На ужин ко мне пожаловали Элмер Дэвис из Управления информационной войны и генерал Макклюр{221}, а также полковник Дэрби, командир рейнджеров, дважды награжденный крестом «За отличную службу», впервые в Тунисе и вторично на Сицилии. Позднее он погиб.
В тот день добрые новости пришли в 17.05; позвонил генерал Эдди и сказал, что 90-я дивизия его корпуса захватила золотой запас Германии в Меркерсе. Данный факт подтверждал догадку генерала Сайберта относительно местоположения верховной штаб-квартиры немцев. Слухи о подобных находках уже возникали, но ни разу не подтверждались, поэтому я велел Эдди молчать, пока мы точно не убедимся, что обнаруженное нами – действительно золотой запас Германии.
7 апреля Брэдли поинтересовался, не могли бы я временно передать 13-ю бронетанковую дивизию Первой армии, чтобы завершить зачистку «котла», образовавшегося между ней и Девятой армией. Во время той операции командир дивизии генерал Воген получил серьезную рану. На замену 13-й бронетанковой дивизии мне пришлось пустить 4-ю бронетанковую, переведя ее из 8-го корпуса в 20-й, оставив, таким образом, 8-й корпус временно без танковой дивизии, что само по себе не слишком ослабляло корпус, поскольку контролируемая им местность плохо подходила для действий танков.
Интендантская часть Третьей армии обнаружила и самостоятельно обезвредила группу противника, захватив командира 82-го корпуса германской армии генерал-лейтенанта Гама вместе с полковником, майором, лейтенантом и семью рядовыми. Похоже, им просто надоело воевать и они ждали, когда какое-нибудь американское подразделение возьмет их в плен. Честь эта выпала цветным, [243] и я еще никогда не видел таких счастливых солдат – они страшно гордились подобным обстоятельством.
В 15.00 Эдди позвонил, чтобы сообщить приблизительную сумму захваченных в хранилище ценностей – рейхсмарок в банкнотах на сумму примерно в миллиард американских долларов; относительно же золота он не знал, но предполагал, что оно находится за стальными дверьми. Я приказал взорвать двери. Эдди также сообщил, что у него под замком сидят два сотрудника германского Рейхсбанка.
В тот день перед армейским фотографом продефилировал четырехсоттысячный пленный, взятый Третьей армией.
Поздно вечером в расположении 8-го корпуса вспыхнуло непродолжительное сражение с оказавшейся зажатой между флангами 89-й и 87-й дивизий группой немцев численностью две тысячи человек. В то же самое время северный фланг 20-го корпуса подвергся нападению, которое отразил силами 76-й дивизии и штурмовой бригады 6-й бронетанковой.
К ужину подоспел адъютант генерала Жиро с освобожденными из немецкой неволи членами семьи своего шефа, которых обнаружили в городе под названием Фридрихрода. Они провели у меня всю ночь, а утром я отправил их самолетом в Мец – так мне казалось безопаснее и, главное, быстрее, чем посылать их на машине.
Восьмого числа на утреннее совещание прибыли мистер Маккой с генералом Крейгом{222} из ВВС. Замминистра не скупился на комплименты. Он очень хотел побывать на передовой, чтобы увидеть наших ребят в деле, однако, принимая во внимание расстояния и учитывая тот факт, что вокруг шатались разрозненные группы немцев, зачастую обстреливавшие проезжавшие по дорогам колонны, я настоятельно отсоветовал ему ехать. 7 апреля полковник Р. С. Аллен, помощник начальника разведотдела Третьей армии, получил серьезное ранение, один человек был убит, а еще трое захвачены – и это из семи человек, проезжавших на машине в окрестностях Готы. Мы с мистером Макклоем затронули одну довольно сильно волновавшую меня тему – неоправданно массированные бомбардировки центральных кварталов городов. Замминистра признался, что говорил об этом с Диверсом и Пэтчем, и оба согласились, что подобная практика – бесполезное варварство.
Начальник штаба 90-й дивизии нарушил мое распоряжение до поры до времени скрыть информацию об обнаружении немецкого Гохрана. Взорвав двери хранилища, Эдди нашел еще 4500 золотых слитков весом почти по шестнадцать килограммов каждый на общую сумму приблизительно 57 600 000 долларов. Я немедленно связался с генералом Брэдли, сказав ему, что, принимая во внимание [244] тот факт, что сведения стали достоянием гласности, я считаю данный вопрос скорее политическим, чем чисто военным и предлагаю прислать начснаба Штаба командующего союзническими экспедиционными силами для передачи ему наших трофеев.
Мистер Макклой пожелал навестить в госпитале полковника Уотерса, и мы вместе посетили также несколько палат и операционных. Он остался доволен работой врачей и прочего медперсонала, а также тем, как содержатся раненые. После отъезда замминистра я вернулся в госпиталь и вручил Уотерсу Серебряную звезду и Дубовую ветвь. Он и не знал, бедняга, что давно награжден, поскольку выпал из жизни более чем на два года, находясь в плену еще со времени Тунисской кампании.
Все три корпуса, которые я посетил во второй половине дня, были готовы возобновить ограниченные наступательные действия, чтобы выйти на 20-ю линию сетки координат{223}. Я сказал командиру 20-го корпуса: если при выходе на линию они смогут продвинуться к Эрфурту, что чуть восточнее, то пусть возьмут его в клещи с юга с целью «умыть» высокопоставленных немцев, намекающих на возможность некоего «ответного удара», во что я лично не верил. 8-й корпус силами 89-й дивизии на севере и 87-й на юге должен был передвинуться на ту же самую линию координат с приказом взять Арнштатд. 12-й корпус уже шел к намеченному рубежу, но я считал, что продвижение его задержится везде, кроме правого фланга, где данное соединение получило приказ взять Эйсфельд и Кобург.
10 апреля ограниченное наступление, решение о котором мы приняли накануне, успешно развивалось, и мы перенесли штаб-квартиру армии из Франкфурта в Герсфельд, проехав автобаном. Когда мы впервые столкнулись с германскими автобанами, мы намеревались использовать их как главные магистрали для продвижения наших войск, но вскоре практика доказала, что для стремительных атак более подходят дороги второстепенного уровня, поскольку автобаны в некоторых точках пролегают выше последних и в подобных местах легко могут быть взорваны и приведены в полную негодность. Как-то мы поймали одного немецкого полковника, который гордился тем, что с помощью всего лишь одного пятисоткилограммового авиационного фугаса остановил продвижение Третьей армии не меньше чем на два дня.
Вполне возможно, он говорил правду. Однако через три дня после перехода в наши руки автобан стал исключительно полезной штучкой, поскольку этого времени инженерным войскам вполне хватило, чтобы привести его в порядок. Они сделались настоящими специалистами по починке автобанов, как показали себя мастерами, [245] выполняя все прочие задачи, которые вставали перед ними в силу военной необходимости. Дабы наглядно показать, как здорово немцы постарались, разрушая дороги, я скажу, что на одном участке в двадцать километров мы с Кодменом насчитали четырнадцать мест, где были взорваны фугасы.
По пути к новому командному пункту в Херсфельде мы сделали остановку в Висбадене и отобедали с генералом Брэдли. Место, где располагался командный пункт, прежде, по-видимому, служило тренировочным лагерем для бронетанковых или же интендантских войск. Все здесь было очень толково устроено; имелись кухня, офицерская и солдатская столовые, а также множество ангаров, один из которых был доверху завален запчастями для интендантских фур.
Во время долгого переезда я стал свидетелем величайшей бесхозяйственности наших солдат, бросавших бензиновые канистры по обочинам дороги, и издал приказ, чтобы помощник генерал-интенданта Третьей армии лично проехал по дороге в сопровождении двух грузовиков и проследил, чтобы все канистры были собраны.
Я также отметил, что едва ли не каждый рядовой медицинского корпуса, разжившись у гражданских лиц мотоциклом или автомобилем, раскатывал на нем повсюду, тратя немереное количество горючего и создавая пробки на дорогах. Кроме того, транспорт, на котором они разъезжали, позднее понадобится немцам для восстановления своей страны. Словом, мы издали приказ о конфискации всех добытых таким путем машин и мотоциклов.
