Части калганского направления наступали вдоль границы по пересеченной местности и достигли района озер лишь поздно вечером. Монгольская мотобригада с [55] девятнадцати часов втянулась в бой за опорный пункт в Цаган-Обо-Сумэ.

Когда уже совсем стемнело, приехал Ю. Цеденбал. Потом это вошло в правило – мы встречались каждый вечер, чтобы поделиться впечатлениями, посоветоваться, обсудить некоторые важные вопросы.

Обычно оживленный, жизнерадостный, на этот раз он выглядел озабоченным.

– Сказываются настроения, укоренившиеся в период мирного обучения войск, – произнес генерал, здороваясь. – Слишком медленно поворачиваются тылы.

Он рассказал, что в 8-й кавдивизии плохо работали органы снабжения. Вода поступала в части с большим опозданием и в ничтожно малом количестве. Появились затруднения с горюче-смазочными материалами, питанием. Ю. Цеденбал навел там порядок и серьезно предупредил людей, ответственных за боевое обеспечение. Но не исключено, что аналогичное положение создалось и в других соединениях. Посоветовавшись, мы тут же вызвали нескольких офицеров штаба и политуправления Группы, проинструктировали их и направили в дивизии для проверки работы тылов и организации помощи на местах.

Офицеры разъехались, но озабоченность не покидала Цеденбала. Я поинтересовался, что его беспокоит.

– Взаимоотношения с местными жителями, – ответил генерал. – Мы знаем, что значительная часть маньчжурского народа, в том числе и многие состоятельные люди, не поддерживает агрессивной политики японской военщины и своего реакционного правительства. Однако далеко не все население правильно понимает цели и задачи наших войск. Некоторые попались на удочку враждебной пропаганды. Иные просто выжидают. Поведение советских и монгольских воинов должно быть исключительно корректным. В этом залог наших добрых взаимоотношений с народом Маньчжурии.

Ю. Цеденбал считал необходимым усилить воспитательную работу с бойцами и разъяснительную – среди населения. Я горячо поддержал эту мысль, и мы тут же сформулировали основные пункты, регулирующие отношения военнослужащих с местными жителями. [56]

Цаган-Обо-Сумэ – монастырь. Если считать от границы напрямую, до него не более десяти километров. Здесь, под гостеприимным крылышком лам, приютились пограничный отряд маньчжуров, японская миссия агентурной разведки и банда диверсантов. Многие годы «святые отцы» благословляли отпетых головорезов на преступления против Монгольской Народной Республики.

Полковник Нянтайсурэн был рад, что воинам его бригады доверена почетная задача – уничтожить этот опорный пункт противника.

Бронеподразделение лейтенанта Бодарчи подошло к монастырской впадине поздно вечером. Командир бригады Нянтайсурэн и его советник гвардии полковник Болтров остановились на холме, чтобы наблюдать, как Бодарчи поведет разведку боем.

Как только бронемашины стали спускаться к монастырю, противник открыл сильный огонь. Завязалась перестрелка, которая позволила засечь и нанести на карту вражеские огневые точки. После этого Нянтайсурэн дал сигнал отойти, а сам выехал в бригаду.

Об этом в полночь доложил мне с калганского направления полковник Дорожинский. Я удивился, и было чему: сидеть несколько часов возле какого-то монастыря, когда впереди десятки тысяч войск противника! Это была непростительная медлительность.

– Если мы у каждой богадельни будем топтаться только по часу, противник сумеет подтянуть силы. Возникнет опасность затяжного боя, неизбежны большие потери. – Я старался говорить убедительно и спокойно, хотя был очень взволнован. – Немедленно прикажите бригаде атаковать монастырь и овладеть им.

Нянтайсурэн подтянул к монастырю еще батальон и артиллерийскую батарею. Совместными усилиями Цаган-Обо-Сумэ был взят.

Начальник политотдела бригады полковник Содномжамц с помощью политотдельцев собрал служителей монастыря и местное население. Он рассказал им об освободительной [57] миссии советских и монгольских войск в Маньчжурии. Особенно заинтересовало слушателей сообщение о сущности народной власти и о социалистических преобразованиях, которые сделали светлой и счастливой жизнь скотоводов МНР.

Беседа продолжалась не более тридцати минут, пока части получали новую боевую задачу и подкреплялись. Но этот правдивый разговор согрел души людей.

– Недаром говорят, что правда находит короткий путь к сердцу простых людей. Японцы никогда не говорили с нами о жизни, – заявил один из слушателей. – Захватчики лишь требовали безропотной дани наранхуну{15}.

А когда монгольские войска возобновили дальнейшее, наступление, бедняки восклицали:

– Сайн байну, улан цирики Сухэ!{16}

Второй день наступления.

По-прежнему идет борьба с вражескими частями и с пустыней – «противником номер два».

Солнце свирепствует. Даже полевые мыши, сурки и другие обитатели Гоби предпочитают отсиживаться в глубоких норах.

К середине дня меня начало серьезно беспокоить состояние личного состава. Жара грозила вывести из строя значительную часть людей. Обгоняя колонну нашей 59-й кавдивизии, я заметил, как один солдат вяло склонился к шее коня, обхватил ее, но не удержался и свалился наземь. На помощь бросились два товарища; они с трудом приподняли упавшего.

– Вы ранены? – спросил я.

– Нет, – чуть слышно прошептал он опухшими, потрескавшимися губами. – Что со мной, не могу понять. [58]

– В бою советский солдат падает только мертвым. Возьмите себя в руки, встаньте!

Усилием воли солдат заставил себя подняться. Теперь нельзя было отказать ему в товарищеском участии.

– Вы побороли крайнюю усталость. Это ваша первая победа. Не роняйте чести и достоинства советского воина.

– Слушаюсь, товарищ командующий…

Конечно, обессилевшего солдата можно было взять в машину, но я не сделал этого. На войне так нельзя: нет воли – нет солдата. Да и на остальных это могло произвести нежелательное впечатление. А людям действительно трудно. Наступаем только второй день, и уже появились первые жертвы пустыни. Я приказал срочно проверить, где и сколько имеется воды на рубеже, которого войска должны достигнуть вечером.

Тронулись дальше. В пути мне доложили о ходе наступления соединений Конно-механизированной группы и сообщили, что положение 6-й монгольской дивизии уточняется. Оказалось, она несколько отклонилась от своего направления. Это было неожиданностью. Ведь большинство генералов и офицеров МНА хорошо ориентировались в степи. По крайней мере так было на территории Монголии. Пришлось направить в дивизию вездесущих офицеров связи.

Увеличив скорость, мы обогнали наши передовые танковые и механизированные соединения. Впереди нас находилась лишь подвижная мехгруппа. Ехать было мучительно трудно: галька, камень, неровности и трещины грунта создавали невыносимую тряску. Мы прыгали на сиденьях, валились друг на друга. Может быть, со стороны это выглядело забавно, но нам было не до смеха.

Часам к двенадцати достигли Спаренных озер. На карте они значились как два небольших водоема, сообщавшихся протокой. Но это только на карте. Перед нами лежали два высохших озерца.

Команда водоснабжения начала рыть колодцы. Я вышел из машины, чтобы размять ноги и прийти в себя после тряски, от которой, казалось, перемешались все внутренности.

Страшно хотелось пить, но я сдерживал себя, хотя [59] в фляжке соблазнительно плескалась вода. Знал, что стоит поддаться искушению, и мучения возрастут.

Как странно все-таки устроен мир. В одном месте холода, в другом невыносимая жара, где вода в избытке, а где она на вес золота. Невольно вспомнились родные места на Северном Кавказе. Чистый горный воздух, благоухающие сады, бурные потоки и водопады. Что может быть приятнее горных родников, где вода прозрачная, как слезинка радости!

Саперы вырыли три колодца, но воды не нашли. А мы так надеялись на эти озера!

Впереди по маршруту на карте значился маленький населенный пункт Улан-Усу. Если судить по слову «усу» – воды там достаточно. Туда и двинулся разведотряд старшего лейтенанта Лобанова.