«В романе мало отрицательных персонажей. Мне больше не хочется писать ни о ничтожестве маленьких душ, ни о человеческой мерзости, мне не хочется изображать из моего искусства зеркало, подносимое к физиономии подлеца.

Зачем обращать свой взгляд на огромные груды мусора, устилающего путь, по которому шествует человеческий гений? Зачем разглядывать в увеличительное стекло его подметки?

У искусства — другие, более высокие и необозримые, восхитительные и величественные задачи: формирование новой человеческой души.

Я старался сделать свой роман занимательным, — таким, чтобы его начать читать в полночь и кончить под утро и опять вновь перечитать. Занимательность, по-моему, — это композиция, пластичность и правдивость».

Тут что ни слово — то ложь. И уж точно невозможно начать читать «Хлеб» в полночь, кончить читать под утро и снова перечитывать. Про правдивость лучше и вовсе не говорить. Но опять-таки, значит ли это, что Толстой, когда писал «Хлеб», хохотал? Едва ли. У каждого запасливого писателя имелась своя «охранная грамота». Толстовской стала повесть «Хлеб». Она же «Оборона Царицына». А «охранные грамоты» можно и в самом деле читать без конца, точно вытаскивать из кармана ножик и проверять, хорошо ли он наточен.

После «Хлеба» Толстой делал все, что велела партия. Когда надо, ругал последними словами Зиновьева и Каменева («Я не думаю, чтобы в истории революции был момент более жуткий, когда перед глазами всего мира распахнулись столь зловонные бездны человеческой души»), сравнивал их с «петляющими зайцами» и «извивающимися сколопендрами», требовал «беспощадного наказания для торгующих родиной изменников, шпионов и убийц» и предупреждал, что «так будет с каждым, кто не пересмотрит свою жизнь». Когда надо — славил Сталина: «У всех у нас, у сотен миллионов людей, в день 60-летия Сталина одно пожелание: долгой жизни вам, Иосиф Виссарионович».

Он писал о том, что «любовь к родине несет свою ревнивую бдительность» и, проявляя ее сам щедро, от души, с литературными отступлениями служил вождю: «Когда Достоевский создавал Николая Ставрогина, тип опустошенного человека, без родины, без веры, тип, который через 50 лет предстал перед Верховным судом СССР как предатель, вредитель и шпион, — я уверяю вас, — Достоевский пользовался для этого не столько записными книжками, сколько внутренней уверенностью…»

Достоевский, что называется, в гробу бы от таких речей перевернулся, но Толстому все было нипочем.

Даже знаменитый призыв «За Родину, за Сталина», с каким шли на смерть солдаты Великой Отечественной, придумал Алексей Толстой. В 1939 году в газете «Правда» появилась статья с таким названием.

«У него, — писал в ней Толстой, — нет особых требований или особых привычек. Он всегда одет в полувоенный, просторный, удобный костюм. Курит тот же табак, что и мы с вами. Но для тех, для кого он мыслит и работает, он хочет побольше всего и получше, чтобы вкусы и требования росли у нас вместе с культурой и материальным благосостоянием. Он всегда весел, остроумен, ровен и вежлив».

Или такое: «Сталин — это сила, которая сражается за новую жизнь и творит ее, это сила, неизмеримо превосходящая все капиталистические банки, вместе взятые, всю полицейско-провокаторскую систему буржуазного порабощения, все вооружение, накапливаемое капитализмом».

В 1938 году Толстой был награжден орденом Ленина. Еще раньше его избрали в Верховный Совет, потом Толстой стал академиком. И снова посыпались к нему письма с криками о помощи, вроде того, что воспроизводит Солженицын в «Абрикосовом варенье»:

«Добрейший Алексей Николаевич!

Мы, коллектив верующих Полновской церкви Демянского района, просим Вас: потрудитесь походатайствовать, нельзя ли нам вернуть нашего священника Владимира Михайловича Барсова»…«Священник Барсов для нас был очень хороший, за требы он брал кто сколько даст, а с бедных и ничего не брал».

«Москва.

Редакция “Правды”, Алексею Толстому (писателю)

Многоуважаемый товарищ!

Мы все возмущены поступком по отношению евреев, проживающих в Германии. Но они могут кричать, вопить, и весь цивилизованный мир, в том числе и Вы, уважаемый писатель, можете протестовать и возмущаться. Но я не думаю, чтобы Вы не знали, что делается у нас и в наших лагерях. Они кричать не могут, ибо большинство там женщины, уже обезумевшие от страха, невинные, оторвали от них крошечных детей, приказали подписаться на приговоре, а то еще избивали. В страшных условиях живут они, эти несчастные женщины, не имеют права написать: за что? за что? за что?!»

«Товарищ Толстой!

Вы хороший писатель, это правда, Вами все гордятся. Но вы бы имели еще больше любви от народа Дона и Украины, если бы описали Голодные годы 1932–1933. Описать это можно. Мне не верится, чтоб Вы не решились описать ту страшную сталинскую голодную пятилетку, от которой умерли с голоду миллионы людей. Когда есть факты, что матери ели своих детей (село Рудка Диканьского района Полтавской обл.). Есть живые свидетели этих голодных трагедий и они могут рассказать Вам»…«Народ любит таких писателей, которые пишут одну правду. Но которые пишут неправду, подхалимничают под существующий строй и славят одно имя это Сталин, от которого плачут народы и который создал искусственную голодовку, от которой умерли миллионы 1932–1933 г., таких писателей зовут “попками”.

Народу нужна Историческая правда.

Козуб».

«Люди, называвшие себя отцами отечества, люди, ставшие во главу народа, вдруг обрушивают на наши головы самый гнусный, дикий и бессмысленный террор! По всему многострадальному лицу России несется вой и стон жертв садистов, именующих себя “бдительным оком революции”. Два года диких, открытых издевательств. Об этом циничном разгуле нечего и писать Вам. Вы знаете и… молчите?»

Были и совсем жесткие:

«История… Как ее извращают! В угоду необъятному честолюбию Сталина подтасовываются исторические факты. И вы тоже приложили свою тонкую руку, тоже стали заправским подпевалой. Ведь в “Хлебе” вы протаскиваете утверждение, что революция победила лишь благодаря Сталину. У вас даже Ленин учится у Сталина… Ведь это прием шулера. Это подлость высшей марки!

Произвол и насилие оставляют кровавые следы на советской земле. Диктатура пролетариата превратилась в диктаторство Сталина. Страх — вот доминирующее чувство, которым охвачены граждане СССР. А вы этого не видите? Ваши глаза затянуты жирком личного благополучия, или вы живете в башне из слоновой кости?.. Смотрите, какая комедия — эти выборы в Верховный Совет… Ведь в них никто не верит. Будут избраны люди, угодные ЦК ВКП(б). Назначенство, а не выборы, ведь это же факт… Партия ушла от массы, она превратилась в диктаторскую партию. Сейчас честные люди не идут в партию. Идут в нее лишь карьеристы и люди беспринципные, аморальные…

Вы показываете Троцкого предателем. Вы негодяй после этого! Пигмей рядом с этим честнейшим гигантом мысли! Ведь это звучит анекдотом, что он и тысячи благороднейших людей, настоящих большевиков, сейчас арестованных, стремились к восстановлению у нас капиталистического строя… Этому не верит никто! Как вы не замечаете, что сверкающая идея Ленина заменена судорожными усилиями Сталина удержать власть. Где тот великолепный пафос, что в Октябре двинул миллионы на смертельную битву? Под зловонным дыханием Сталина и вот таких подпевал, как вы, вековая идея социализма завяла, как полевой цветок в потных руках мерзавца! И вы, инженер души человеческой, трусливо вывернулись наизнанку, и мы увидели неприглядные внутренности продажного борзописца.

Вы, увидя вакантное место, освободившееся после смерти М.Горького, чтобы его занять, распластались в пыли, на брюхе поползли, расшибая лоб перед Сталиным, запев ему хвалебные гимны. Где же ваша беспристрастность? Где честность художника? Идите в народ, как Гарун аль Рашид, и послушайте чутким ухом. И вы услышите проклятия и неприязнь по адресу Сталина. Вот где настоящая правда!