Американская часть гастролей была нелегкой. По мере приближения к Нью-Йорку отношения внутри труппы ухудшались. Мадонна упрекала своих танцоров-геев в том, что они задирают Оливера, единственного натурала. «Вы трое жестоко с ним обращаетесь, — говорит Мадонна со свойственной ей прямотой. — Он не такой толстокожий, как вы, не такой приспособленный к жизни». Салим рассказывает, что поддразнивание Оливера было просто забавой. «Мы подтрунивали над ним, потому что у него не было балетной выучки и потому что он не был геем. Знаете, натуралы всегда думают, что геи обязательно должны к ним приставать, и Оливер не исключение. Он не мог поверить, что Луис и Хосе носят юбки, когда он увидел это, у него был такой ошарашенный вид, что нам стало смешно».
Салим полагает, что отношения в труппе изменились в худшую сторону во многом потому, что все много развлекались и слишком расслабились. «Мне было двадцать лет, я мужал и познавал жизнь. Понимал бы я тогда, что понимаю теперь, я бы провел это время с большей пользой. Мы слишком весело проводили время, просто был перебор». Уилборн вспоминает, что «танцоры грызлись между собой. Хосе и Луис считали, что находятся на каком-то особом положении, и смотреть на них без смеха было невозможно. Остальные парни были моложе. Я уже был достаточно уверен в себе и не попался на эту удочку. У парней был повод гордиться, но разум их явно покинул».
После «мрака и стресса» Америки приезд в Европу был «невероятным облегчением». Мы видим, как Мадонна смеется вместе с танцорами, в шутку приказывает одному из них «показать член», затем смотрит, как Салим целуется с Гэбриелом. Этот поцелуй вошел в историю. Салим рассказывает: «Мы поцеловались, потом забыли об этом и вдруг увидели это в фильме. Я подумал: „О боже!" У меня был друг, у Гэбриела тоже, к тому же его родители не знали, что он гей. На этой почве у нас с Мадонной возник небольшой конфликт, просто потому, что Гэбриел был сильно обескуражен. Потрепали же мы тогда друг другу нервы. Не думал, что этот эпизод произведет такое большое впечатление на зрителей. Все почему-то боятся, если мужчины испытывают друг к другу какие-то чувства и проявляют их, и это самое печальное в американской действительности».
Салим также сочувствовал гримерше Шерон, которой подсыпали в стакан снотворное и изнасиловали. Его потрясло, что первой реакцией Мадонны был непроизвольный смех. Когда выяснилось, что произошло в действительности, она перестала хихикать и посерьезнела, но тем не менее подобное проявление черствости вызвало недоумение. «Мне было очень жаль Шерон, — говорит Салим. — Я не мог понять, почему все смеются, может, это специфический американский юмор. Америка для меня вообще во многом загадочная страна». Ники Харис тоже недоумевала, почему Мадонна так странно отреагировала. «Иногда в ее поведении было что-то гадкое. „Ха-ха-ха, как смешно!"» Напрашивается вывод, что Мадонна не знала, как вести себя с теми, кто оказывается жертвой. Возможно, этот инцидент напомнил ей о собственном изнасиловании, которое произошло с ней в юности, когда она была совершенно беспомощной. Во время этого турне она относилась к себе с такой строгостью, что не могла понять, почему кто-то позволяет себе демонстрировать слабость и неуверенность.
В конце фильма Мадонна поочередно приглашает каждого из танцоров к себе в постель провести «приватную беседу», она ведет себя как госпожа. Фильм показывает, в каком извращенном мире живет знаменитость, как шоу-бизнес вскармливает свою собственную аристократию и что характер человеческих отношений внутри него напоминает феодальное рабство. Хотя Мадонна вроде бы хочет, чтобы люди были искренни с ней, видно, что ее служащие чувствуют себя обязанными потакать ей или подыгрывать заготовленным шуткам (вроде импровизированного минета с бутылкой). Жан-Поль Готье признается: «В отношениях с ней я пораженец. Она прекрасно знает свое тело и как его выгодней подать. Единственный человек, который не боялся ее, это Шон, он не терпит дерьма». В этом фильме Мадонна похожа на эгоцентричных кинодив 40-х годов, Кроуфорд, Монро, Хейворт, которых она боготворила.
Искусствовед Белл Хуке отозвалась о фильме нелестно, сказав: «После просмотра „В постели с Мадонной" становится очевидным, что ее интересует только власть, причем в традиционном, шовинистическом, патриархальном значении». Ей не понравилось собственническое обращение Мадонны со своей черной бэк-вокалисткой, она цитирует слова нескольких темнокожих женщин, которые критиковали певицу: «Эта сучка даже не умеет петь». Хуке пишет: «Почему многие находят милым утверждение Мадонны, что она опекает своих помощников, в том числе чернокожих… что они будто бы сироты несчастные, а „ей нравится роль воспитательницы"? Это обычный белый шовинизм, и пусть она не строит из себя феминистского лидера, — и далее задает вопрос: — Кто такая Мадонна на самом деле — задушевная подруга или рабовладелица?» Ники, которая была осведомлена об этих нападках на Мадонну, говорит: «Нет, она не рабовладелица, во всяком случае я так не считаю. Скорее уж императрица. Просто у нее замашки диктатора».
Когда фильм был готов, в руках у Мадонны оказалось мощное оружие, с которым она отправилась на Каннский фестиваль 1991 года. На премьеру она явилась одетая в шелковое розовое кимоно. Когда ее обступили фотографы и журналисты, она сбросила его, демонстрируя эффектное нижнее белье: серебряный лифчик от Готье и парный ему чулочный пояс. Публика разинула рот. Миссия была выполнена.
Она стала главным объектом внимания на фестивале. Мадонна остановилась в номере гостиницы «Hotel du Cap» стоимостью 1400 фунтов стерлингов и распорядилась, чтобы, когда она идет купаться, в бассейне не было никого из посторонних. На вечеринку, устроенную по поводу фильма Спайка Ли «Любовная лихорадка», она заявилась в тяжелых ботинках и милитаристской куртке от Готье. На фестиваль также приехал Шон Пенн со своей новой семьей. В связи с шумихой, поднявшейся вокруг Мадонны, некоторые актеры, в числе которых были Шварценеггер, бывшая жена Майка Тайсона Робин Гивенс и Малкольм Макдауэлл, остались не у дел. «Лучше бы она уехала, — сказал один из друзей Макдауэлла. — От нее одни проблемы. Невозможно заниматься делами, когда все заняты обсуждением того, что происходит у нее в уборной».
Задуманный план сделать картину основным событием сезона удался как нельзя лучше. Фильм вышел в прокат в мае того же года и имел бешеный успех. «Умный, дерзкий, яркий автопортрет», — писала газета «Нью-Йорк Тайме», а в журнале «Тайм» о нем отзывались как об «откровенном, бесстыдном и зрелищном фильме». По результатам кассовых сборов «В постели с Мадонной» занял пятнадцатое место среди документальных фильмов.
Тем временем в рядах танцоров началось возмущение. В январе три члена труппы, а именно Гэбриел Трапин, Кевин Сти и Оливер Крамс, возбудили судебный иск, заявив, что закулисные съемки были незаконным вмешательством в их частную жизнь и что за участие в съемках им полагалось вознаграждение. По словам Салима, «они подали в суд, потому что фильм показывали повсеместно, он приносил хороший доход, и им в голову ударила мысль, что они ничего с этого не имеют. Это было как пощечина». Два года спустя дело было урегулировано. «Я до сих пор чувствую некоторую обиду, — говорил Салим. — Фильм показывали везде, а о нас забыли. Когда гастроли завершились, нам стало не хватать этого праздника».
После окончания турне для многих танцоров начались тяжелые времена. Гэбриел Трапин умер от СПИДа. «Он был инфицирован уже во время турне, просто не знал об этом», — говорит Салим. После столь активного рабочего сезона многим было нелегко возвращаться к нормальной жизни. «Мы привыкли хорошо зарабатывать, снимаясь в клипах, а потом все эти компании перестали платить, и нам приходилось делать то же самое за пятьдесят долларов. Мы назвали такую работу пятидесятидолларовыми танцами». В течение нескольких лет Салим чувствовал себя потерянным, а затем вернулся в классический балет. Теперь у него есть собственная танцевальная студия в Нью-Йорке, и он абсолютно успокоился насчет «Blond Ambition». «Я в порядке. Я простил ее и больше не держу зла», — улыбается он.
