Калвер почувствовал, что тот весь кипит от бешенства и вот-вот взорвется.

– Вы не совсем правы, Алекс. Может быть, в подобных обстоятельствах надо вести себя именно так, как они предлагают.

К удивлению Калвера, эти слова произнес Фарадей. Он тоже сидел у стены, прислонившись спиной к карте. Калвер посмотрел на него повнимательнее и понял, почему не сразу узнал Фарадея. Прежде всегда подтянутый, гладко выбритый, тщательно одетый, с туго повязанным галстуком – он отличался от других обитателей убежища своей подчеркнутой, даже, может быть, нарочитой аккуратностью, – теперь он был без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтя, воротничок расстегнут, а небрежно сбитый набок галстук болтался.

– Все это ерунда, Фарадей. Чушь! – сказал Дили. – Всегда и во всем должен быть какой-то порядок. И какая-то власть...

– Какая-то власть? – перебил его Стрэчен, улыбнувшись неприятной, кривой улыбкой.

– Подождите, подождите, – прервал их перепалку Калвер. – Вы хотите сказать, Стрэчен, что взяли власть в свои руки?

– Ничего подобного. Просто любые решения теперь принимаются всем коллективом, большинством голосов. И никакого волевого давления. К чему нас привела твердая власть, мы все видим – к катастрофе. Даже если они сошли с ума, это не может служить им оправданием.

– Если я вас правильно понял, вы создали нечто подобное правительству согласия? – Дили говорил ледяным тоном, и по лицу его бродила странная улыбка, которая так же не понравилась Калверу, как и улыбка Стрэчена. – Но такой прецедент у нас уже был. И что из этого вышло – всем прекрасно известно.

Дили повернулся к Калверу:

– Прежде чем впустить вас в убежище, они тоже провели голосование. Боялись, что убежище затопит водой, если откроют дверь. Вашу судьбу решило только то, что им нужна информация, которую вы собрали.

Калвер допил свой кофе и обвел взглядом всех собравшихся в комнате. Он уже давно заметил, что его пистолет, который он засунул за пояс, исчез, однако не мог с уверенностью сказать, что оружие забрали у него здесь, в убежище, вполне возможно, что он потерял его в туннеле, борясь с потоком.

Стрэчен заговорил, быть может, резче, чем ему хотелось бы, явно выдавая свое раздражение:

– Отныне все будет решаться в интересах коллектива. Если для вас это звучит как марксистская или троцкистская фразеология, что ж – это лишь свидетельствует об ограниченности вашего мировоззрения, Дили. Нас здесь слишком мало, чтобы устанавливать и поддерживать привычную для вас иерархию, тем более создавать правительство, состоящее из нескольких дураков. Эти времена кончились, не без вашего, кстати, участия. Чем скорее вы это поймете, тем будет лучше для вас.

– Вы угрожаете мне? – запальчиво спросил Дили.

– Вовсе нет. И не собираюсь. Я просто объясняю ситуацию, которая сложилась на сегодняшний день.

– Послушайте, Стрэчен, – снова вмешался в их спор Калвер. – Не могли бы вы мне рассказать, что намерены предпринять?

– Прежде всего соблюдать независимость...

– Я не об этом, – нетерпеливо перебил его Калвер. – Это меня не интересует. Я хочу знать, есть ли у вас какой-то конкретный план действий в ситуации, которая, как вы говорите, сложилась на сегодняшний день?

Некоторое время все молчали. Потом заговорил Эллисон:

– Прежде всего мы решили покинуть убежище... Калвер откинулся на спинку стула и тяжело вздохнул.

– Это не самое лучшее решение, уверяю вас, – сказал он.

– Объясните почему, – потребовал Фарадей. Калвер не успел ничего сказать в разговор вмешался молчавший до сих пор Фэрбенк:

– Потому что это безумие: наверху ничего не осталось. Только разрушение и смерть.

Снова воцарилось тяжелое молчание. Затем Стрэчен сказал, стараясь сохранять хладнокровие:

– Мы уже приняли решение, поэтому хотим подробно знать обо всем, что вы видели наверху. Для этого мы и впустили вас сюда.

– Ах, вы уже все решили, – язвительно сказал Фэрбенк. – А как же ваша демократия, вы не учли наши голоса: мой и Калвера.

– Ваши голоса ничего не изменят. Решение принято подавляющим большинством.

– Без учета других мнений и, что самое главное, без всякого анализа конкретной обстановки, – все тем же резким тоном сказал Дили.

– Вы ошибаетесь, Алекс, – вызывающе ответил ему Стрэчен. – Для нас самым главным является тот факт, что большинство хочет уйти из убежища.

– Первое, что вы должны знать: опасность поджидает вас сразу же за порогом убежища. И каждый шаг может оказаться последним. Причин слишком много. Я попробую рассказать вам обо всем, с чем нам пришлось столкнуться за время нашей вылазки. Но полагаю, что это лишь малая часть того, что подстерегает человека, который выйдет отсюда.

Калвер говорил долго, превозмогая усталость и стресс, он слишком хорошо понимал, что люди должны как можно подробнее узнать обо всем, что пришлось увидеть и пережить их группе.

Его голос звучал в полной тишине, казалось, все перестали дышать. Каждый был погружен в себя, в безысходность собственного отчаяния.

Когда Калвер замолчал, все та же тишина тяжелым облаком висела в комнате.

Первым пришел в себя Стрэчен. Слегка прокашлявшись, он сказал:

– Все, что вы рассказали, страшно. Но это ничего не меняет. У большинства из нас в городе остались семьи, мы хотим разыскать их. Если верить вам, то в Лондоне мало кто уцелел по той или иной причине, хотя вы и не видели весь город. Но у многих дома в пригороде, даже в других графствах. Мы попробуем добраться туда, разыскать своих близких, и, может быть, нам удастся спасти кого-нибудь.

Калвер сидел неподвижно, слегка наклонившись вперед и положив руки на колени. Ему нечего было возразить Стрэчену.

– Конечно, принимать решение каждый должен сам, – сказал Кал-вер спокойно. – Я только хочу, чтоб вы помнили: там бродят бешеные собаки; вам могут встретиться люди, которые умирают в страшных муках и молят о помощи, но их слишком много, чтобы им можно было помочь; там рушатся дома, и в любой момент можно оказаться погребенным под обломками. Там, наверху, все рушится, разлагается, гибнет. А дождь лишь усугубляет обстановку.

Он попросил Кэт налить ему еще кофе и продолжал:

– Вскоре неизбежно вспыхнут и будут распространяться тиф, холера и другие болезни, о которых говорила доктор Рейнольдс. Тучи насекомых, роящихся над разлагающимися трупами, будут разносить их с места на место, и от этого не будет спасения. И наконец, самое страшное – черные крысы-мутанты, бродящие по туннелям, а сейчас, может быть, даже и по земле. Мы видели их трупы на станции метро и видели изуродованных, покалеченных, заживо обглоданных ими людей, их огромное множество. Если на вас нападет несколько крыс – шансов выжить не будет. Даже одна крыса может убить вас.

– Слушайте, слушайте его внимательно, – почти торжествующе вскричал Дили. – Вы не хотели верить мне как представителю властей, но Калвер – нейтрал, а говорит то же самое. Я предупреждал вас обо всех этих опасностях, но вы...

– Замолчите, Дили, – оборвал его Калвер.

От неожиданности Дили закрыл рот и уставился на Калвера, будто впервые видел его. Калвер тоже смотрел на него, пытаясь взглядом внушить, что ситуация здесь, в убежище, гораздо серьезнее, чем это представляется Дили. Несмотря на предельную усталость, Калвер чувствовал, как во время его рассказа нарастало нервное напряжение, и сейчас оно достигло пика. В любой момент мог произойти срыв, последствия которого были непредсказуемы, тем более что многие люди вооружены.

Калвер понимал, что именно попытки Дили любой ценой удержать власть, его желание заставить всех подчиниться приказам сверху, то есть действовать по его указке, привели к тому, что люди взялись за оружие. Он спровоцировал их на это, не в состоянии смириться с тем, что ни закона, ни порядка, которым он привык поклоняться и слепо следовать, больше не существует. Даже бывшие союзники Дили поняли это и отступились, приняв новую ситуацию.

Упорствовал лишь один Дили. Он не желал сдавать свои позиции, это было видно по нездоровому блеску его глаз. Впрочем, так же лихорадочно блестели и глаза Стрэчена.