Калвер не успел ничего ответить, потому что Фэрбенк, подойдя к мокрой от дождя лестнице, сказал:

– Не знаю, как вам, а мне уже просто не терпится взглянуть на это своими глазами.

Калвер криво улыбнулся, все еще не отводя взгляда от лица Брайса.

– Да. Фэрбенк, вы правы. Мы все разделяем ваше нетерпение, – сказал он и первым вышел под дождь.

Дождь был приятным, теплым, ласковым. Калвер поднял лицо вверх, закрыв глаза, будто хотел смыть с себя все то страшное, через что ему пришлось пройти. Мак-Ивен сказал правду: дождь был неестественно теплым и оттого казался живым и каким-то ненастоящим. Калвер поднимался вверх по ступеням. Остальные шли за ним. Дойдя до верхней ступеньки, он остановился, поджидая своих спутников. Выстроившись в одну шеренгу, они медленно огляделись вокруг, и их лица побледнели еще сильнее. А теплый ласковый дождь все шел и шел. Это был единственный звук, который они слышали. Вокруг стояла мертвая тишина.

Брайс упал на колени и закричал:

– Нет, нет, нет!..

Много лет назад, когда Калвер был ребенком, кто-то показал ему фотографию, изображающую Боман-Хэмел, маленький городок около Соммы. Старая фотография была датирована ноябрем 1916 года, время первой мировой войны, и с той давней поры в его памяти навсегда запечатлелся этот образ.

Бой, по-видимому, недавно закончился. Голые деревья, без веток, с обгоревшими вершинами, ни единой травинки, ни одного цветочка на развороченной земле. Ни одного дома, одни развалины. Ни одной птицы. Никакой жизни. Сплошное опустошение, абсолютное и бесконечное. Ему все время казалось, что, если бы он смог войти в эту картину, если бы оказался на этой мертвой, выжженной земле, вдыхая обжигающий, зараженный газом воздух, ничто вокруг не откликнулось бы на его появление. Это ощущение преследовало его всю жизнь. И вот сейчас он переступил через рамку этой фотографии и оказался в центре безжизненной пустыни.

Город лежал перед ними уничтоженный и растоптанный, нигде не ощущалось никакого движения. Только дождь, которому, казалось, не будет конца. Некоторые дома превратились в бесформенные развалины, другие, разрушенные, словно каменные идолы, торчали среди изуродованных, покореженных, перевернутых машин. Фонарные столбы напоминали скорчившиеся от боли фигуры. Некоторые, вырванные из своих бетонных оснований, лежали среди других обломков, как воины на поле брани. В грудах мусора валялись мебель, телевизоры, домашняя утварь, разнообразное конторское оборудование. Впечатление было такое, что город вывернул наизнанку свои внутренности. Может быть, поэтому от вида столь безобидных и привычных предметов спазм перехватил горло.

Все это, открывшееся взгляду на поверхности, потрясло их так сильно, что они уже почти не обращали внимания на беспорядочно разбросанные повсюду груды изуродованных человеческих тел, к виду которых успели привыкнуть. Трупы лежали повсюду: в автомобилях, в перевернутых автобусах, среди мусора и в развалинах, на дорогах и в дверных проемах не существующих уже домов.

Мужчины испытали некоторое облегчение, когда поняли, что благодаря ливню насекомым пока не удалось добраться до разлагающихся трупов.

Они медленно продвигались по мертвому городу, и каждый шаг вызывал новый шок, и лишь благодаря оцепеневшему от напряжения мозгу они еще не сошли с ума от ужасающих картин, которые постоянно представали перед ними, сменяя одна другую и складываясь в страшную панораму погибшего города.

Стоя на улице в центре разрушенной столицы, они видели далекую линию естественного горизонта, который всегда раньше был заслонен бетонными небоскребами. Также хорошо просматривались отсюда и отлогие холмы, окружающие Лондон, на востоке и на западе виднелось лишь открытое пространство, целые городские кварталы были стерты с лица земли.

Это было ужасающее зрелище. И каждый из них испытывал гнету-шее одиночество, невыносимую тоску по миру, который они потеряли, по людям, которые погибли. По жизни, которая никогда уже не возобновится. Над ними висело темное низкое небо, их окружал незнакомый серебристо-серый горизонт. Теплый дождь промочил их до нитки, но не смог смыть ни их слезы, ни их глубокую скорбь.

Брайс упал на колени, положив голову на грязный мокрый тротуар. Мак-Ивен плакал, и слезы, перемешавшись с дождем, текли по его лицу.

Фэрбенк неподвижно стоял, откинув голову назад и закрыв глаза. Калвер пытался сдерживать переполнявшие его чувства. Он еще раз обвел взглядом все, что осталось от города, и на востоке разглядел развалины собора Святого Павла. Без купола он не сразу опознал его. Конечно, когда они с Дили бежали по этим улицам после первого взрыва, торопясь в убежище, у него не было времени смотреть по сторонам, но все же кое-что он успел разглядеть тогда и с уверенностью мог сказать, что разрушения не были такими катастрофическими. Но это было после первого взрыва, а всего на город сброшено пять бомб. Удивительно, что после такого мощного удара все же кое-что можно было еще узнать. Ему казалось, что на востоке и юго-западе разрушения были чуть меньше, чем в других местах, но дождь размывал всю картину, поэтому точно нельзя было судить ни о чем. Нижние этажи нескольких зданий, возле которых они остановились, были практически целы, хотя рядом высились груды обломков, бывшие когда-то их верхними этажами.

Вдали сквозь пелену дождя он разглядел красные отблески пламени. Там, видно, еще что-то догорало, или это уже очаги новых пожаров. И, будто подтверждая его догадку, яркая вспышка осветила тусклое небо на севере: там что-то взорвалось. В этом смысле дождь был спасением не только потому, что смывал радиоактивную пыль, но и потому, что не давал разбушеваться пожару. Иначе жалкие руины города превратились бы в бушующий огненный ад. Калвер подошел к Мак-Ивену и тронул его за плечо.

– Включите, пожалуйста, счетчик и проверьте, не повышена ли радиация.

Мак-Ивен, казалось, обрадовался, получив какое-то конкретное задание. Он включил счетчик, раздались щелчки, и стрелка резко заколебалась. Все напряженно ждали результата.

– Все в порядке, – поспешил успокоить их Мак-Ивен. – Стрелка остановилась. В городе всегда был какой-то радиационный фон. И сейчас счетчик показывает уровень в пределах нормы.

Он провел ладонью по лицу, стирая слезы.

Калвер окликнул стоящего рядом с ним Фэрбенка, но тот никак не отозвался. Он по-прежнему стоял с закрытыми глазами, а по лицу его блуждала странная улыбка.

– Фэрбенк, – еще раз позвал его Калвер.

Тот открыл глаза, посмотрел на Калвера, и того поразило выражение лица Фэрбенка: вместе со скорбью просматривалось какое-то странное удовлетворение, будто он был рад тому, что получил подтверждение своим догадкам.

– Ну, что будем делать дальше? – спросил он почти так же бодро, как в убежище.

И Калвер подумал, что это тоже своеобразная защитная реакция.

– Давайте поднимем Брайса и попробуем привести его в чувство. А затем быстро оглядим ближайшие окрестности. Не забывайте, что на весь маршрут нам отведено не более двух часов.

Они подняли Брайса, но тот еще какое-то время держался за них, прежде чем смог обойтись без посторонней помощи. Физические силы медленно возвращались к нему, но душевное равновесие, судя по всему, было нарушено надолго. Если не навсегда.

– Куда мы пойдем дальше? – спросил Калвер, обращаясь ко всем. – Есть варианты? Брайс покачал головой:

– Нам некуда идти. Здесь ничего не осталось. Ни одной живой души. Нам не на что надеяться... Калвер резко прервал его:

– Не паникуйте, Брайс. Это даже не весь город, а только часть его. Мы ничего не можем сказать наверняка. Кроме того, Лондон не единственный город в Великобритании. Так что еще не все потеряно. Есть какой-то шанс.

Но Брайс, словно не слыша его, продолжал качать головой.

– Здесь рядом есть магазин, – неестественно громким голосом сказал Фэрбенк. Казалось, он хочет, чтобы его услышал еще кто-то, невидимый отсюда, – это “Вулворт”. Я ходил мимо него каждый день. Там есть продукты, одежда, всякие хозяйственные мелочи. Короче, все это может нам пригодиться.