Однако оно не представлялось мне женщиной, вроде матери-Земли, или мужчиной, наподобие древних идолов.

Море было бесформенным великаном, непонятным, странным и не похожим ни на что.

Вскоре я убедилась, что оно вдобавок ко всему и опасно.

Небо заволокло тучами, ветер окреп, стал порывистым. Высокие волны швыряли наш корабль, хлестал дождь. Жадные волны старались поглотить корабль, роняя на него пену.

Я сразу стала маяться от морской болезни и не сомневалась, что вот-вот умру, — то я молилась, то меня выворачивало.

Харальд только смеялся.

— Все пройдет. Раз ты стала моей женой, тебе придется привыкнуть к морским путешествиям. Со мною было то же самое, когда я в первый раз угодил в бурю, — утешил он меня.

— Отец не мог быть привычен к морю, ведь он жил или на берегу озера Тюрифьорд, или в Гудбрандсдалире [30], — задумчиво заметил Олав. — Даже не знаю, где он освоил морское дело.

— В ранней молодости он ходил летом в морской поход. Видно, поход был неудачный, он редко вспоминал о нем. А то, чего он не успел усвоить в том походе, ему пришлось срочно усваивать в Византии. Без морской науки в поход против морских разбойников не пойдешь.

Эллисив продолжала рассказывать:

— Наконец мы добрались до Швеции. К тому времени моя морская болезнь уже прошла. Правда, в такую сильную бурю я больше не попадала.

Когда мы плыли по проливам к Сигтунам, небо прояснилось. Я думала о матери, которая покинула эти места много лет назад. С тех пор она ни разу не была здесь. Она потеряла не только родину, но и имя — в Киеве ее звали Ириной.

Конунг Энунд Якоб и королева Гуннхильд оказали нам гостеприимство.

Я никогда раньше не видела брата матери. По слухам, он был красив. Но я бы этого не сказала. Мне он показался вялым, неповоротливым, с тяжелыми чертами лица.

Королева Гуннхильд была совсем не такая — быстрые движения, острый язык.

У них гостил датчанин, Свейн сын Ульва.

— Долгие годы Свейн был глазным врагом моего отца, — сказал Олав. — Какой он из себя?

— В то время он был только ярлом. Живой, подвижный, с приятным, хотя и не особенно красивым лицом. Высокий, почти такой же, как Харальд. Слегка прихрамывал, но в тот раз это не бросилось мне в глаза.

Я не могла удержаться от смеха, когда узнала, что после смерти конунга Энунда он женился на королеве Гуннхильд. Они наверняка поглядывали друг на друга уже и тогда, когда мы гостили в Сигтунах. Конунг Энунд был либо неумен, либо самонадеян, если ему не приходило в голову, что королеве Гуннхильд может быть по душе кто-то иной, кроме него.

— Говорят, женщины без ума от Свейна, — заметил Олав. — И он от них тоже. Я наслышался россказней о его наложницах.

— Кое-что слыхала и я. Кажется, вскоре Свейну пришлось расстаться с королевой Гуннхильд — архиепископ решил, что между ними слишком близкое родство.

Тогда, в Сигтунах, Свейн обрушил на Харальда все свое красноречие. Он призывал Харальда объединиться с ним против Магнуса сына Олава, который в ту пору правил и в Норвегии и в Дании, чтобы общими усилиями отнять у него обе эти страны. Харальд стал бы конунгом в Норвегии, а Свейн — в Дании. Он считал, что у него, как у потомка Кнута Могучего, больше прав на Данию, чем у Магнуса.

Харальд об этом и слышать не хотел. Тогда не хотел. Он сказал, что ему надо поговорить сперва с Магнусом, может, тот добровольно поделится с ним властью.

Я считала, что ему негоже объединяться с кем-то против Магнуса. Перед отъездом из Киева мои отец и мать взяли с Харальда слово, что он будет другом и советчиком Магнусу и никогда не станет строить козни против него.

Мы снова поплыли вдоль побережья на юг — Харальд держал путь в Норвегию. Был ясный день, и я вдруг поняла, что мне нравится плыть по морю.

Харальд привел меня на корму и сам взялся за кормило, рядом стоял Халльдор.

— Ты, кажется, освоилась? — спросил у меня Халльдор.

Я ответила ему по-гречески, что могу в этом поклясться.

Харальд рассмеялся.

— Я знал, что в твоих жилах течет ястребиная кровь. Тебе бы только еще летать научиться.

— В висе, которая рассказывает о возвращении отца в Норвегию, говорится, что он вез с собой прекрасный груз, — перебил ее Олав. — Видно, скальд имел в виду тебя?

— Или мое приданое.

— Тебе не нравится, когда я говорю, что ты красивая? — спросил Олав. — Ты и в прошлый раз была недовольна.

— Ты тоже недурен собой, — сказала Эллисив, — но какое это имеет значение?

Олав удивился.

— Я не понимаю, про что ты говоришь?

— Один из тех людей, кого я ставлю выше других, уродлив, — ответила Эллисив, — Это Халльдор сын Снорри. Его лицо обезображено шрамом.

Харальд часто говорил, что Халльдор оставался невозмутимым перед любой опасностью; как бы туго ни приходилось во время битвы, его не покидало спокойствие. «Чего бояться, — говорил Халльдор, — если я уже изувечен?»

— И часто он так острил?

— Нередко. Но он, бывало, и гневался. Он единственный посмел упрекнуть твоего отца в трусости, прямо ему в глаза.

— Разве для этого мог быть повод?

— Нет, конечно, Харальд никогда не был трусом, но Халльдор был тогда в сильном гневе.

Однажды на Сикилее им предстояло взять город. Халльдор с другими воинами пробился к воротам, но горожане яростно сопротивлялись. Халльдор и его люди были без щитов — они хотели обмануть горожан, сделав вид, что безоружны. Им нужно было продержаться в воротах, пока подоспеет Харальд с остальными воинами. Но Харальда не подпускали горожане, осыпая его войско с городской стены камнями и стрелами.

Когда Харальд все-таки пробился к воротам, пал его знаменосец.

— Подними знамя, Халльдор! — крикнул он.

— Пусть заяц несет твое знамя, трус, — крикнул в ответ Халльдор. — Ты еле продвигаешься!

Однако знамя поднял. Как раз в этом сражении, когда он был без щита, ему рассекли лицо. Но вернемся на шведское побережье…

Харальду не было нужды плыть в Норвегию, чтобы встретиться с Магнусом. Магнус со своими кораблями стоял в Эресунне.

Они обменялись гонцами, в конце концов Магнус с семью самыми знатными людьми поднялся на корабль Харальда.

Мы с Магнусом встретились как брат с сестрой после долгой разлуки.

Встреча Харальда с Магнусом была не такой сердечной.

После обязательных приветствий Магнус сказал, что хочет просить Харальда помочь ему в борьбе против Свейна сына Ульва.

Харальд ответил согласием. Но прежде он хотел бы узнать, готов ли Магнус поделиться с ним властью.

— Мы оба потомки Харальда Прекрасноволосого, — сказал он. — И мы оба в тесном родстве с Олавом Святым.

Магнус ответил, что, скорее всего, они придут к согласию, но все-таки прежде он должен обсудить это дело со своими советниками. Их это тоже касается, а он бы не хотел поступать против их воли.

Главным советником Магнуса оказался Эйнар Брюхотряс. Твой отец давно имел на него зуб.

— Почему? — спросил Олав.

— Тогда мне это было невдомек, но позже я узнала, что Эйнар в Киеве высмеял Харальда. Эйнар с Кальвом сыном Арни приехали в Киев за Магнусом, которого собирались провозгласить конунгом Норвегии. Харальд сказал им, что скорее ему пристало быть конунгом, чем этому малолетнему отроку. И Эйнар посмеялся над ним.

Теперь Эйнар сказал, что, если Магнус разделит с Харальдом власть, Харальд должен отдать половину своих сокровищ, награбленных в чужих землях. Магнуса разорили войны со Свейном сыном Ульва, и он нуждался в серебре.

Харальд смерил Эйнара взглядом, потом обвел глазами других советников Магнуса.

На бедняков они не были похожи. У Эйнара на руках красовались золотые обручья, на голове — золоченый шлем, а плащ скрепляла великолепная пряжка. Он был куда наряднее Магнуса.

— С Магнусом я готов поделиться, — сказал Харальд. — Только боюсь, как бы мои сокровища не уплыли из его рук. Я сражался и терпел лишения на чужбине не для того, чтобы обогатить норвежских толстосумов. Плохи дела страны, где у конунга одно золотое обручье, а у его советника — два.