Не сознавая как следует, что с ним, Валеран, как лунатик, поднялся. Зал со всеми этими распростертыми гигантскими телами с черными лицами, трупами на полу и перевернутой мебелью был похож на поле битвы. Лоб у Валерана пылал, свежая рана жгла плечо. «В конце концов, — говорил он себе, чтобы успокоиться, — я все равно не смогу уйти далеко, я потерял много крови. А если там наверху и есть какая-то девушка, я попрошу ее закричать, будто я ее убиваю. Но я уверен, что нет никакой возможности выйти отсюда, избежать смерти». Он начал пробираться сквозь толпу врагов, которые, казалось, теперь не представляли для него опасности. Он перешагивал через бесполезные излучатели и мертвые головы. Резкий запах вина, раздавленных цветов, мяса и гнили, самый настоящий запах современной Земли, казалось, распространялся вокруг него. Он с трудом поднялся по спиральной лестнице. А там, внизу, рухнули последние преграды или, может быть, победители поняли, что болезнь преследовала их по пятам в резне и в победах, что она злобно торжествует над ними. Оргия переходила в резню, хрипы и стоны сотрясали купол, и какая-то растрепанная девушка, залитая кровью до пояса, бегала прямо по столам и ревела:

Валеран наткнулся на перила, и, чтобы не рухнуть от боли, вцепился в них, но пальцы только заскользили по полированному металлу… В это время он заметил тонкий луч света из-под неплотно прикрытой двери. Он нащупал ее, постучал. Никто не ответил. Однако ему казалось, что он ощущает чье-то присутствие за ней, чье-то дыхание… Толкнув дверь, он неожиданно очутился лицом к лицу с самой ужасной картиной времен земного Искупителя, с давно забытым видением — распятым на стене. То самое ужасное, что изображали прославленные живописцы мрачных времен: разлагающаяся плоть, узлы мускулатуры, терновый венок, надвинутый так низко, что одна из колючек рассекла веко, и было видно белое глазное яблоко. Это страдание наполняло комнату, казалось, сами стены стонали… Валеран зашатался и опрокинул светильник возле двери. Тьма окутала комнату, какое-то невидимое существо отпрянуло от него, и в этой ночи они начали бороться, как проклятые…

Но огонь светильника перекинулся на портьеры, и он увидел, кто молча вырывался из его рук, царапался и кусался. Это была совсем юная девушка с осиной талией. Она так сильно выгнулась, что ее длинные светлые волосы доставали до пола, а острые груди стали видны в вырезе белоснежной туники. Он видел только это — эти волосы утопленницы, эти груди, эти бледные губы, он даже не смог бы сказать, привлекательна ли она. Ощущение тела девственницы чуть не лишило его чувств. Он пробормотал на старинном земном диалекте, который люди вспоминают в моменты смерти и любви: «Душечка, душа моя…», наклонился и хотел сорвать поцелуй с распустившегося цветка.

Но девушка выскользнула, как уж, из его объятий и, воспользовавшись его коротким замешательством, завладела клинком Ночных. Она крепко держала его в руке, направив себе в грудь.

— Еще шаг — и я убью себя! — крикнул детский голос. — Не трогайте меня, я его невеста! — и она указала на ужасный силуэт распятого.

Ральф отпрянул. В самом деле, раньше на Земле был такой обычай, но это было так давно! Но тут он заметил, что лицо у нее исказилось, а глаза закатились, и он понял, что она безумна, абсолютно невменяема от страха, и, когда он неосторожно протянул руку, о! всего лишь, чтобы успокоить ее, под кинжалом показалась капелька крови… Он повернулся и хотел убежать, но тотчас понял, что опоздал: дверь захлопнулась, и стены полукруглого помещения начали сближаться, медленно, непреодолимо…

Тогда он понял, что угодил в одну из древних ловушек, которые применяли палачи в древнем Риме и в империи инков. Это была камера с движущимися стенами, которые, следуя садистским прихотям, могли раздавить заключенного, загнать его в бездну в середине камеры, или разрубить его длинными косами, которые непрерывно вращались. Девушка продолжала пристально следить за ним безумным взглядом, приставив оружие к своей груди, и тяжелые капли крови падали и разбивались у ее ноги на каменном полу… Круг все сужался, она заметила это и издала душераздирающий крик — она поняла.

— Я не причиню вам зла, — пробормотал Валеран, отдавая себе отчет в том, что голос его мало обнадеживал — он был хриплым и прерывистым. — Не бойтесь, подождите немного, может, не все еще потеряно, они иногда любят так пошутить…

Но в это время огонь, который тлел под тяжелыми портьерами, вырвался наружу длинными веселыми языками, что было вызвано, несомненно, движением воздуха вследствие сближения стен. Густой дым тотчас заполнил камеру, жара стала невыносимой, а стены продолжали неотвратимо сближаться. Ральф был вынужден сделать еще шаг вперед, сознавая, что каждое его движение еще дальше вонзало окровавленный кинжал, и что девушка не могла перенести мысль об этой смерти, одновременно ироничной и ужасной — быть раздавленной на груди у этого незнакомца, слиться с ним в ожидании ужасного конца… В тот момент, когда ее волосы загорелись, поняв, очевидно, что не сможет убить себя своей слабой рукой, она встала на колени и бросилась на клинок всем своим телом. Она была такая легкая! Но этого было достаточно: сталь вошла, как в масло. Опустив руки на детские плечи, Валеран даже немного помог ей…

— А потом? — спросил священник.

Валеран медленно приходил в себя после страшной исповеди. Он снова очутился в корпусе заброшенного корабля, и отец Фрэнк с ужасом смотрел на него.

— Потом? Что ж, они оставили меня в живых, как видите. Они были уверены, что я вернусь. Так уверены, что до сих пор я думал, будто заражен…

— А это не так?

— Я ничего об этом не знаю. Арцес утверждает, что у меня естественная прививка с рождения, но я не уверен… Ни мое лицо, ни мое тело нисколько не изменились. Но ведь симптомы болезни не только физические, и я по-прежнему испытываю эту лихорадку, это мерзкое желание все разрушить, как и той ночью. Я являюсь частью этого зла, этой Язвы.

— Однако, — сказал монах, упорно цепляясь за последнюю надежду, — это известно с древних времен: их последнее оружие — отчаянье, наше отчаянье. Святые описывали то же состояние: думаешь, что ты уже проклят, поэтому смиряешься заранее. Но ты не хотел никакого зла этому ребенку, и не ты убил его. Ты ведь не совершил других грехов, не так ли?..

— Кажется, нет, — сказал Валеран странным голосом. — Но у меня такое впечатление, что один я вот-вот совершу.

Но сначала надо было узнать, что это за опасность — мутанты.

На другой день он отправился в Центр Мутаций. Так или иначе, следовало повидать Астрид.

Центр по праву превратился в настоящий мозг Сигмы. О ведущихся там исследованиях ходили самые невероятные слухи. Там были собраны самые странные существа, и проводились невиданные, даже немыслимые операции. Научный городок располагался на окраине Самарры, на Изумрудном плато. Белая башня возвышалась над густыми садами, в которых утопали здания лабораторий и институтов. Весь городок был упрятан под огромный атмосферный купол — для опытов требовались строго определенные климатические условия. Арктурианские ученые, собранные в этой цитадели, изучали прямо-таки сказочные области науки: парапсихологию, телепатию, воображение и его ужасные проявления. Говорили, что в этих исследованиях участвовала небольшая группа землян, обладающих особыми свойствами. Едва прибыв на место, Валеран тотчас узнал, что из призрака, каким она здесь появилась, Астрид превратилась в одного из членов этой группы. Он объявил о своем прибытии посредством телепатических волн и получил вежливый ответ: