Литмир - Электронная Библиотека

— Дорогая Фредерика, — сказала она, — услышав, что вы здесь и скоро уедете, я решила, что должна с вами повидаться.

Фредерика улыбнулась, прислонила костыль к стене и села в большое кресло у кровати. И неожиданно взяла худую руку в свои.

—  Всё кончено, — негромко сказала миссис Саттон.

—  Да. Вы поправитесь, и всё будет в порядке.

—  Да, наверно. Но мне будет не хватать Филиппины, — она остановилась и следующие слова произносила с трудом. — Не нужно судить её слишком строго. Это мир устроен неправильно, он пробуждает в нас зло, вывора­чивает наизнанку души, как у Филиппины, или тела и дух, как у Роджера.

Какая она хорошая, подумала Фредерика, и как много она страдала. Ей хотелось найти нужные слова, тем не менее она ничего не могла сказать. Но потом нужные слова полились потоком:

—  Тэйн и Питер говорили мне, что с Роджером всё будет в порядке, и что у него есть всё необходимое для вас.

Миссис Саттон улыбнулась, и впервые лицо её приоб­рело счастливое выражение. Но тут же это выражение исчезло, и женщина быстро проговорила:

—   Я   пригласила  вас  не  для  того,  чтобы  вы  меня утешали. Напротив, я хотела извиниться за то, что сдела­ла с вами моя семья. Не думаю, чтобы Филиппина намеревалась... я хочу сказать... О, Боже! Мне очень жаль, Фредерика. Как только выздоровею и восстановлю силы, постараюсь возместить вам...

Фредерика встала и неловко подошла к постели. Нак­лонилась и легко поцеловала мягкую щёку.

—   Я знаю, что вы этого хотите. Но не нужно. Я счастлива в Южном Саттоне. Наверно, нигде бы не была так счастлива... — и поторопилась прибавить: — Кроме всего прочего, я узнала вас, а это хорошо.

Маргарет Саттон не пыталась отвечать. Она устало улыбнулась, отвернулась на подушке и закрыла глаза. Фредерика нащупала свой костыль и как можно тише пошла к двери. Но, подойдя к ней, повернулась и увиде­ла, что старая женщина на кровати открыла глаза и снова улыбается.

—  Фредерика, — твёрдо сказала она, — если Питер ещё не отдал вам послание из моего букета, то наверняка отдаст. Вот увидите. И... — она помолчала, — прислу­шайтесь к совету послания.

Возвращаясь к себе в палату, Фредерика тоже улыба­лась. Она совсем забыла про букет с ярмарки.

—   Что смешного? — спросил Питер, вставая с её единственного стула. — И где вы были?

— Навещала Маргарет Саттон, а шутка личная — пока.

—  Вы забыли, я ищейка. Невозможно сохранить что-то в тайне от П. Мохана, ловца шпионов. Пусть это послужит для вас предупреждением.

На пути из больницы Питер серьёзно спросил:

—  Как Маргарет?

—   Всё в порядке, мне кажется. Я восхищаюсь ею, Питер.

—  У вас есть причины, — он немного помолчал и продолжил медленнее: — Я думаю, она с самого начала знала о Филиппине и простила ей убийство Кэтрин, собственной дочери. Но Маргарет верит в человеческое добро и не понимает, что может случиться, когда люди становятся убийцами.

—  Если это правда, она должна винить себя в смерти Марджи. И из-за меня она тоже расстроена.

—  Ну, что ж, даже в её возрасте нужно жить и учиться.

—  Но мне не хотелось бы, чтобы она перестала верить во врождённую доброту.

—  Я думаю, кое в чём эта вера даже усилится.

— Да. Я понимаю, о чём вы, — тихо сказала Фредери­ка. — Тень усиливает свет. Но цена высока.

—  Да. Слишком высока, — ответил Питер и потом, словно захотел сменить тему, спросил: — Вам понрави­лись мои «убийства»?

—  Не так, как я надеялась. Я изменилась, Питер.

—  И вы мне это говорите? — рассмеялся Питер. — Ну, ладно, но вы ещё ни слова не сказали о моём новеньком форде.

—  О, Питер. Он прекрасен. Я... я просто не думала.

—  Я вас прощаю.

Он остановил машину, и, прежде чем выходить, потре­пал Фредерику по колену. И рассмеялся.

— Я очень доволен вами, Фредерика. Не только пото­му, что вы пришли в себя. Вы выросли. Или, может, лучше сказать — вросли?

Он помог ей выйти из машины, потом взял здоровую руку, будто бы для того, чтобы помочь, и они вместе пошли по тропе к магазину.

За ужином началась гроза.

—   Никак не могу решить, в какую погоду вид из нашего окна лучше, Конни, — не удержался от хвастов­ства Тэйн. — Сейчас красиво, но как задник к «Макбету», а с меня подобного хватит. Летний день лучше, особенно на закате.

—  А я не скоро забуду летнюю ночь и звёзды, — сказала Фредерика.

—  Перестаньте болтать, — рассмеялся Питер. — Еслибы у нас был диктофон и вы могли бы прослушать, что говорите, то наверняка решили бы, что это страница одной из ваших «царапающих женщин», Фредерика, — допустим, миссис Е. Д. Е. Н. Саутворт.

—   О, Питер, вы просто зверь, — заявила Конни, вставая и собирая тарелки. — Вам этот дом нравится так же, как и нам. В сущности вы ревнуете. К тому же вы не можете дождаться выступления Шерлока Холмса. Конец главы и всё прочее.

—   Как вы проницательны, моя дорогая Конни. Но чтобы показать вам, что я железный человек, я вначале вымою посуду.

—  Вымойте — это ваше наказание.

Они вместе ушли на кухню, а Тэйн и Фредерика смотрели, как уходит гроза и одна за другой появляются звёзды.

—  Мне здесь нравится, — просто сказала Фредерика.

—  Вы имеете в виду наш дом или весь Южный Саттон, лежащий перед вами?

—  И то и другое, — быстро ответила Фредерика.

—  И не собираетесь убегать от нас, несмотря на всё случившееся?

—  Нет. О, нет. Пока не буду вынуждена. И не позабыв случившееся — скорее благодаря ему, — ответила Фреде­рика, вспоминая свой сегодняшний разговор с Питером.

Тэйн не ответил. Он зажёг сигарету для Фредерики, потом раскурил свою трубку, и они молча курили, пока не вернулись Конни и Питер.

—  Пора, — объявил Питер.

—  Речь, речь, — продекламировал Тэйн, не вынимая трубки из зубов.

—  На самом деле это ваше шоу, Кэри, — сказал Питер нерешительно.

Тэйн наконец вынул трубку и откинулся в кресле.

—   Я понимаю, что после этой небольшой уступки вашей совести, Питер, я должен поклониться и отсту­пить.  И так и сделаю  — со  временем — но вначале сообщу вам кое-какую информацию. Я только что полу­чил отчёт химиков о креме для лица. Как вы и догадывались, крем начинён прекрасным растительным ядом — цикутой, которую иногда ошибочно называют диким пастернаком. Яд проникает сквозь кожу и может быть смертельным, если кожа повреждена. А у Марджи она была повреждена, и не в одном месте. Бедная девоч­ка, — он замолчал, потом добавил, пытаясь говорить бодрее: — А теперь полицейский уступает место Шерлоку Холмсу. Вместо представления скажу ещё вот что. Я помню, как рассказывал Фредерике, что когда-нибудь напишу книгу о загадочном убийстве. Теперь я не так в этом уверен. Вероятно, займусь живописью, — и Тэйн снова откинулся в кресле, добавив: — Можете занимать трибуну, только не забудьте, что я чувствительный чело­век, хоть и начальник полиции. Всё, что вы говорите, может быть использовано против вас.

— Ладно, ладно. Все получат своё. Начну с того места, где остановился, когда меня так грубо прервали. Этот случай — преступление семейное, и чтобы понять, поче­му Филиппина убила Кетрин Клей, нам придётся вернуться в 1945 год. Вероятно, здесь следует сказать, что моё посещение Вашингтона дало мне необходимую информа­цию о предшестующих событиях. А в Вашингтон я улетел, потому что Кэтрин Клей получила несколько писем из Франции, включая то, что пришло после её смерти и не дошло до миссис Саттон, потому что его забрала Филип­пина; она взяла его у Марджи, которая взяла у Криса в книжном магазине. Из того, что я установил, стало очевидно — к счастью, Крис сохранил в своей коллекции старые конверты, на которых стоял адрес французской юридической конторы, — что Кэтрин Клей узнала фак­ты, которые я вам сообщу, и шантажировала свою предполагаемую двоюродную сестру.

—  Предполагаемую? — спросила Конни.

—   Не перебивайте. Я подхожу к этому. Возможно, лучше вернуться к тому, с чего я начал, — к 1945 году, году освобождения. Из концентрационного лагеря осво­бодили юную девушку по имени Альма Ферсен; в лагерь её заключили нацисты. За три года заключения она сблизилась с француженкой, участницей сопротивления, девушкой, которую звали Филиппина Д'Арнли Саттон. Альма всё узнала об этой девушке. Она оказалась един­ственной дочерью американца Артура Саттона, художника, который поселился во Франции после первой мировой войны и женился на француженке Рене Д'Арнли. Роди­тели настоящей Филиппины умерли, отец ещё перед войной, а мать во время бомбардировки при нашествии немцев. К концу войны умерла и сама Филиппина. У нас нет точных данных. Вполне возможно, что Альма ускори­ла её конец. Во всяком случае, она понимала, что в послевоенном мире имя Филиппины будет гораздо удоб­нее, чем её собственное, поэтому обменялась одеждой и приняла облик Филиппины. Альма была дипломирован­ным химиком, что очень существенно для нашего расследования, потому что Филиппина химию не знала. Я говорю «нашего» расследования, имея в виду прави­тельственное. За Альмой-Филиппиной приглядывали, как и за всеми чужаками. Это очень ускорило мои вашин­гтонские розыски. Предполагалось, что Альма Ферсен умерла в конце 1944 года. Мы знаем, что она умирает только сейчас.

42
{"b":"119117","o":1}