сторону зарослей сочной травы. Время от времени она пыталась тянуться к ним, тогда всадник ударял каблуками в желтые подпалины на боках, ясно давая понять, что останавливаться незачем. Мухортая обиженно фыркала, но послушно бежала дальше.

Всадник выглядел под стать своей жалкой лошадке: худой, в холщовых портах и серых от старости сапогах из воловьей кожи. Звали его Некрасом. Поверх льняной рубахи Некраса, некогда синей, а теперь блекло-голубой, была надета короткая кожаная безрукавка – подклад под кольчугу. Но кольчуги не было, как и шлема – всадник вообще был без шапки. Выгоревшие на солнце, давно не стриженые русые волосы скатывались до плеч. Порывы ветра, тянувшего от реки, забрасывали длинные пряди на лицо Некраса, они прилипали к потному лбу, и всадник равнодушно смахивал их обратно. Солнце всласть потрудилось над лицом Некраса, покрыв его загаром и выдубив кожу. Только глаза человека, ярко-синие, большие, солнце не затронуло, обесцветив лишь ресницы. От уголков глаз бежали к вискам тонкие ниточки морщин, появившиеся то ли от возраста, то ли от необходимости щуриться на ярком солнце, поэтому трудно было сказать, сколько всаднику лет – двадцать, тридцать или того больше.

Тропинка стала круто спускаться вниз, и Некрас подобрал поводья. Берег реки прорезал глубокий овраг, заросший по склонам травой и кустарником. Тропа струилась по склону наискосок; всадник, придерживая лошадь, спустился на самое дно оврага и здесь свернул с тропы. Берегом снулого ручья он выбрался к реке и двинулся вверх по течению. Высокий меловой обрыв нависал над узкой полоской песчаного берега. В известковой стене показался широкий зев пещеры. Всадник остановился под ним и спрыгнул на песок. Затем развязал ремни, снял притороченный к седлу тяжелый мешок, а потом и само седло. Упав на песок, мешок глухо звякнул. В ответ из пещеры донесся слабый рык. Некрас настороженно глянул вверх и замер: на песке под пещерой темнели красные пятна. Всадник подбежал к ближайшему, тронул его пальцами и поднес испачканные подушечки к глазам. Затем сунул пальцы в рот и, распробовав, выплюнул.

– Выходи! – крикнул Некрас, обратившись лицом к дыре.

Никто не отозвался. Тогда всадник, пошарив взглядом, подобрал камешек и зашвырнул его в черный зев.

– Кому сказал!

Из пещеры донесся странный звук: будто там ворочалось нечто очень большое и тяжелое, затем послышался басовитый рык. Мухортая лошадка присела на задние ноги и испуганно всхрапнула.

– Иди, иди! – усмехнулся Некрас и вытащил из-за пояса длинный нож. – Я тебе порычу!

Рык, тем не менее, повторился, и в черном проеме показалась голова. Она походила на коровью, только была больше, а возле глаз и на лбу чудища виднелись костяные пластины, торчавшие, как гребешки. Голова снова рыкнула и сердито уставилась на всадника. Тот в ответ призывно махнул левой рукой. Чудище шумно выдохнуло, из пещеры показалась длинная шея, толщиною в бревно, а затем и туловище – широкое, как у коня, только более округлое. По бокам туловища виднелись большие кожаные складки. Упираясь толстыми лапами в известняк и цепляясь за него когтями, чудище медленно сползало по склону. Вскоре стал виден хвост – такой же длинный, как шея, но не столь толстый, а плоский. Приблизившись к всаднику, чудище припало брюхом к земле и зашипело.

– Иди, иди! – повторил Некрас, занося руку с ножом.

Чудище подползло ближе и разинуло пасть, показав частокол острых и длинных зубов. Всадник подбросил нож вверх, ловко перехватил его за лезвие и сунул рукояткой вперед – глубоко в страшный зев. Чудище дернулось и издало утробный звук. Тело его затряслось, и всадник выхватил руку с ножом. Коровья голова повернулась к реке, вдоль шеи чудища скользнул огромный желвак; темный комок вылетел из открытой пасти и с плеском шлепнулся посреди стремнины.

– Пропала вечеря! – воскликнул Некрас и пнул чудище сапогом. – Зачем к реке отвернулся? Не мог на берег срыгнуть? Мне что теперь, нырять? Зачем вообще за добычей ходил? Велел сидеть смирно!

Чудище вместо ответа припало к песку и жалобно зарычало.

– Будешь голодным – сам виноват! – сердито сказал Некрас и спрятал нож в кожаные ножны. – Сторожи!

Он достал из большого мешка другой, поменьше, бросил его на шею лошади и ловко вскочил на спину мухортой. Кобылка, не перестававшая дрожать с момента появления чудища, резво взяла с места. Некрас двинулся обратным путем к оврагу, пересек ручей, выбрался на тропу и продолжил путь. В версте от пещеры он въехал в маленькое селение из двух десятков замшелых изб и остановил мухортую у ворот самой большой. Угрюмый, весь заросший волосами смерд вышел ему навстречу. Некрас отдал ему поводья кобылки, а затем протянул половинку серебряной монеты – резану.

– Змей овцу утащил! – сердито сказал смерд, забирая серебро. – Целую куну стоит.

– Не овцу, а ягненка! – поправил Некрас. – Совсем малый был, весеннего окота. За такого и белку дорого.

– Был малый, а стал бы большой, – не согласился смерд. – И стоил бы куну.

Некрас вздохнул и снял с шеи кобылки мешок. Смерд распустил узел, и лицо его осветила радостная улыбка.

– Мука! Уже забыли про хлеб! Все отдашь?

– Все. Испеки мне пару хлебов – и забирай!

– Будешь ждать, пока тесто подойдет? – спросил смерд, бережно завязывая мешок.

– Некогда. Испеки пресные.

– Дочку змей напугал, до сих пор трусится! – вздохнул смерд. – Овец пасла…

– Где она?

Смерд кивнул в сторону овина. Некрас пересек двор, прихватив по пути спавшего в пыли щенка, шагнул внутрь. Немного постоял, чтобы глаза привыкли к полумраку.

Худенькая девочка лет шести сидела в углу на охапке соломы. Некрас подошел, сел на корточки и положил на колени девочке щенка. Она прижала его к себе и тихонько всхлипнула; по всему было видать – наревелась.

– Он совсем не страшный! – тихо сказал Некрас.

– Ага! – не согласилась девочка. – Сам с гору, пасть – во! – девочка развела руки. – А зубы какие! И шипит…

– Он шипит, когда боится.

– Я думала: съест!

– Он не ест людей.

– Ягненка схватил…

– Поиграть хотел. Скучно ему. Он совсем еще маленький. Как этот щенок.

– Не маленький! – сердито возразила девочка.

– Ему только год – для смока он совсем малый. Знаешь, какие они вырастают?!

– Какие? – распахнула глаза девочка.

– У-у-у… – качнул головой Некрас. – С этот овин!

– Ты видел? – шепотом спросила девочка.

Некрас кивнул.

– Боялся?

– Поначалу. А потом понял, что смок мертвый.

– Кто его убил? Ты?

– С голоду он…

– С голоду мрут, – согласилась девочка. – У нас в веси за зиму пятеро… Что смоки едят?

– Рыбу.

– Рыбы в реке много. Или не умеют ловить?

– Умеют. Только в то лето мороз рано ударил, лед реку сковал. Смог не смог лед поломать.

– Мог зайцев ловить! Или кабанов диких…

– Не поймает он зайца – неповоротлив больно, да и кабан убежит. Овечку схватить может, но там стад не было.

– Что смоки зимой едят? Когда на реке лед?

– Зимой они спят. В пещерах. Нагуляют жир – и в спячку. Тот не успел.

– Своего смока ты возле мертвого подобрал?

– Там.

– Маленького?

– Еще из яйца не вылупился. Смок, как подыхает, яйцо выбрасывает, чтобы детеныш, как вылупится, тушу его жрал. Яйцо я подобрал и унес.

– Чем кормил?

– Рыбой. Жевал и ему давал. Потом смок сам научился… Теперь много ест. Ему нужно, иначе не полетит.

– Ты на нем летаешь?

– Угу.

– Меня покатаешь?

– Непременно.

– Не обманешь?

– Чтоб меня Перун поразил! Подрасти только…

Некрас погладил девочку по русой головенке и вышел во двор. Волосатый смерд, отец девочки, вынес на деревянном блюде две горячие лепешки, вкусно пахнущие свежеиспеченным хлебом, Некрас сунул их в кожаную сумку, висевшую на плече, и вышел за ворота. Обратный путь он проделал пешком.