29 марта в состав Третьей армии перешли 70-я пехотная дивизия под началом генерал-майора А. Дж. Барнетта и 13-я бронетанковая генерал-майора Дж. Б. Вогена; эти соединения, однако, надлежало оставить в резерве Штаба командующего союзническими экспедиционными силами к западу от Рейна. Такое положение нас вполне устраивало, поскольку улучшало ситуацию в тылу, и мы дислоцировали 70-ю вдоль берега Рейна от Кобленца до Оппенгейма. Мы также нашли применение приданным Третьей армии четырем кавалерийским бригадам, которые нам прежде приходилось держать в резерве. Брэдли попросил меня оставить одну пехотную дивизию как резерв армии в сборном пункте где-то поблизости от Франкфурта или Висбадена. Выбор пал на 5-ю пехотную дивизию. [236]
Что же касается всего прочего, дела шли нормально. 4-я и 6-я бронетанковые дивизии уверенно продвигались, хотя 11-я бронетанковая, которая повернула в восточном направлении, застряла под Ханау. Темпы наступления северных дивизий 8-го корпуса также замедлились, в основном из-за того, что Первая армия самостоятельно провела разграничение позиций на флангах, не согласовав свои действия со штабом 12-й группы армий и вразрез с принятыми там решениями, в результате чего правая граница Первой армии пролегла ровно поперек маршрута наступления 87-й дивизии. В конечном итоге недоразумение было устранено и границы выровнены.
30 марта немецкое радио передало заявление о том, что некая американская бронетанковая дивизия, наступавшая на Хаммельсбург, была окружена и уничтожена{217}.
Мы получили указания наступать на линии рек Верра и Весер, а затем продвигаться к востоку от реки Эльба. Данный маневр высокое начальство предписывало нам выполнять медленно. Мы же, напротив, указывали, что в данном случае единственным способом избежать потерь было как можно более быстрое продвижение.
6-я бронетанковая дивизия при поддержке частей 80-й и 65-й пехотных дивизий достигла точки в двадцати километрах к юго-западу от города Кассель.
31 марта я полетел в новую штаб-квартиру 12-го корпуса, расположенную к востоку от Франкфурта, где объяснил командиру и его офицерам, что, проследовав через линию рек Верра и Весер, их подразделение должно будет продвигаться со скоростью не свыше двадцати – двадцати пяти километров вдень. Я намеревался лететь к командиру 20-го корпуса, чтобы обрисовать Уокеру ситуацию, однако он сам приехал в штаб-квартиру 12-го корпуса, и мы все решили на месте.
Затем я поехал на поле, чтобы отправиться в 8-й корпус, когда приземлился самолет с генералом Сайбертом, начальником разведотдела Двенадцатой группы армий, который попросил меня повременить. У него имелся, как он уверял, многообещающий план захвата центра германских коммуникаций в окрестностях Гота, Эрфурта, Веймара и Ордруфа.
Прямое аэродрома я позвонил в штаб 12-го корпуса, чтобы задержать Уокера до нашего с Сайбертом возвращения туда. К сожалению, Уокер уже уехал, однако его удалось перехватить, и он вернулся в штаб почти тогда же, когда мы с Сайбертом приехали туда. Мы изложили идею быстрого наступления на Веймарском четырехграннике с Эдди на правом фланге и Уокером – на левом. Я сказал командирам корпусов, что они получают величайший шанс вписать свои имена в историю. Надо было пошевеливаться, [237] и я дал Уокеру разрешение обойти Кассель, чтобы ускорить продвижение.
Затем я полетел на командный пункт 7-го корпуса чуть к западу от Лимбурга. Лимбургский аэродром принимал самолеты транспортной бригады, привозившие по полтонны бензина практически ежеминутно. Если бы не авиация, мы бы уже остались без горючего.
Прежде чем я уехал из штаба корпуса, я добился от Гэя согласия договориться по телефону о границах между 8, 20 и 12-го корпусами, так как мы собирались поместить 8-й корпус в середину. Мидлтона вариант разграничения устраивал. Однако ввиду предстоящего наступления на Веймарский четырехгранник и возможной немецкой контратаки из предместий Ганау, я велел ему отложить операцию, поскольку с той позиции, которую он занимал около Лимбурга, он самым наилучшим образом мог воспрепятствовать любым поползновениям противника нанести нам удар со стороны Ганау.
На пути домой мы с Кодменом пролетали над Рейном и сделали фотографии с воздуха в том месте, где 8-й корпус форсировал горловину реки.
В 18.30 позвонил Брэдли и сказал, что генерал Эйзенхауэр обеспокоен риском, с которым связана атака на Веймар, однако после обсуждения я получил разрешение продолжить операцию.
Я договорился о создании двух новых рот в составе 4-й бронетанковой дивизии взамен тех, которые, как мы теперь уже точно знали, попали в окружение и были захвачены. Командовавший ими капитан получил легкое ранение, когда роты форсировали Майн восточнее Франкфурта. Однако они продолжали продвижение и достигли предместий Гаммельбурга. Они столкнулись с подразделениями трех немецких дивизий, которые дрогнули перед их натиском.
Когда часть танков и мотопехоты на бронемашинах дала бой противнику, оставшаяся часть танков отправилась в лагерь военнопленных в десяти километрах к северу и освободила всех, кто там находился. Эти танки вместе с более чем тысячей пленных присоединились к своим товарищам у Гаммельбурга и двинулись в обратный путь по дороге, которую отбили у неприятеля. То, что произошло дальше, рассказал мне присутствовавший там (но не командовавший) мой адъютант майор Стиллер. Он предлагал капитану, взяв немного севернее, воспользоваться другой дорогой, а не той, по которой они пришли сюда. Командовавший отрядом офицер отклонил предложение. Позднее, когда он остановил машины для заправки, колонна с разных сторон подверглась нападению сразу трех немецких пехотных полков и была рассеяна. Когда стало ясно, что происходит, майор Стиллер, командир отряда, а с ними еще пятеро рядовых и сержантов продолжали сражаться до тех пор, пока не истратили все патроны. Техника также [238] была выведена из строя, и им не осталось ничего другого, как сдаться.
1 апреля, два года спустя после гибели Джексона{218}, мы продвигалась медленнее обычного, в основном из-за блокпостов на дорогах и мин. Но так или иначе 4-я бронетанковая дивизия находилась в шести километрах к западу от Эйзенаха, в то время как северная колонна 11-й бронетанковой дивизии того же 12-го корпуса была в Оберфильде. Из штаба 12-й группы армий мы получили предупреждение: если мы не достигнем Веймара к концу дня 1 апреля, нам следует остановиться и дождаться выдвижения Первой и Девятой армий. Нам же удалось убедить вышестоящее начальство разрешить нам не прекращать наступления хотя бы до 17.00 2 апреля.
2 апреля 8-й корпус в соответствии с нашими планами, начал занимать позицию между 20-м на севере и 12-м на юге, высвобождая 4-ю бронетанковую дивизию. 80-я дивизия 20-го корпуса возобновила наступление на Кассель, имея времени в обрез; однако мы знали, когда мы ставим перед 80-й задачу, она будет выполнена и необходимый эффект всегда достигнут.
В тот день пришло несколько сообщений о том, что немецкие солдаты, как позднее выяснилось, из состава 2-й горнострелковой дивизии, бежавшие с высот к северо-востоку от Франкфурта, появились в тылу 12-го корпуса. Там они напали на санитарный поезд, убили офицера и двух рядовых, а также захватили полевой склад боеприпасов. В первых поступивших ночью сообщениях живописались зверства немцев, включая убийство всего персонала госпиталя, изнасилование медсестер и уничтожение склада боеприпасов. Это, попросту говоря, еще одна иллюстрация того, что сообщения о событиях, которые имели место после заката солнца, не заслуживают слишком серьезного отношения. Ночью у страха глаза особенно велики.
В данном конкретном случае офицер и двое рядовых погибли во время первой стычки. Впоследствии немцы, прорвавшись к грузовикам и санитарным машинам, которые они намеревались использовать как средства передвижения, не причинили ни малейшего вреда ни врачам, ни медсестрам, ни прочему персоналу госпиталя. В дальнейшем они действительно натолкнулись на склад с боеприпасами, охраняемый темнокожими солдатами, которые немедленно задали деру. Немцы, однако, и не подумали поджигать или взрывать боеприпасы, а постарались уйти как можно дальше.
