В одной из стен квартиры проделан люк, ведущий в крошечный санузел с сидячей ванной размером не больше стула и унитазом, которым можно пользоваться, только сев на корточки, что, впрочем, вполне привычно для японских мужчин. В подвале здания имеются традиционные японские бани с душем и большими ваннами общего пользования, однако Акира Саказаки наведывается туда нечасто. Его вполне устраивает принадлежащее ему жилье со всеми современными удобствами, которые, будучи компактно расположены, высвобождают ему массу времени для работы. Подумать только: сколько времени попусту тратят люди на перемещение по комнатам — особенно на Западе! Пространство есть время. Акира Саказаки был изумлен тем, как бездарно расходуется и то и другое в калифорнийских домах, где ему приходилось бывать во время аспирантской учебы в Соединенных Штатах. Там были отдельные комнаты не только для того, чтобы спать, есть и испражняться, но и для того, чтобы готовить еду, учиться, развлекаться, смотреть телевизор, устраивать игры, стирать белье и посвящать время любимому делу, — и все они занимали сотни и сотни метров земной поверхности, так что на перемещение из спальни в кабинет уходила целая минута.

Акира снимает костюм и рубашку и аккуратно вешает их в стенной шкаф над диваном-кроватью. Потом на карачках пробирается в санузел, намыливается, смывает пену и наполняет

кипятком сидячую ванну. Пока Акира размокает в ней, очищая поры от городской грязи, электрический вентилятор бесшумно разгоняет пар. Затем Акира споласкивается чистой теплой водой и ползком возвращается в жилую комнату. Облачившись в легкое домашнее кимоно, он садится, поджав под себя ноги, перед столом, на котором стоит электрическая пишущая машинка. По одну сторону от нее лежит аккуратная стопка бумаги; каждый лист расчерчен на двести квадратов, каждый из них тщательно вписан японский иероглиф. По другую сторону от пишущей машинки лежит аккуратная стопка бумаги, но только без квадратов и иероглифов, а рядом с ней — книга в твердом переплете и захватанной суперобложке, сочинение Рональда Фробишера «Мало постарались». Акира вставляет в машинку аэрограмму[33], копирку, лист папиросной бумаги и начинает печатать письмо на английском языке.

Уважаемый господин Фробишер!

Я уже перевел почти половину Вашей книги. Мне искренне жаль снова беспокоить Вас просьбой, но я был бы весьма Вам признателен, если бы Вы помогли мне разрешить следующие вопросы. Как и раньше, я цитирую по второму изданию 1970 года.

Акира Саказаки берет в руки книгу, чтобы найти страницу с первым своим вопросом, и застревает взглядом на фотографии автора, помещенной на задней стороне суперобложки. Он делает так всякий раз, надеясь, что, вглядевшись в физиономию писателя, проникнет в тайны его интеллекта и чутьем постигнет нюансы его тона и стиля, доставляющие ему немало головной боли. Однако фотография, темная и зернистая, авторских секретов не выдает. Рональд Фробишер запечатлен на фоне двери с матированным стеклом и надписью «Обществен…», что само по себе сильно озадачивает Акиру. Что это — общественная уборная или общественная приемная депутата парламента? В том и другом случае это символично. Лицо у автора круглое, мясистое, рябое, усеянное, будто порохом, мелкими черными точками. Волосы редкие и взъерошенные. На носу у Фробишера очки в массивной роговой оправе. Одет он в видавший виды плащ. В объектив фотоаппарата смотрит довольно свирепо. Подпись под снимком гласит:

Рональд Фробишер родился и вырос в промышленном районе центральной Англии. Окончил среднюю школу, затем Колледж Всех Святых в Оксфорде. Получив высшее образование, вернулся в родную школу преподавателем, где проработал до 1957 года — до выхода первого романа «Дорога без начала», который прочно закрепил за ним репутацию ведущего писателя, принадлежащего поколению «сердитых молодых людей»[34]. С1958 года занимается исключительно творчеством. Живет с женой и двумя детьми в лондонском Гринвиче. «Мало постарались» — пятый роман писателя.

И последний, хотя опубликован девять лет назад. Акира не раз задумывался над тем, почему Рональд Фробишер ничего не написал за" последнее десятилетие, но спрашивать об этом самого писателя ему кажется не вполне тактичным.

Акира находит нужную страницу, кладет раскрытую книгу на стол и быстро печатает, не глядя на клавиатуру:

Страница 107, третья строка снизу. «Эх, блин горелый, ну сколько можно!»-Значит ли это, что Эрни недоволен стряпней своей жены?

К этому времени Моррис Цапп уже должен был бы приземлиться в Лондоне, однако вылет из Раммиджа задерживается. Самолет по-прежнему припаркован возле здания аэропорта.

— Ну что они там медлят? Не могут раскрутить пропеллер? — язвительно спрашивает он сидящего рядом пассажира.

Сосед Морриса напрягается и бледнеет:

— Что-то не так с самолетом? — спрашивает он, обнаруживая в речи южно-американский акцент.

— Да нет, наверное, плохая видимость. Посреди аэродрома собрался туман. А вы, наверное, с Юга?

— Туман? — тревожно спрашивает сосед, вглядываясь в иллюминатор. Глаза его скрыты за дымчатыми очками без оправы.

В эту минуту все четыре двигателя самолета начинают по очереди чихать, вызывая в памяти кадры старых кинофильмов, а лопасти пропеллеров — кругами разрезать сырой утренний воздух. Самолет выруливает на взлетную полосу и едет, подпрыгивая на трещинах в бетоне и ничуть не прибавляя скорости. Моррису мало что видно, так как панораму закрывает крыло самолета. Сосед в затемненных очках сидит, зажмурившись и вцепившись что есть сил в подлокотники кресла. Моррису никогда еще не приходилось видеть более испуганного человека. Самолет разворачивается и продолжает ползти по взлетной полосе.

— Мы уже в воздухе? — через несколько минут спрашивает сосед, не открывая глаз.

— Нет, по-моему, штурман заблудился в тумане, — отвечает Моррис.

Сосед торопливо расстегивает ремень безопасности и бормочет:

— Я хочу выйти из этого идиотского самолета. Я выхожу, остановите самолет! — кричит он в сторону кабины пилота.

К нему по проходу спешит стюардесса:

— Это невозможно, сэр, пожалуйста, займите кресло и пристегните ремень!

Сосед сопротивляется, но снова садится в кресло.

— У меня транзитный билет на любое направление, — говорит он Моррису, — и я решил лететь из Лондона до Стратфорда самолетом. Теперь ни за что в жизни.

В этот момент на связь с пассажирами выходит капитан и объясняет: он рулил взад-вперед по взлетной полосе, чтобы пропеллерами разогнать туман.

— Не может быть, — говорит Моррис.

Однако эти маневры оказались не напрасными. Диспетчер дает добро на взлет. Самолет замирает на конце взлетной полосы, рев двигателей переходит в истошный вой, корпус самолета начинает трястись и стучать. Сосед Морриса тоже начинает стучать зубами, причем непонятно, причиной тому вибрация или страх. Самолет устремляется вперед, набирает скорость и на удивление быстро взмывает в воздух. Вскоре он пробивает пелену облаков, и яркий солнечный свет заливает салон. Светочувствительные очки соседа превращаются в два глухих черных диска, так что не разобрать, покинул ли его страх. Моррис подумывает, не завести ли с ним разговор, но шум двигателей настолько оглушителен, что он отказывается от этой затеи; к тому же в черных очках есть что-то жутковатое и не располагающее к завязыванию дружеских отношений. Вместо этого Моррис вынимает газету и прислушивается к ласкающему ухо звяканью кофейных чашек на тележке стюардессы.