Остановив лошадей, ковбои дружно спеши­лись и подбежали к женщине, застывшей в неестественной позе. Она уже была в агонии. Из уголка ее рта сочилась кровь, но взгляд остекленевших глаз остановился на Лэйси. Во взгля­де этом сквозила такая откровенная ненависть, что молодая женщина невольно отшатнулась.

Задыхаясь, Руби прошептала:

– Сучка несчастная! Я ведь почти добра­лась до тебя. Это я тогда обрезала веревку. – В следующую секунду взгляд ее помутился и погас. Сондерс-младший провел ладонью по ее векам: Руби Долтон отошла в мир иной.

Трэй посмотрел на Лэйси и покачал головой.

– Мне и в голову прийти не могло, что это она обрезала веревку.

Он помог Лэйси встать, и оба направились к тому месту, где лежал Булл. Тот тоже был на последнем издыхании. Тело его было страшно изувечено, особенно пострадали ноги, которые были жутко перекручены и невообразимым об­разом подогнуты куда-то вниз. Когда Трэй склонился над ним, Лэйси заглянула в глаза Булла. У нее сложилось такое впечатление, что сейчас на ее мужа смотрит сама ненависть, воплощен­ная в человеческом облике.

– Умираешь, отец, – проговорил сын. Чувствовалось, что слова даются ему с большим трудом. У него уже просто не осталось слов для человека, который причинил ему столь­ко страданий. – Но перед тем, как умереть, ответь мне, почему ты всю жизнь так смертель­но ненавидел своего единственного сына?

Булл, по-прежнему с ненавистью глядя на Трэя, ответил:

– Дурак ты набитый… Ты – не мой сын.

– Не твой? – пораженно переспросил тот, – А если не твой, то тогда чей же?

Глаза Булла Сондерса закрылись, но парень, позабыв обо всем на свете, принялся трясти его за плечи.

– Нет, ты уж подожди! Ответь, пожалуйста, чей я сын! – кричал он.

Гримаса боли перекосила лицо умирающего и он снова открыл глаза:

– Человека, кто всегда оставался в тени… Твой дед заплатил мне, чтобы я женился на ней, потому что… тот, кто ее обрюхатил, исчез.

Булл снова закрыл глаза. Казалось, что он вот-вот испустит дух, но пальцы молодого человека снова впились ему в плечо и он резко произнес:

– Кто этот человек, ублюдок? Кто он? Кто мой отец?

Старик открыл глаза и, глядя на Трэя по­мутневшим взором, на последнем издыхании пролепетал:

– Ты – семя этого… Мэтта Карлтона. Это он загнал этой шлюхе, твоей мамаше, дурака под шкуру, это его работа…

Все, оглушенные только что услышанной новостью, стояли и хранили молчание. Трэй с холодным, каменным выражением на лице выпрямился. Резко повернувшись, он зашагал к своему жеребцу. Лэйси бросилась за ним.

– Куда ты, Трэй?

– А ты как думаешь – куда? – рявкнул он, садясь в седло. – Я еду, чтобы пристрелить того, кто является истинным виновником того ада, в котором я и моя мать прожили все эти годы.

– Трэй! – она вцепилась ему в колено. – Мэтт любит тебя. Я не сомневаюсь, что если он и поступил так, то для этого у него были очень веские причины.

– Не надо тебе со мной ехать, Лэйси, – чужим голосом произнес он и пришпорил Принца.

Мэтт, сидя на стуле у себя на крыльце, расшнуровывал ботинки, собираясь их снять. Вдруг прямо перед ним осадил жеребца Трэй.

– Что случилось, сынок? – обеспокоено спросил он, вскочив на ноги и глядя на искаженное бешенством лицо молодого Сондерса.

Соскочив с лошади, Трэй бросился к Мэтту и толкнул его назад на стул.

–Хотя ты имеешь на это полное право, не называй меня «сынок», слышишь?! – про­орал он.

Лицо Мэтта побелело как мел.

–Значит, Булл все же рассказал тебе, – медленно произнес он, глядя в пол. – Значит, все же рассказал.

– Да, рассказал. А теперь у тебя остается пять минут, чтобы объяснить мне, почему ты сбежал от моей матери, а потом я всажу пулю в твое сердце.

–Не знаю, можно ли об этом рассказать в пять минут, – мрачно произнес Мэтт. – Но я попытаюсь.

Несколько секунд он молчал, вызывая в памяти давно прошедшие годы. Потом, устре­мив на Трэя полный отчаяния взгляд, стал говорить:

– Я на несколько лет старше Марты и никогда особенно не обращал внимания на свою очаровательную малышку соседку, пока не заметил молодых ребят, которые, что ни вечер, собираются у ее крыльца. Однажды, при­ехав к ее отцу на плантацию и увидев Марту, я понял, что тянуло этих молоденьких бычков к ее дому.

Твоя мать была самой красивой из всех женщин, которых я когда-либо знал. Она была не только красавицей, но еще и доброй, чистой девушкой. Я безумно полюбил ее и не мог поверить своему счастью, когда понял, что и она отвечает мне взаимностью. Родители ниче­го не имели против нашей дружбы, и мы, вне себя от радости, стали мечтать о будущей совместной жизни.

В это время произошло восстание индей­цев, которое наделало много бед – очень много народа тогда погибло. За месяц до нашей свадь­бы всем мужчинам, способным носить оружие, было приказано выступить против восставших и положить конец кровопролитию и массовым убийствам.

Я приехал к Марте попрощаться. Мы от­правились к реке погулять. Нам обоим тогда было очень грустно. Желая утешить друг друга, мы не заметили, как наши поцелуи и ласки вышли за рамки дозволенного. В ту ночь она, как оказалось, и забеременела.

Я, не имея понятия, что все так оберну­лось, спокойно отправился сражаться с индей­цами, а когда шесть месяцев спустя вернулся, то, к своему ужасу, узнал, что Марта уже три месяца замужем за Буллом Сондерсом.

– Почему она пошла именно за него? – спрашивал я себя. Он ведь был и намного старше ее, и слыл человеком жестоким, безобразно относившимся к женщинам.

Вскоре я увидел Марту и Булла на улице. Было заметно, что она беременна, причем уже явно на сносях. Тогда я понял, почему она пошла за него. Не зная, когда я вернусь и вернусь ли вообще, Марта решилась на этот брак из чистого отчаяния. Когда я хотел подой­ти к ней, этот великовозрастный ублюдок схва­тил ее за волосы и прошипел:

– Эй, ты, шлюха, поторопись, а то у меня все зудит. Хочется, чтобы кто-нибудь почесал!

Тогда я набросился на него и стал его душить и задушил бы, наверное, если бы не пол­ный мольбы взгляд твоей матери.

Мэтт сделал паузу, потом продолжал:

– Когда я впервые увидел тебя, тебе было уже два месяца. Марта с одной молоденькой негритянкой послала мне записочку с просьбой прийти на наше место у речки.

Я едва узнал ее – так она осунулась и похудела. Но глаза ее все равно светились любовью ко мне. Марта развернула тебя и протя­нула мне.

– Вот, познакомься со своим сыном Трэем, – нежно произнесла она.

Только я взял тебя на руки, как сердце мое запрыгало от счастья и отчаяния. Марта рассказала мне о том, как бесновались ее родите­ли по поводу того, что она забеременела, и о том, как они отвалили Буллу денег, чтобы он взял ее в жены.

– Я должна была показать тебе нашего сына, Мэтт, – сказала Марта своим тихим, чудесным голосом. – Ведь на следующей неде­ле Булл увезет нас на Запад.

Когда мы расставались, я уже твердо знал, что поеду за ней и сыном, куда бы их ни увезли. Хоть буду знать, каким вырастет мой сын, и, может быть, настанет день, когда он сможет вступиться за свою мать.

Мэтт вздохнул:

– Конечно, я поступил неправильно. Иног­да я задумывался над тем, что, возможно, причиняю ей вред своим постоянным присутстви­ем, но иначе поступить я не мог: она ведь запретила мне вмешиваться в ее брак.

Так что теперь, Трэй, мне все равно застрелишь ты меня или нет. Я уже и так изму­чен вконец тем адом, в котором вынужден был жить всю свою жизнь.

В глазах Мэтта стояли слезы. Трэй видел это. Взяв стул, он присел рядом. Усмехнувшись, он еще раз взглянул на седоголового человека и сказал:

– Еще до захода солнца все в округе узна­ют, что ты – мой настоящий отец. Как ты на это посмотришь?

Мэтт недоуменно взглянул на него и улыб­нулся:

– Прекрасно я на это посмотрю, сынок. Я готов об этом кричать на весь мир.

Вдалеке они увидели маленькое облачко пыли.