Короче, после «мерсы» пришли, с броней, как положено. Сейчас уж никто не стыдится иномарок. Смешно вспоминать. Другие времена. Да и «Запорожцев», с другой стороны, почти не осталось.
Другие, да не совсем. Есть один случай, когда иномарка – особенно немецкая – это некрасиво, это стыдно. Я про парад 9 Мая, который принимается в «Чайке»-кабрио.
То есть все-все наши начальники на иномарках: «ауди» там, «мерсы», «бимеры» – а эта машина одна русская. Может, пора и ее поменять на бронемерс? Или, напротив, чиновников на русские машины пересадить? (Как мечтал Борис Ефимыч.) Ни то ни другое. Все-таки недалеко мы ушли от маленьких византийских хитростей времен молодого Ельцина, который и демократ был, но и, как все, не мог ездить по правилам, как ни просил его шофер Витя.
Хотя, может, совсем скоро, на ближайшем параде, мы увидим едущий вдоль строя нормальный «мерс», как у всех, только кабрио, и с него будет принят парад победы. Одной автопроизводящей страны над другой. В теперешнем трогательном лицемерии есть, конечно, своя красота, но надо ж когда-то взять и определиться…
ЖЖ 1942 года: Модные солдатские мемуары
3 мая 2007 г.
В 80 каком-то году я усадил своего деда Ивана Дмитриевича Свинаренко (1901–1992), старого фронтовика с передовой, за мемуары. Был он пулеметчиком, и этим многое сказано: супостат был от него не где-то там вдали, но на расстоянии прицельного выстрела, что при жестком дефиците патронов в начале войны означало удивительную близость. Редко ему доводилось убить бойца вермахта так, чтоб перед этим не глянуть тому в глаза.
Дед с готовностью сел за порученную мной работу и выполнял ее весьма бесхитростно, что видно даже из его предисловия:
Писал я урывками, просто для того чтоб заполнить свободное время, от нечего делать. Возможно, что написано небрежно и не особенно грамотно, но все взято из жизни. Эта писанина никому не нужная, а просто для себя.
Я иногда достаю эти бумаги и читаю – как, например, сейчас, в районе 9 Мая, по понятным причинам.
И вот что мне на этот раз бросилось в глаза сразу после прочтения предисловия («…писанина никому не нужная, а просто для себя»): да это ж чистейшей воды ЖЖ! Без пафоса, без всемирно-исторического значения, без потуг на актуальность или там символичность! Так, немудреные записки о своих частных заботах и впечатлениях. Если б летом 1942-го у моего деда был в окопах смартфон с мобильным Интернетом, продвинутая молодежь могла б эти строки вытаскивать из всемирной паутины online. (Тут хорошо б исполнить что-то про фашистскую паутину, окутавшую к тому моменту, типа, всю Европу. А теперь вроде как не всю, а лишь отдельные прибалтийские территории.)
Тогда как-то не сложилось. Не довелось моему деду при жизни сделаться сетевым автором.
Но может, как-то посмертно можно это оформить?
Если да, то – читайте выбранные места.
Может, и в Эстонии – будь она неладна – кто прочтет… (Ну, она уже обратно в Европе, верно, и мы немало эстонцев угробили в лагерях и так, это надо признать. Но все ж если твой дедушка служил в СС, пусть даже из самых прекрасных демократических побуждений, то у тебя, горячий эстонский парень, должно хватить ума не выкапывать убитых русских солдат перед самым что ни на есть 9 Мая. Такой мой сказ.)
НАЧАЛО ВОЙНЫ
…Половина роты были неграмотные. Когда присягу принимали, так читает политрук или кто, а потом боец и крестик ставит, и прикладывает палец. Перед отправкой дивизии на фронт несколько дней подряд проводились тактические занятия на местности. Было холодно, мороз за 30 градусов, метель, глубокий снег. Во время занятий несколько бойцов отстали и замерзли. При разборе занятий командир полка сказал, что, возможно, потери еще будут. Отсев идет за счет слабых, которые не нужны. Там, на фронте, нам нужны сильные, стойкие и выносливые, преданные нашей Родине бойцы, а воспитать и сделать бойцов такими – задача командиров и политработников.
На фронт наш 423-й полк ехал в первом эшелоне. Челябинск – Златоуст – Сызрань – Саранск – Кострома – Рыбинск. Несколько часов стояли в Саранске. Недалеко от станции был рынок, там я купил 40 стаканов табака-самосада по 20 руб. за стакан. Этим я обеспечил себя куревом до самого фронта.
По прибытии на передовую наш полк занял оборону в районе Демянска. Там была окружена немецкая группировка: Старая Русса – Парфино – озеро Ильмень – Молвотица – Большое Заселье и др. Все время мы находились на передовой. Немцы применяли разрывные пули дум-дум, которые при попадании наносили тяжелое ранение и навсегда выводили из строя. В первые дни эти пули создавали панику среди необстрелянных бойцов; создавалось впечатление, будто одновременно идет стрельба с фронта и с тыла, так как пули, попадая в дерево, ветку и в любой предмет, разрывались.
Наша оборона держалась на полуголодных и истощенных бойцах. Весна и лето были дождливые, дороги превратились в грязь. Доставка продовольствия и боеприпасов была затруднена, особенно в апреле. Иногда оставалось по две-три обоймы на винтовку и по одному диску на пулемет. Смазывать оружие было нечем. Приходилось применять для смазки пулеметов щелочь, которая быстро сгорала.
Были случаи, когда по два дня не выдавалось никакого продовольствия. Многие бойцы и командиры от истощения болели дистрофией. Как раз в это время зацвели елки и сосны, и мы ели завязавшиеся шишки. Самых крепких бойцов посылали в деревни за сухарями, иногда они что-то приносили. От голода опухали ноги, руки, лицо, появлялись трещины и раны на ногах. Таких больных отправляли в медсанбат – некоторые умирали еще по пути. На марше после привала некоторые бойцы не могли подняться без посторонней помощи. У меня тоже начали тогда опухать ноги. Сапоги не налезали. Пришлось распороть по швам брюки ниже колен. Болели почти все командиры, хотя питание для всех было одинаковое. Мне, как парторгу роты, приходилось проводить среди бойцов работу по поддержанию боевого духа. Я рассказывал им о том, что жители Ленинграда находятся в еще более тяжелом положении, что они ждут от нас быстрейшей ликвидации блокады.
…Оборону мы занимали в большинстве случаев в лесистой и болотистой местности. Траншеи постоянно были залиты водой. Доты строили в два наката из бревен, сверху обсыпали землей и обкладывали дерном для маскировки. Строили, рыли траншеи, устраивали огневые пулеметные точки ночью и сразу же маскировали. Почти все лето нас заедали комары, которые носились тучей, днем и ночью. Чтобы отдохнуть от них и поспать спокойно, закрывали амбразуру и вход в дот, жгли сухие еловые шишки. Дымом спасались от комаров, хоть и на короткое время. Немецкая авиация часто бомбила нашу оборону. Обстреливали нас из дальнобойных орудий. Мы несли большие потери.
…Был такой случай. Немецкий снайпер обнаружил амбразуру нашего дота и вел огонь зажигательными пулями. Одна из пуль рикошетом попала в гранаты, и на них загорелась краска. В это время я один отдыхал в доте. Я быстро накрыл горящие гранаты и загасил пламя. После этого гранаты стали хранить в нишах, вырытых в стенке траншеи. По звуку выстрела я определил, что снайпер находится недалеко от траншеи. С разрешения командира роты на рассвете я послал двух бойцов – Волкодава и Гусева – с заданием сделать засаду и взять снайпера. Они замаскировались вблизи от места, откуда снайпер вел огонь. Ребята набросились на него, когда он полз на свою позицию. Снайпер был человек сильный и ловкий, справиться с ним было трудно, пришлось применить приклад – но удар был не рассчитан и к вечеру немец умер, едва успев дать ценные сведения для командования. За выполнение задания пулеметному расчету была объявлена благодарность.
…Несколько раз нас отводили с передовой на отдых, километров на пять в тыл. Мы приводили себя в порядок, грели воду в бочках из-под бензина, мылись в походных банях и, самое главное, освобождались от насекомых, которые беспощадно нас грызли. Но и на отдыхе нас часто беспокоили немецкие самолеты и дальнобойные орудия.
САМОСТРЕЛЫ
РУТИНА
РАНЕНИЕ
На четвертый день нас переправили в прифронтовой госпиталь, который находился на берегу озера Селигер. Перевозили на санях, на которых были выстроены будки из фанеры. Мороз был крепкий, и нас, раненых, заворачивали в ватные одеяла и обкладывали химическими грелками. При погрузке сделали обезболивающие уколы – морфий.
Ну, прибыли. Госпиталь там был такой: длинные траншеи выкопаны, глубокие, накрытые бревнами в несколько накатов, там леса хватает. И дерном накрыто. Где копали – оставляли вроде кровати. Хвоя настлана там, потом постели какие-то.
В первые дни у меня была высокая температура и слабость от большой потери крови. От пищи я отказывался, состояние было угнетенное и безразличное. Думаю – а, все равно! Ноги нет, руки тоже нет (это я так думал тогда) – зачем мне жить? Об этом медсестра доложила главврачу госпиталя. Он подошел ко мне как-то и спросил, почему я ничего не ем. Стал меня убеждать, что для скорейшего выздоровления нужно питаться. Я категорически отказался:
– Зачем и для чего я нужен в таком состоянии? Оставьте меня в покое!
Главврач – участник финской войны, и на груди у него был орден Красной Звезды. Когда я увидел орден, мне стало просто стыдно, что такой заслуженный человек уделяет мне столько внимания.
Он вторично подошел ко мне и спросил:
– Что бы вы ели? У нас для раненых все есть.
Я сказал, что хочу свежее яблоко красное и меду. Откуда, думаю, они возьмут… Красное яблоко на фронте! Врач ушел, я подумал, что он оставит меня в покое.
Однако через несколько минут он подошел снова с медсестрой, которая несла на тарелке два красивых свежих яблока, мед и две банки – тех, что на спину лепят, – красного вина. Уговаривать не стал, а приказал:
Почти на каждом обходе я просил врача отнять ногу и тем самым избавить меня от мучений. Но врач утверждал, что я буду ходить на своей ноге, хотя и плохо, что нога еще долго будет болеть и нужно терпеть.
