— Это могучий человек, — продолжал Сесил. — И он капитан одного из наших новых замечательных кораблей, которые могут скользить по волнам, как танцор по дворцовому полу.

В то время перед лицом опасности, грозившей стране, и преодолев сопротивление капитанов, королевский адмирал Хокинс велел сломать огромные бастионы, находившиеся на носу и на корме каждого военного корабля. Он наладил производство новых кораблей, более легких и более маневренных, которые могли идти вперед даже при встречном ветре. Бастионы предназначались для солдат, ведущих мушкетный огонь по противнику и отражавших атаки врага при попытке взять судно на абордаж.

Но огромные сооружения задерживали ветер и делали корабли почти не маневренными, способными двигаться вперед только при попутном ветре.

— У нас есть корабли, способные крушить вражеские суда, находясь от них на расстоянии, — заговорил Грэшем. Он вовсе не собирался обижать Сесила (пока Генри вообще не знал, есть ли у них причины для конфликта), но поскольку его вовлекли в дело обороны страны, было бы полезно сейчас услышать, что думают в Лондоне о некоторых очевидных вещах. — Однако Дрейк никогда не командовал нашим флотом в бою против неприятельского флота. Даже сама королева именует его «пиратом». — Некоторые из слушателей засмеялись. Грэшем продолжал: — Он до сих пор нападал только на торговые корабли или на менее сильного противника, захватывая грузы и обогащая как нашу казну, так и самого себя. Доблестный моряк, что и говорить. Но испанцы участвовали в крупных морских сражениях против флотов нескольких стран. А наши капитаны, даже те, которые знают свое дело и не очень жадны до сокровищ, говорят, чаще враждуют между собой, чем дерутся с неприятелем. — В Англии все знали, как Фробишер угрожал «вырвать сердце» Дрейка. — Каждый из наших кораблей сейчас действует по прихоти его капитана. Это как если бы в армии офицеры воевали друг против друга и каждый выбирал бы противника по своему усмотрению.

— Я думаю, — спокойно ответил Сесил, — наши капитаны сумеют объединиться сейчас перед лицом испанской угрозы. И если уж вы, молодой человек, не имеющий никакого опыта мореходства, видите эти проблемы, то, как вы понимаете, те, кто имеет богатый опыт в этом деле, и их начальники понимают их не хуже и имеют какие-то планы решения возникших трудностей.

Здесь было вполне уместно закончить разговор. Слушатели одобрительно загудели. Людям хотелось верить в лучшее. Понимая это, Грэшем также понимал — сегодня он вовсе не увеличил число своих друзей, возражая высокому гостю и ставя под сомнение репутацию Дрейка. Было очевидно: именно Сесил привлек к себе симпатии большинства членов совета.

Стук в дверь раздался, как только Грэшем вернулся к себе. Маниона он отпустил, и тот скорее всего сейчас сидел в какой-нибудь местной таверне.

Сесил сделал знак своему слуге, и тот удалился, закрыв за собой две двери. Грэшем считал, что в своей комнате он сам должен решать, открывать или закрывать двери, но промолчал.

— Благодарю вас зато, что уделили мне время, — вежливо сказал Сесил, прекрасно знавший, что у Грэшема не было другого выбора.

— Это честь для меня, — также любезно ответил Грэшем, считавший, что особой чести для него здесь нет.

У его гостя были маленькие, острые глазки. Длинный плащ, который он носил, как и его костюм, был сшит таким образом, чтобы замаскировать его физические недостатки, а свои длинные волосы он причесывал, чтобы частично прикрыть странную вмятину над ухом, которая, по утверждению недоброжелателей, образовалась после того, как пьяная нянька уронила его на каменный пол.

— Вы хорошо вели спор, — заметил он.

«Однако я проиграл его», — подумал Грэшем. Но недаром Уолсингем как-то сказал ему: признать свою слабость иногда означает обрести силу.

— Если бы у нас с вами состоялся официальный диспут, вы бы его выиграли, — ответил он.

Такие диспуты составляли сердцевину ученой жизни Кембриджа.

— Те, кто говорит то, что хочет услышать аудитория, часто побеждают тех, кто говорит правду, — заметил Сесил с усмешкой.

Грэшем подумал, что его гость иногда тоже говорит правду. Вслух же он сказал:

— Я забыл о вежливости. Позвольте предложить вам вина.

— Как это любезно! — ответил Сесил. В его голосе, тонком и скрипучем, все же чувствовался напор. Грэшем налил гостю вина в хрустальный венецианский бокал. Если тот и оценил всю прелесть поданного ему сосуда для вина, то вслух этого никак не выразил. Грэшем также решил не нарушать молчания первым. — К сожалению, вы правы, — заговорил Сесил. — У нас нет армии, способной защитить наши берега. Дрейк ненадежен. Флот у нас разрозненный, а у испанцев — единый боевой флот, испытанный в сражениях. Грэшем не показал собеседнику, как его взволновало услышанное признание. Ведь, по сути, оно исходило от первого королевского министра.

— Вы, вероятно, будете осуждать меня, — продолжал Сесил, — за то, что я опровергал ваши доводы перед вашими товарищами по совету, сознавая всю их справедливость.

— Я никого не осуждаю, — ответил Грэшем, — оставляя это судьям и политикам. — Для такого человека, как я, естественно успокаивать тех, кто беспокоится, пусть даже необоснованно, — заметил гость.

— Я не моряк. — Грэшем повторил то, что уже говорил Уолсингему. — Какую роль я могу сыграть во всех этих великих событиях?

— Я знаю только, что вы можете стать глазами и ушами Англии в Лиссабоне. И… кажется, вы одно время были… агентом Уолсингема?

— Вам же все известно, — просто ответил Грэшем.

— Как шпион? Можем мы употребить такое выражение? — Теперь в тоне Сесила появился оттенок яда.

— Если не вы, так другие употребят. В конце концов, шпионы необходимы, — ответил Грэшем. — Как собаки, например. Да, говорят, даже вши зачем-то нужны.

— Безусловно, — ответил Сесил с таким выражением лица, как будто он рылся в куче мусора. — В общем, у меня бумаги, которые сэр Фрэнсис просил вам передать. Он также просил вас предостеречь. Вы, конечно, знаете, что такие указания, которые он дал вам, будут означать вашу гибель, если их найдут у вас в чужой стране. Сэр Фрэнсис полагает…

— Что я уничтожу их после прочтения? Не беспокойтесь, я знаком с протоколом, — ответил Грэшем с легкой улыбкой.

— Понимаю, — ответил Сесил с явным одобрением. — Ну, и я желаю вам доброго пути. По-моему, сэр Фрэнсис надеется на великую победу благодаря бочарной клепке.

— «Благодаря бочарной клепке»? — в недоумении переспросил Грэшем. Он не считал Сесила склонным к юмору. — Не собираются ли наши бить испанцев по голове бочарными клепками?! По-моему, пики и мушкеты будут надежнее.

Собеседник не принял его насмешливого тона.

— Милорд полагает, таким образом мы сможем нанести удар Армаде не хуже, чем с помощью пушечных ядер, — ответил он. — Великой Армаде требуются тысячи тонн провизии, вина, воды, пороха — и все это хранится в бочках. А вы пробовали пиво из бочек, сделанных из невыдержанного материала?

Кислое пиво! Теперь Грэшем понял, о чем идет речь. Даже он знал, что происходит, когда на корабле такая бочка трескается и содержимое просачивается наружу. К тому же он слышал: при варке пива для королевского флота использовалось слишком мало хмеля, и варево становилось кислым еще до того, как попадало в бочки.

Сесил продолжал, словно читая лекцию школьнику:

— Поскольку бочарная древесина должна быть выдержанной и так как испанцы сейчас располагают гораздо меньшим количеством бочек, чем им нужно, они заказывают подходящую древесину по всей Европе. Сотни небольших грузовых кораблей направляются к Лиссабону. Уолсингем полагает; если мы захватим и потопим достаточное число таких судов, испанцы получат гнилой провиант и вредоносное питье для своего флота. Дрейк получил приказ совершать рейды от Лиссабона до Кадиса, нападая на грузовые суда. Он должен, по возможности, блокировать всю береговую торговлю испанцев.

— Звучит интересно, — заметил Грэшем, — но, опять-таки, при чем тут я?