— Тогда можно сделать вывод, что существуют случаи, при которых необходимо причинить боль сейчас, дабы избежать большей боли в будущем, или получить в будущем удовольствие, которое стоит нынешней боли.

Отец сцепился взглядом с Редферном, пытаясь разгадать, к чему тот клонит, сзади подошел Малкольм, запрокинул ему голову и вонзил зубы в шею.

— Каково тебе было? — спросила я отца.

— Тебе не противно слушать об этом?

Я была одновременно насторожена и бесстрастна.

— Ты обещал рассказать мне все.

Боль была страшной, обжигающей, отец никогда прежде такой не испытывал. Он безуспешно пытался вырваться.

Малкольм держал его в неловких объятиях, которые были бы немыслимы, будь папа способен размышлять в тот момент. Он пытался повернуть голову, чтобы взглянуть Малкольму в лицо… должно быть, тут-то он и потерял сознание, но успел заметить Редферна, который с явным удовольствием наблюдал за этой сценой с противоположного конца комнаты.

Отец пришел в себя, лежа поперек дивана. Провел ладонью по лицу и понял, что все оно испачкано полузапекшейся кровью. «Друзей» в комнате не было.

Он сел. Голова казалась опухшей и словно набитой ватой, руки и ноги слушались плохо, но ему хотелось быстрее убежать оттуда. Камин погас, в комнате было холодно, но запахи горелого хлеба и иного, неизвестного вещества, еще держались. Теперь они казались почти аппетитными, как и незнакомый медный привкус во рту.

Нервы были натянуты до предела. Он чувствовал опустошенность, но в то же время жилы, казалось, наполнились чем-то вроде адреналина. Ему удалось встать и дойти до уборной. В мутном зеркале над раковиной он увидел рану на шее и корку крови вокруг рта. Стук сердца отзывался в голове металлическим звоном.

Напротив уборной была закрытая дверь в спальню, незнакомый запах шел оттуда. Должно быть, там находится что-то мертвое, подумалось отцу.

На полпути вниз он увидел, что к лестнице подходят Редферн с Малкольмом. Он стоял на площадке и смотрел, как они приближаются.

Папа ощущал стыд, гнев и жажду мести. Однако они поднимались к площадке, а он ничего не предпринимал.

Редферн кивнул. Малкольм взглянул на него и отвернулся. Волосы падали ему на глаза, лицо было красным, как будто он недавно тер его. Глаза казались тусклыми, равнодушными, и он ничем не пах вообще.

— Объяснения бесполезны, — сказал Малкольм, когда отец потребовал таковых. — Но однажды ты поймешь, что это для твоего же блага.

Редферн покачал головой и стал подниматься дальше, бормоча:

— Ох уж эти американцы. Начисто лишены чувства юмора.

— Ты понимал, кем стал?

— Понятия не имел, — ответил он. — Я смотрел фильмы, читал какие-то книги… но думал, что все это вымысел. В основном так и было.

— Ты умеешь превращаться в летучую мышь?

Он посмотрел на меня с невольным разочарованием.

— Нет, Ари. Это сказки, а жаль. Я бы очень хотел уметь летать.

Я начала формулировать очередной вопрос, но он сказал:

— Тебе пора спать. Остальное расскажу завтра.

Оказывается, у меня затекли ноги. Напольные часы пробили четверть первого. Я покрутила ступнями и медленно встала.

— Папа, а я — тоже?

Разумеется, он понял, что я имела в виду.

— Похоже, все идет к тому.

— Очень немногое из того, что о нас пишут, правда, — сказал отец на следующий вечер. — Никогда не доверяй тем, кто объявляет себя специалистом по вампирам. Это в основном позеры с нездоровым воображением.

Мы снова сидели в гостиной, а не в библиотеке. Я явилась на эту встречу подготовленной, по крайней мере, так мне казалось, вооруженной страницами вампирской премудрости, скопированными из Интернета. Он полистал мои записи и покачал головой.

— Написано благонамеренными глупцами. Жаль, что так мало вампиров записывают факты. Некоторые пытались, и мне хочется думать, что и другие последуют их примеру, когда мы научимся более успешно справляться с нашим состоянием.

— А как насчет кольев в сердце? — спросила я.

Он нахмурился, уголки его губ опустились.

— Кто угодно погибнет, если ему воткнуть кол в сердце, — сказал он. — И любой умрет, если сильно обгорит, включая вампиров. Но спанье в гробах, театральные одеяния, потребность в свежих жертвах — это все чушь.

В мире живут сотни тысяч, возможно, миллионы вампиров. Никто точно не знает сколько, потому что в бланках переписи населения этого вопроса нет. Большинство вампиров ведут практически обычную жизнь, как только научаются справляться со своими специфическими потребностями, — это не так уж сильно отличается от любой хронической болезни.

— Как волчанка.

— Я лгал тебе насчет этой болезни, Ари. Прости. Я выдумал ее, дабы наладить отношения с миром. Мне хотелось быть честным с тобой, но я чувствовал, что надо подождать, пока ты подрастешь. Если бы ты оказалась смертной, думаю, ты могла бы с тем же успехом и дальше верить в это. А если нет… что ж, я всегда подозревал, что ты с самого начала знала: это не волчанка.

Однако в некотором отношении вампиризм действительно похож на эту болезнь: чувствительность к солнечному свету, склонность к болям в суставах и мигреням. Определенные лекарства и пищевые добавки, поддерживающие больных волчанкой, помогают и вампирам, особенно в контроле за иммунной системой. «Серадрон» разработал заменители крови, которые с равным успехом используют и вампиры, и больные волчанкой, — побочные результаты исследований в области получения искусственной крови.

— Мы разрабатываем новые лекарства конкретно для нас. В прошлом году начались клинические испытания нового гибрида под названием «полуденный комплекс». Он повышает устойчивость к солнечному свету и подавляет жажду крови.

Должно быть, вид у меня сделался тревожный. В его взгляде вдруг проступило сочувствие.

— Эта часть сказок, к сожалению, правдива.

— Ты убил маму? — вырвалось у меня.

Казалось, чем дальше, тем чаще слова произносились так, как в мыслях.

— Разумеется, нет.

И снова разочарование в глазах.

— Ты когда-нибудь пил ее кровь?

— Ты обещала быть терпеливой, — напомнил он.

Люди придумали для нашего состояния множество смехотворных имен, но папа предпочитал «вампиризм», хотя происхождение этого слова коренится в глубинах мрачной славянской истории. Существуют иные названия процесса превращения в вампира: участники игры называли его «взятием», другие — «трансформацией» или «перерождением».

— Рождаешься, к сожалению, только однажды, — сказал папа. — Хотелось бы мне, чтобы это было иначе.

Свое превращение он называл «изменением статуса».

— После изменения статуса обычно следует период нездоровья, — сказал он.

Я попыталась представить себе, как чувствует себя человек в момент «изменения статуса», но не смогла.

Внезапно я обнаружила, что прикидываю, каково было бы укусить его… да, укусить в шею моего собственного отца. Какова на вкус его кровь?

Тут он бросил на меня такой мрачный, такой грозный взгляд, что я тут же пискнула:

— Извини.

Повисла неловкая пауза, затем он сказал:

— Позволь рассказать тебе, как это было.

Четыре дня он пролежал в полусне, силы покинули отца.

Раз в день Малкольм приходил кормить его. Первый раз было хуже всего. Малкольм вошел, вынул из кармана пальто нож с ручкой из слоновой кости и без всяких церемоний вспорол себе левое запястье. Он прижал отца губами к ране, как новорожденного, и тот сосал пищу.

После каждого кормления он чувствовал себя все сильнее и каждый раз клялся больше не делать этого. Но ему не хватало сил сопротивляться Малкольму.

Однажды, ближе к вечеру, когда отец питался, вошел Деннис.

Вампирская традиция говорит об эротической природе поглощения чужой крови. Папа сказал, что в этих сказках есть определенная доля истины. Он испытывал некое болезненное наслаждение, когда пил.