Истеричный мужской крик:

– Она делала это всем, только не мне! Сучка! Семшову делала? Делала! Зимину делала? Делала! А мне – своему бойфренду шиш?!

Поликарпов вздыхает и отправляется за родимую ширму. Снова мелодичные звуки: буль-буль. Осушив стопку, он патетично воздевает руки.

– Господи, хорошо-то как! Хорошо!

Истеричный голос сменяется всхлипами:

– Ханаеву делала… Мелик-Пашаеву, значит, тоже…

Потом натурально верещит:

– А почему не мне? Как можно это делать Мелик-Пашаеву?! Этой обезьяне?! Этому лоху?!

Громкие женские голоса проясняют ситуацию:

– Рожков опять чудит. Где Стас? Марина, давайте сюда Стаса или Влада!

Голос не унимается:

– Я хочу сказать все на камеру! На всю эту гребаную страну! Позвоните телевизионщикам! Пусть знают нормальные пацаны, кто она!

И снова всхлипы:

– Ну, тварь! Тварь, и нет других слов! В хлам тварь!

В самом деле, это чудит пациент Максим Рожков. Его одноместная палата располагается на третьем этаже. Не прошло и пяти минут, как явились сюда бравые парни Стас и Влад. Дверь в палату открыта настежь, дверь в туалете высажена. Крепкие ребята выводят из номера полного молодого человека со слипшимися волосами.

Максим Рожков безутешно всхлипывает:

– Нету других слов, нету!

Стас рассуждает:

– Макс, е-мое, ну будь ты мужиком! Забей – понял?

Влад успокаивает:

– Все в жизни бывает, не парься! Чего ты с этой лахудрой связался?

– В сердце она у меня была! Вот тут!

К ним торопится психолог – молодая девушка-практикантка.

– Макс, бежим? Бежим, мой хороший?

Максим безнадежно машет рукой:

– Бежим… А что еще остается?

Дорожка в парке полита дворником, бежать по ней – милое дело. Впереди бежит психолог, сзади Макс.

Макс вдруг свирепеет:

– Почему кому угодно, а не мне – близкому человеку?

Он нервно взвинчивает темп бега и устремляется вперед, психолог испуганно пытается не отставать.

И вот по парку летит дикий крик Макса, кровоточащая рана оскорбленного сердца:

– Она сосала всем втихаря! Втихаря от меня!

На кортах оживляется Рита, заслышав довольно знакомые слова.

– Девочки, Вы флыфали? Флыфали?

Но никто не откликается. Теннисный мяч опускается ей на голову, Рита падает от неожиданности.

Садится.

– Да я же пвосто так сказала! Пвосто! Уве и сказать ничего нельзя!

4. Маленькая анальная тряпочка

В Безбожном переулке глубокая ночь, хотя освещен он хорошо. По переулку поднимается пара – плотный мужчина Зайцев Валерий Романович и Юлия Петровна Тополь. Похоже, они возвращаются из ресторана, во всяком случае, они в приподнятом настроении.

– Мы не виделись семь лет… – с умилением бормочет Валерий Романович. – Целых семь лет… Где Вы были, Юлия все это время? Что вы делали?

– Отвечайте прямо на поставленный вопрос! – перебивает Тополь.

– Какой вопрос?

– Если Вы хотите хоть чем-то заинтересовать меня, расскажите самую постыдную тайну, которую Вы носите в душе. Которую никому и никогда не расскажете, только мне!

– Но семь лет назад я был интересен и без тайн!

– Глупая я была… Итак, ждем-с!

– Ну что за привычка копаться в грязном белье?

– Я такая. Все остальное – ложь. Про чистое белье – не ко мне.

– Есть у меня одна тайна, которую никто не знает. Она вполне педерастичная.

Тополь смеется, не верит:

– Это непедерастично, Зайчик. Я уверена! Ничего педерастичного Вы не можете мне рассказать. Ни-че-го!

Зайцев обижается:

– Ну, почему сразу непедерастично? Почему?

– Непедерастично – и все!

– Далась Вам эта педерастичность! Вы как ребенок, Юлия Петровна!

– Держите!

Она оставляет ему свою сумку и кружится.

– Да, я влюблена! Как последняя тварь дрожащая… Как драная кошка на исходе своей жизни!

– Кто он?

– Не скажу, зачем Вам это?

Остановившись, спрашивает:

– Это бешенство климакса? Ну, скажите, как бывший психиатр.

– Психиатры не занимаются климаксом. Тем более, его бешенством.

Тополь снова кружит:

– А в 41 год бывает климакс?

– Бывает и раньше. Подождите Тополь, ну что Вы порхаете прямо как девочка!

Его душа опять наполняется пафосом:

– Посмотрите на наш Безбожный переулок. По этому тротуару ходил Бог – Окуджава… Вас здесь не было семь с половиной лет.

– А почему меня сюда занесло снова, я не знаю. Это мистика. Но я чувствую – не зря.

– За это время я снял несколько дерьмовеньких сериалов, и ни одного полного метра. Снимаю седьмой.

– Зачем?

– Такова доля продюсера, долго объяснять.Между прочим, я думал все эти годы о Вас… И эта случайная встреча…

– Бросьте, Зайчик… соловейчиком… бросьте…

Зайцев поет, его душу в самом деле теснят сентиментальные воспоминания, что тут сделаешь:

– …Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…

Тополь раздражена, она не верит ни единому слову Зайцева.

– Какой у Вас противный чувственный голос… Окуджава так не пел.

Так они поднимаются до трамвайной остановки.

– Окуджава был маленький, сухой, как листик… – вздыхает мечтательно Тополь, помахав вслед синим окнам полупустого трамвая.

– Иногда из этого трамвая он выпархивал как птичка… Нет, как мышка… И быстрей к подъезду…

– Сегодня я влюблена и в этот трамвай, и в этот тротуар, по которому летел Окуджава, и в дождь, который падал ему на плечи… Прошу все это не путать с Вашим пенисом, Зайчик.

– Ну так Вы хотите послушать мою тайну?

– Все Ваши тайны – тупые! Мне нравится женственные мужчины: мягкие, вкрадчивые и ускользающие… А Вы большой и плотный.

Они входят в подъезд очень старого трехэтажного аварийного дома, который прилепился к Астраханской бане.

Помолчали…

– Так и быть…. Хотя мне противно копание в грязном белье… У меня есть маленькая анальная тряпочка. Это педерастично? Она рыжего цвета. Об этом не знает никто. Только мама.

– Зачем Вам эта тряпочка?

– Я же сказал: а-наль-ная… Это маленькое такое полотенчико. Я, как культурный мужчина, считаю что для протирки заднего места должно быть отдельное маленькое полотенчико. От-дель-ное.

Тополь безнадежно вздыхает:

– Ну, хорошо. Маленькая анальная тряпочка… Как это мерзко, кстати!

– Ну вот видите, вот видите! Я же говорил!

5. Очередная потеря девственности

В комнату Зайцева Тополь входит почему-то поеживаясь как от холода:

– Бр-р… Я действительно здесь когда-то была…

С любопытством озирается.

– Почему у Вас всегда такое порочное, чувственное лицо?

– Разве? Я бы не сказал.

– За семь лет здесь ничего не изменилось…

– Ну почему же? За семь лет я пошел на дно. Пришлось продать свою квартиру на Чистопрудном – она была шикарная! Теперь снова обитаю здесь – надеюсь, временно. Эта комнатка досталась от бабушки, давно еще… Здесь прошло мое детство, юность…

– А что с Вами случилось?

– Долго рассказывать. Я прогорел дотла. У меня долгов – шестнадцать миллионов. Такова продюсерская доля. Все время начинать сначала.

– Вы что ни разу не вытирали пыль с тех пор? И эта книга… Гете «Фауст»…

Она открывает по закладке:

– 142 страница… Послушайте, семь лет назад было то же самое.

– Я медленно читаю, признаться.

Тополь с удивлением цитирует:

– «Не стой, не стой, Не жди с тоской У двери той, Катринхен, пред денницей! Не жди, не верь: Войдешь теперь Девицей в дверь, А выйдешь не девицей!» Интересно, что бы это значило, Зайцев?

– Ну… Не понимаете, что ли?

Тополь усмехнулась:

– Кстати, тогда все исполнилось. Я, действительно, вышла не девицей.

Она положила книгу на место, пожала плечами:

– Да и вошла не девицей, между прочим.

Зайцев нежно берет ее берет за руку:

– Семь лет назад я здесь познал удивительную роскошную женщину… Услышал шорох ее скользящего платья…

– Зайцев, хватит пошлить. Скажите просто – трахнулись.