— Ваше величество! — Голос Сесила стал высоким, почти визгливым. — Ведь ясно же: этот человек — изменник!

На сей раз Елизавета обратилась к самому Генри Грэшему.

— Уолсингем ничего не говорил мне о вас, — проронила она холодным тоном. — Вам, как говорил Дрейк, каким-то чудом удалось бежать от преследования испанских галер. Было ли это бегством, или они дали вам уйти, не собираясь убивать собственного шпиона? Вы были желанным гостем на борту кораблей Армады, сражавшейся с моим флотом. Вы сожительствовали с дочерью испанского дворянина. Все это делалось скорее в пользу Испании, а не Англии.

— С девушкой я познакомился случайно, — отвечал Грэшем (он поймал себя на том, что уже говорил то же самое герцогу Медине Сидонии). — Я отправился в Лиссабон, получив задание от Уолсингема. А девушку сделал своим прикрытием. Но я всегда выполнял приказы Уолсингема.

— Что за приказы? — требовательно спросила королева.

— Мне следовало найти старшего оружейника в Лиссабоне и подкупить его, чтобы он отливал негодные пушки. Такие, которые разрывались бы при стрельбе, а ядра разрывались бы, только выйдя из…

— А есть у вас доказательства? — вмешался Сесил.

— Когда я оставил корабль «Сан-Мартин», флагман Армады, он был весь разбит нашей артиллерией. А корабль «Месть», на котором меня держали и который не раз атаковал «Сан-Мартин», почти не понес урона после сражения.

— И вы приписываете себе эту заслугу? — спросил Сесил.

— Да нет. — Грэшем с трудом ворочал языком. Теперь у него болели не только руки и ноги, но и грудь. «Если уже сейчас так больно, что же будет, когда пытка продолжится?» — подумал он. Но надо было отвечать. — Тут дело не только во мне, и, может быть, не главным образом. Испанские пушки громоздки, они медленно стреляют, их неправильно обслуживают. И все же я могу поклясться: «Сан-Мартин» не раз и не два стрелял из своих орудий по английским кораблям. Просто совпадение? Возможно. Но «Сан-Мартин» распределил свои боеприпасы между кораблями Армады и получил новые из лиссабонских арсеналов. — Грэшем умолк на минуту. Тюремщик снова принес ему воды. — И было еще одно дело в Лиссабоне.

— Еще одна ложь! — съязвил Сесил.

— Маркиз Санта-Крус всегда являлся плохим администратором. Он очень плохо снабжал Армаду провизией и всем необходимым. Поэтому нас… Уолсингема устраивало, чтобы этот человек выполнял такую роль. Но как адмирал он был очень опасен. Он вполне мог бы сделать то, на что не решился Медина Сидония, — атаковать наш флот на его базе. Поэтому пришлось убить его. — Грэшем сам удивился, как легко он сказал последние слова.

— Как?! Вы убили маркиза Санта-Круса? — На сей раз Сесил, кажется, действительно изумился.

— Не я, а мой слуга Манион. Испанцы некогда захватили его в плен, а маркиз отправил его на галеры. У Маниона имелись причины для мести. Он завязал знакомство с одной из кухарок маркиза, стал частым гостем на кухне и однажды, когда готовили любимое блюдо хозяина, сумел подсылать туда яд, не имеющий вкуса. Все это оказалось не таким уж трудным делом… Хотя маркиз, конечно, и так болел.

— Это вы так говорите! — закричал Сесил. — А где доказательства? Только слова того верзилы, который, рассчитывая спастись, объявит себя хоть сыном самого дьявола. Но вы не можете объяснить, почему во Фландрии вы перебежали к герцогу Пармскому. Вы обманули мое доверие! Ведь это я включил вас в нашу делегацию, вы бежали в Испанию, присоединились к Армаде, стояли рядом с их командующим.

— Я не просто стоял рядом, — тихо сказал Грэшем. — Я спасал его корабли от мелей. Предупреждал его о том, чего не знали его лоцманы.

— Вы спасали его корабли! — воскликнул Сесил, не веря своим ушам.

— Помогал это делать. Зачем нужны лишние жертвы? Дело же не в кораблях, не в Армаде. — Он умолк на минуту, стараясь перевести дух.

— А в чем же тогда дело? Если не в Армаде, то в чем, по-вашему? — Судя по выражению лица Сесила, он думал, что допрашиваемый лишился рассудка еще до продолжения пытки.

— Смысл похода Армады состоял в том, чтобы испанцы могли высадиться в Англии, например в Плимуте. А моя задача заключалась в том, чтобы их флот нигде делал остановки. Если бы половина их кораблей села на мели, им бы, вероятно, поневоле пришлось попытаться высадиться на берег — им ведь не хватало еды и боеприпасов. А так они ушли в Кале. — Грэшему становилось трудно дышать. Ему приходилось все чаще останавливаться, чтобы передохнуть. — Испанские корабли имели второстепенное значение. Пока они не высадили на нашей территории войска, находившиеся у них на борту, вся сила была в их армии. Без армии герцога Пармского весь их поход становился бессмысленным. А я вел переговоры с герцогом. Все дело было в том, чтобы встретиться с герцогом Пармским и предотвратить его возможное соединение с Армадой.

— Я знаю об этой встрече! — перебил его Сесил. — Один из моих людей подслушал ваш разговор. Вы признались ему, что вы испанский шпион!

— Я же вам уже объяснял, — устало ответил Грэшем. — Он и должен был считать меня испанским шпионом.

— И действовали вы, конечно, по приказу Уолсингема?

— Идея переговоров с герцогом принадлежала ему. — Грэшем вдруг почувствовал, что почему-то перестал ощущать боль. Вместо этого пришло странное ощущение сонного покоя. — Для этого прежде всего я и играл роль их шпиона. И мы встретились с герцогом. По-моему, кое-кто из его окружения догадывался о моем истинном лице, ведь испанцы там пытались меня убить.

— Как же это возможно, если они должны были считать вас их же шпионом?

— О том, кто является (или должен считаться) чьим-то шпионом, обычно знают немногие. О таких вещах не говорят публично. Были, видимо, люди, которые не без основания подозревали во мне врага… Знаете, я не во всем поступал, как приказывал Уолсингем. Он хотел вести разговор только о легком флоте, а у меня была своя идея. Это мне самому пришло в голову. — Неожиданно для самого себя он вдруг глупо засмеялся.

— Еще воды! Быстро! — услышал он голос королевы. Кто-то, очевидно, опять тюремщик, облил его лицо водой, и Грэшем жадно сделал несколько глотков.

— Ваша идея?

Грэшем почувствовал: что-то случилось с его головой, он не мог понять, говорит это королева или Сесил. Речь его стала менее связной.

— Герцог Пармский… в нем все дело, я это всегда знал… всегда. Если его армия стоит на месте, никакого вторжения испанцев в Англию не будет. Вся эта Армада — всего лишь шутка… ужасная шутка. Оплаченная человеческими жизнями! — Грэшем вдруг заметил — из глаз его потекли слезы. Ему стоило большого труда продолжать свой рассказ. — Так вот, я — не то, что вы. Я заплатил Тому Филипсу по-королевски за поддельное письмо с поддельной печатью… — Он старался овладеть собой и изложить свои мысли правильно, но язык не всегда слушался его. — Это было секретное письмо с печатью королевы. В письме от королевы ему предлагалось стать королем Нидерландов, если он не станет идти на соединение с Армадой и позволить ей уплыть… проплыть… проплыть мимо.

Кто-то вдруг ударил его по лицу. На сей раз не было сомнений, чья это рука и чей голос. Это была королева.

— Вы смели предлагать герцогу Пармскому трон Нидерландов от моего имени?! — гневно спросила она.

— Да, — просто ответил Грэшем. — Я сделал даже больше, ваше величество. — Он чувствовал настоящую гордость, поскольку еще не забыл, как следует к ней обращаться. — Я даже предложил ему трон Англии от вашего имени. В том случае, если он предоставит Армаду ее собственной участи. Конечно, на бумаге стояла не ваша печать, а поддельная. Я думал, ему понравится быть королем Нидерландов. Только поддержка Англии может помешать герцогу одержать победу для Испании. И потом, если католик может править Нидерландами, протестантской страной, почему он не может править Англией? Хотя, конечно, это вздор, больше нам католиков на троне не надо. Слишком много тревоги от них. Но ему-то мы об этом не скажем. Так вот, я дал ему письмо, якобы от королевы со всеми этими предложениями, если он согласится не вторгаться в Англию… Не волнуйтесь! Я подкупил секретаря: он украл и уничтожил письмо, как только герцог его прочел. У них ведь и так много чего пропало за время войны.