Колин представил себе человека, который добродушно зарабатывал себе на жизнь своим огромным ростом, в окружении важных ученых «стервятников», горящих желанием распотрошить его тело. Колин подозревал, что ему бы тоже это не понравилось.

– Мистер Паллатайн придавал большое значение своему телу, но зачем нам нужны тела, когда мы покидаем этот бренный мир? Но вдруг ваше тело, подаренное науке, безмерно улучшит жизнь других людей, родившихся после вас?

– Мне кажется, не каждый способен рассуждать так прагматично о подобных вещах, как врачи, – подала голос Мэдлин. Она вовсе не винила доктора Огаста, но Колин знал ее достаточно долго, целых полтора дня, чтобы услышать раздражение в ее голосе и понять, что это значит.

Он оторвал взгляд от очаровательного, по общему мнению, доктора и от его пистолета. Даже в темноте было видно, что на Мэдлин лица нет. Оно застыло, в нем не было ни кровинки. Странно, но Колин думал, для того чтобы лишить мужества Мэдлин Гринуэй, потребуется нечто гораздо большее, чем скелет ростом в семь футов. «Может быть, воспоминания нарушили ее спокойствие», – подумал Колин.

– Полагаю, со временем начнут возражать гробовщики, если все в благородном порыве начнут жертвовать свои останки, – сказал Колин. – Это разорит их бизнес.

Доктор Огаст оценил эту шутку, выгнув бровь.

– Мне кажется, я немного переусердствовал, мистер Паллатайн практически запретил мне находиться с ним рядом, – заметил доктор Огаст. – Не пускал в дом. Мне пришлось дать взятку одной из его служанок, чтобы она сообщала мне о состоянии его здоровья. Когда он умер, она дала мне об этом знать. Я смог забрать тело. И поскольку служанка потеряла доход, который получала за информацию, она подкинула мне идею о похитителях трупов. Похоже, ее дружок – один из них. Зарабатывает приличные деньги, продавая тела.

– Прислуга. Не всякой прислуге можно доверять, – заметил Колин. Он не был уверен, что доктор в своем уме, что у него нет психических отклонений.

– Да поймите же, я был помешан на этом, – сказал доктор. – Мне неприятны похитители трупов из принципиальных соображений. Это отбросы общества. И за последние несколько недель вы, несомненно, узнали об этом, мистер Эверси. Мне понятен тот ужас, который должны испытывать люди, узнав, что вечный покой близких однажды ночью мог быть нарушен похитителем трупов с лопатой. Но как, Господи, мы должны улучшать профессионализм хирургов, наши знания в области человеческого тела или спасать жизнь людей, если в наших больницах не будет трупов, на которых можно практиковаться? Подумайте о той боли, которую можно было бы предотвратить или излечить…

Доктор посмотрел на Мэдлин. Мэдлин не шелохнулась. Она не кивнула, не подняла удивленно брови, не вздохнула. Она просто ждала.

– И если дорогому вам, близкому человеку потребуется хирургическое вмешательство… Разве вы не предпочтете врача, который исследовал: или разрезал настоящее человеческое тело, а не сделанный из папье-маше муляж? Потому что студенты часто именно это вынуждены делать. Но у нас нет достаточного количества трупов для практики, и законы не позволяют нам получать их в нужном количестве. И да поможет мне Бог, если смертельных исходов в моей практике прибавится, потому что в какой-то момент мне просто не хватит мастерства. Подумайте об этом, прежде чем судить меня за покупку тел. В общих могилах на эти трупы никто не претендует. Все дело в том… Похитители трупов существуют, потому что они нужны.

– Мы не собираемся выдвигать вам обвинения, доктор Огаст, – тихо произнесла Мэдлин. – Мы просто хотим получить ответы.

– Кто-нибудь еще, кроме служанки, знает об этом? – задал вопрос Колин.

– Только служанка, Мэри По, и еще «джентльмен», – с иронией в голосе сказал доктор, – с которым я имею дело, когда покупаю трупы. Его зовут Критчди.

– Как все произошло, доктор Огаст? Когда начался шантаж?

– Однажды поздно вечером я находился у себя в кабинете, когда он появился на пороге. Невысокого роста, крепкий, с редкими волосами, в очках. Он был настолько обыкновенный, что я не поверил своим ушам, когда он сказал… когда он сказал эти слова. Я, как ни странно, рассмеялся. От неожиданности, полагаю. Я попросил его повторить сказанное. И потом… мне уже было не до смеха. Он сказал мне очень спокойно, что ему известно о моих делах с похитителями трупов. И еще он сказал, что думает, если об этом станет известно в обществе, то от моей репутации, от моей семьи, да что там, от семьи, от моей жизни останутся руины.

– Все то, от чего шантаж становится весьма действенным средством, – с иронией заметил Колин.

– Верно, мистер Эверси, – скривив губы, признал доктор. – В обмен на его молчание этот человек предложил, причем в очень вежливой форме, заплатить ему деньги и назвал огромную сумму. Я сказал, что у меня нет денег, чтобы ему заплатить. Но что интересно, он предложил мне своеобразный выбор: могу ли я выдать ему секрет? Он думал, что у меня, поскольку я лечу королей и графов, есть что-нибудь эдакое, что может стоить приличной суммы денег. Я всячески избегал делиться секретами королей и графов. Но если вы говорили с Элеонорой, тогда вам известен секрет, который я рассказал этому человеку. Хотите сигару, мистер Эверси?

– Спасибо, с удовольствием. – Колин даже глазом не моргнул, когда доктор сменил тему, однако ему стало не по себе.

– Миссис Гринуэй, будьте любезны, они в коробке за вашей спиной. Я бы предложил вам бренди, но мне нужно наполнить графин, он пустой.

– Спасибо, доктор Огаст, со мной все в порядке без бренди и сигар. – Мэдлин нашла коробку, достала две сигары и обрезала концы. Доктор снял со свечи стеклянный шар, и они прикурили сигары от пламени свечи.

– Вы, случайно, не заметили, какие пуговицы были на камзоле у этого джентльмена, доктор Огаст, – дымя сигарой, спросил Колин.

– Прошу прощения, мистер Эверси? – Доктор Огаст замер.

Колина позабавило, что из всех необычных тем, которые обсуждались последние несколько минут, только эта поразила доктора.

– Он был в сюртуке е перламутровыми пуговицами, мистер Эверси. – Доктор Огаст бросил взгляд на скелет мистера Паллатайна, который тоже блестел, хоть там и не было перламутра. – Меня заинтересовало, что человек, который мог позволить себе такой сюртук, прибегнул к шантажу. Пуговицы я заметил, потому что остальная одежда была мрачной, а пуговицы отражали свет.

– Может быть, вы заметили какие-то другие отличительные особенности?

– Помимо тех, что я описал вам? Нет, мистер Эверси. Мне показалось, что он взялся за эту работу с некоторым раздражением. Очень неохотно. Я понял, что его что-то тяготит.

Наступила тишина. То же самое можно было сказать о любом из присутствующих.

Колин затянулся дымом сигары, словно это был кислород. Сигара напоминала ему о прошлой жизни: о возвращении домой из клубов, о вечерах в борделях и о тихих вечерах в Пеннироял-Грин в окружении братьев в одной комнате, тогда как женщины вели о них свои разговоры в другой комнате.

– Отличная сигара, – тихо произнес он.

– Это моя слабость, – кивнул доктор в ответ на благодарность Колина.

Они еще немного покурили в тишине: сигары были нацелены в потолок, пистолеты – на Колина и доктора Огаста.

– Знаете, мистер Эверси, ходят слухи, будто за вашу поимку назначено вознаграждение в размере ста фунтов? Но газеты об этом пока не пишут. Об этом говорит персонал, здесь, в больнице, а они слышали на улице. Сто… фунтов, – грустно покачал головой доктор Огаст.

– Сто фунтов? Я сгорал от желания узнать, сколько же я стою. Мои кредиторы посчитают это забавным.

– На сто фунтов можно купить много трупов, – с улыбкой произнес доктор.

Колин, который мог ответить на все, что угодно, растерялся.

– Я не верю, что вы убили Роланда Тарбелла, мистер Эверси, – вдруг сказал доктор Огаст.

– Не верите? – Сердце Колина учащенно забилось.

– В вас нет ничего маниакального, а я встречал и изучал множество людей, безнадежно больных этим. След шантажа очень интересен, в действительности дьявольски умен. Ваш судебный процесс явился карикатурой на спешку и простоту. И потом, зачем, черт возьми, убийца станет задерживаться в Лондоне?