Я головой вошел в воду. Ума хватило на то, чтобы не выныривать, а переплыть на другую сторону пирса и там потихоньку высунуться из-под воды. Рядом оказалась вторая лестница, и, не производя ни единого звука, я поднялся по ней, выглянув за край.

Слева на одном колене стоял совершенно перепуганный Пэндлбери, а Пай-Чан вглядывался в темную воду озера. В руке он сжимал автоматический пистолет.

Возле лестницы на гвозде висел лодочный крюк. Схватив его, я перекинулся на пирс и помчался вперед. Но тут же припал на колено: нога поехала по мокрым доскам. Пай-Чан развернулся, наставив на меня пистолет. Я неуклюже рванулся к нему и прыгнул, метя крюком под горло: в данной ситуации больше ничего не оставалось. Китаец издал короткий сдавленный крик и спиной рухнул в воду.

Я несколько минут шарил во тьме концом лодочного крюка, но вскоре понял, что Пай-Чан больше не всплывет. Пэндлбери мешком валялся на краю пирса, уткнув в руки лицо, и, похоже, плакал: плечи неровно вздымались. Я рывком поднял его на ноги и хорошенько встряхнул.

— Для начала было бы недурно прекратить истерику. Куда отправилась наша милая компания? — Он, наш новый мессия, явно не желал говорить, поэтому я цапнул его за глотку. — Можешь выбирать: остаться или последовать за своим приятелем.

— Нет, Джексон, ради всего святого, нет, — пробулькал он. — Я расскажу вам все, если пообещаете меня отпустить.

— Договорились, — кивнул я. — Начинай.

— Недалеко от Линди, в восьми-девяти милях от побережья Дэвона, есть островок под названием Скерри. Примерно четыре года назад его оккупировала группа буддистских монахов. Они выдавали себя за беженцев из Тибета, но на самом деле являлись частью разведывательной команды Чен-Куена, оперировавшей в Западной Европе.

— Ты уверен?

Он принялся кивать, словно китайский болванчик.

— Я сам был там пару раз.

— Значит, сейчас Чен-Куен направился именно на Скерри?

— Именно. Набережная Коннорса недалеко от Хартленд-Пойнта — вот откуда он отправится на остров.

Я хорошенько обдумал его слова — дождь, видимо, был не прочь меня утопить.

— Где они оставили — если оставили — ту машину, в которой я приехал?

— В гараже. Отделавшись от вас, мы должны были вместе с Пай-Чаном поехать в ней вслед за ними.

— Великолепно, — сказал я. — Тогда — в путь.

Он с ужасом отстранился:

— Вы же сказали, что я смогу уйти. Пообещали...

— Знаю, — проговорил я мрачно. — Но все дело в том, что я кошмарный врун. И мне очень хочется к утру прибыть на набережную Коннорса, поэтому я решил прихватить тебя с собой — просто чтобы проверить, правду ли ты говоришь.

Тут он сломался окончательно. Его допекла моя ложь. Сил у Пэндлбери осталось лишь на то, чтобы ставить одну ногу впереди другой.

Мы зашли в дом, где задержались ровно настолько, чтобы я смог переодеться в сухое, и через четверть часа выехали к набережной Коннорса.

В мозгу засела бредовая идейка насчет того, что мне удастся перехватить Чен-Куена и его компанию, прежде чем они доберутся до пункта назначения, но после трезвого расчета стало ясно, что это совершенно невозможно.

До Коннорс-Куэй от Сэндбери всего сотня миль, но из-за дождя и ночного времени суток добраться до нее можно было только за два часа с лишним, а китайцы находились в пути уже полтора часа.

Конечно, прежде чем пуститься в плавание, они могли слегка задержаться, и я высказал свое предположение Пэндлбери.

— Не знаю, — пожал он плечами, — может быть, так оно и будет. Все ведь зависит от прилива.

— А в чем дело?

— В островной гавани. В нее можно войти только вместе с приливом, так как там полно рифов. Остров ими просто окружен.

— Понятно... скажи-ка вот что: сколько там может находиться народу? Одновременно?

Услышав вопрос, Пэндлбери внезапно ожил и резко повернулся ко мне.

— Человек сорок-пятьдесят, но думаю, что вы не отдаете себе отчета в действительном положении дел. Ведь они являются именно теми, кем себя представляют. Дзен-буддисты. Ведут крайне замкнутую, затворническую жизнь, несмотря на военную подготовку, — в общем, все, как в древние времена. Их кредо является уверенность, что мужчина в любое время должен быть готов ко всяким неожиданностям.

— Чертовски обаятельная мирная философия, да? И им она, похоже, нравится.

— Это обычная для жителя западного мира ошибка. Вы не так смотрите на вещи, как они. Поэтому не способны понять основные догматы их философии. В том, чтобы воевать за добро и высшие идеалы, нет ничего дурного или зазорного. Например, в Японии большинство самураев были дзенскими монахами. Путь дзен — это путь воина.

— Коммунистически-буддистские монахи, — сказал я. — Новейшая разновидность.

— Даже католические священники в некоторых южноамериканских странах принимают участие в народно-освободительной борьбе. — Казалось, он читает лекцию в институте. — Доминиканцы, например, являются марксистами в большей степени, чем сами марксисты. Разве не так?

— Ну хорошо, — кивнул я. — Все это замечательно, только меня тошнит и от вашей философии, и от вас всех, вместе взятых. Но как вы-то оказались в их компании? Каким ветром вас туда занесло? Трудно поверить, что их стиль жизни пришелся вам по вкусу.

— С мастером Чен-Куеном я встретился давным-давно, когда он учился в Лондонском экономическом колледже. Я в то время изучал изящные искусства и дзен, занимался у одного старого японского учителя, проживавшего в те годы в Лондоне. Он и познакомил меня с Чен-Куеном, который очень помог мне впоследствии. Я написал несколько книг и приобрел некоторую репутацию в данном вопросе.

— А затем он на какое-то время исчез, а когда появился снова, предложил собственное шоу в Сидбери...

— Откуда вы знаете? — Он казался удивленным, но ответа дожидаться не стал, а продолжил: — Вся беда в моей слабости. — В этом прозвучала настоящая патетика. — Мои убеждения крайне поверхностны. Правда, мне не особо нравились кое-какие вещи, в которые меня втягивали, но к тому времени было уже слишком поздно. Мне приходилось выполнять их приказы.

— Чем же они тебя так сильно удерживали? Какой кусок дерьма висел над твоей головой? Молоденькие мальчики или подглядывание в общественных уборных?

Похоже, я был непростительно жесток, потому что Пэндлбери съежился, словно от удара, и погрузился в молчание. Видимо, я чересчур близко подкрался к истине.

Через Бриджуотер в Тонтон, сквозь узкий освещенный туннель, со сгустившейся на обоих концах тьмой. Я гнал машину, погрузившись в собственные мысли так, словно Пэндлббри вовсе не существовало.

Я снова и снова прокручивал воспоминания, начиная с Тай Сона и первой встречи с Сен-Клером, Чен-Куеном и Мадам Ню, — все всплывало в памяти в мельчайших деталях, намного отчетливее, чем события нескольких последних дней.

Затем — Хелен. С некоторым стыдом я понял, что не очень много думал о ней. Даже не поинтересовался у Чен-Куена, зачем она ему... разве в качестве дополнительного средства нажима на брата.

И что с самим Сен-Клером? Отправили ли его дальше по цепочке, или же он все еще находился на острове? Тогда до меня впервые за все время дошло, что если он сейчас в море, то освободить его нет ни малейшей возможности.

Казалось, рассвет никогда не настанет. Разгорался он долго — серый и скучный, посеребренная темнота, да еще ливень хлестал такой непроницаемой стеной, что, когда мы мчались через Бидефорд, а затем по прибрежной дороге к Хартленд-Пойнт, видимость стала настолько дерьмовой, что острова Ландли было просто не разглядеть.

Довольно приличный отрезок времени Пэндлбери насупясь молчал. В сером свете рассвета лицо его казалось маской смерти, на которой застыло выражение полного отчаяния, которое при иных обстоятельствах вызвало бы у меня сочувствие. Он далеко забрался в болото, оно, возможно, накрыло его с головой, и все-таки я постоянно напоминал себе, что он готов был стать одним из моих палачей. В пять часов утра на побережье Дэвона, с бьющим с Атлантики ливнем, ничто не располагало к жалости.