На другой день майор Зубавин раньше обычного поднялся с постели и приступил к работе. Войдя к себе в кабинет, он снял телефонную трубку, набрал номер оперативного дежурного и приказал срочно вызвать лейтенанта Гойду.

Гойда? Василь Гойда? Тот самый, что разгадал сущность Кларка? Бывший пастушонок, извлекавший из своей дудки мелодии «Верховино, свитку ты наш», «Выходила на берег Катюша», «Каховку», «Интернационал»? Бывший партизанский разведчик, три года доставлявший в штаб Бати ценнейшие сведения о карательных эсэсовских полках, о количестве военных эшелонов, прошедших на Восточный фронт? Знаменитый на все Закарпатье машинист Василь Гойда? Да, это он. В органы государственной безопасности пришел кадровый рабочий, доброволец-разведчик, бескорыстный защитник интересов своего народа, умеющий ненавидеть врага и побеждать его в борьбе умом, хитростью, выдержкой, терпением, бесстрашием. Такого не подкупит самый изощренный враг, не обманет, не втянет в ловушку, не запугает, не соблазнит не поселит в его чистом сердце неверия в честных людей.

Как же паровозный машинист Василь Гойда стал лейтенантом госбезопасности?

Вскоре после разоблачения Кларка, скрывавшегося под обликом демобилизованного Ивана Белограя, Василя Гойду вызвали к майору Зубавину. Евгений Николаевич, как всегда, встретил его дружеской улыбкой, доброй, но в то же время чуть-чуть иронической, подзадоривающей.

- Ну, «дудошник», все свои штатские песни пропел?

Василь сразу понял, куда клонит его партизанский друг и командир, но решил выждать, не ошибся ли.

- На всю жизнь мне хватит штатских песен, Евгений Николаевич, - уклончиво сказал он.

- Пора тебе приниматься за военные, Вася! Пушки молчат, но тайная война не прекращается ни на одно мгновение. Мы, разведчики, и сейчас воюем…

Василь засмеялся:

- Евгений Николаевич, переходите прямо к делу.

- Догадливый! Предлагаю идти к нам на службу. Согласен?

- Что вы! Так вот, сразу?

- В нашем деле все так - решительно и быстро!

- Не все, конечно. И в вашем деле бывают малые скорости… Нет, Евгений Николаевич, я должен подумать, посоветоваться.

- Подумать, конечно, можно, а вот насчет совета… С кем же ты хочешь советоваться? Разве я не лучший твой советник в таком деле?

- Я ведь собирался осенью в техникум поступить. Два года готовился, вы же знаете.

- Поступай, не возражаю. Хоть в институт. Время у тебя будет.

- Зачем же мне тогда железнодорожный техникум?

- Как - зачем? Чтобы стать специалистом.

- А!.. Значит, вы меня используете по железнодорожной линии?

- И по этой и по другой. Ты везде будешь на месте.

Василь откинулся на спинку дивана, задумался. Зубавин смотрел на юношу, и его сердце наполнялось нежностью к этому красивому верховинцу, сыну лесоруба, храброму солдату и скромному труженику.

- А что скажет райком? - спросил Василь.

- Райком принял мое предложение.

Василь с серьезным удивлением посмотрел на Зубавина.

- Так почему же вы мне сразу не сказали?

Зубавин усмехнулся.

- Жду твоего слова. Согласен или не согласен?

Гойда вскочил, приложил руку к козырьку фуражки:

- Согласен, товарищ майор!

Через несколько дней он сдал паровоз и вместо форменного обмундирования железнодорожника надел обыкновенный штатский костюм.

…Оперативный дежурный разыскал Гойду.

Он явился к Зубавину еще не совсем проснувшийся, с припухшими веками, с влажным после умыванья и не совсем ладно причесанным чубом, но с радостно-тревожным блеском в глазах.

- Товарищ майор, лейтенант Гойда прибыл по вашему приказанию! - доложил он глуховатым голосом.

Зубавин молча разложил на столе план Явора, острием карандаша прикоснулся к неширокой магистрали в северной части города:

- Какая это улица, товарищ лейтенант?

- Кировская, - с некоторым недоумением ответил Гойда.

- Ты часто здесь бываешь?

- Да, почти каждый день.

- Значит, хорошо знаешь ее?

- Да вроде бы неплохо…

- Чем же примечательна эта улица? Что тебе особенно запомнилось?

- Там живет мой лучший друг Олекса Сокач, машинист паровоза. На Кировской - прекрасный сквер и цветник, здание бывшего жандармского управления мадьярских фашистов, особняки удравших капиталистов…

- Еще?

- На Кировской Дом офицеров, штаб летчиков, Военторг…

- Все?

- По Кировской разрешается только одностороннее движение транспорта. Проезд грузовиков запрещен. Тротуар выложен каменными плитами. В солнечный день на Кировской особенно много детских колясок… - Не переводя дыхания, Гойда продолжал: - На пересечении Кировской и Ужгородской, на углу, под каштаном, стоит слепой старик с шапкой в руках.

- Слепой? - быстро спросил Зубавин. - С шапкой?

И по этому его вопросу, по интонации и выражению лица Василь Гойда понял, чем именно интересуется его друг и начальник.

- Полуслепой, - поправился Гойда. - В руках - шляпа. Он без поводыря приходит на Кировскую и самостоятельно уходит домой.

- Где он живет?

- В другом конце Явора. Кажется, на Горной улице.

- Все. Испытание закончено, товарищ лейтенант! У нас есть основания подозревать, что этот нищий, по фамилии Батура, служит вражеской разведке. Наше подозрение надо подкрепить неопровержимыми фактами. Это дело поручено вам, лейтенант Гойда. Наблюдайте за ним, изучайте, с кем и как он связан. От всех других обязанностей вас освобождаю. Отвечайте только за Батуру. Вопросы будут?

- Все ясно, товарищ майор.

- Так уж и все? Доложите, как будете действовать.

- На углу Кировской в одноэтажном домике живет Олекса Сокач. Два его окна находятся как раз…

- Все понятно. - Зубавин пожал руку лейтенанта. - О результатах докладывайте ежедневно.

- Слушаюсь.

Выйдя от Зубавина, Василь Гойда сразу же направился на Кировскую.

Он это сделал без всякого риска привлечь к себе внимание Батуры. Тот привык видеть его здесь и отлично знает, что сюда его привлекает дружба с Сокачем.

Полуслепой старик со старенькой шляпой в руках стоял, как обычно, на углу, в тени уже голого каштана, опираясь сутулой спиной о его массивный ствол. Пепельно-седые волосы были аккуратно подстрижены, тщательно причесаны, щеки и подбородок выскоблены до синевы. Жилистую темную шею оттенял старомодный, твердый, чуть пожелтевший воротничок, повязанный галстуком. На плечах Батуры было черное, изрядно вытертое демисезонное пальто, из-под которого выглядывали отживающие свой век, с обтрепанным низом брюки. Грубые стоптанные башмаки завершали маскарад «интеллигентного» нищего.

Гойда поравнялся с Батурой. Старик молча выразительно пошевелил шляпой: подайте, мол, что можете. Василь порылся в кармане, достал серебро, бросил его в черную шляпу и прошел мимо. Раньше Василь не очень-то внимательно приглядывался к нищему. Сегодня старик показался ему особенным. Лишь две или три секунды Гойда позволил себе постоять перед полуслепым, ко хорошо успел рассмотреть его. Узкий, плоский, без единой морщины, словно костяной, лоб обтягивала тонкая пергаментно-желтая кожа. На вдавленных висках проступали голубые жилки. Глаза прикрыты набухшими, безресничными веками. Нос сухой, хрящеватый, с глубоко вырезанными ноздрями. В углах бескровного, старчески запавшего рта темнели глубокие складки.

Василь Гойда завернул за угол и скрылся в подъезде одноэтажного кирпичного домика, увитого плющем. В маленькой прихожей он лицом к лицу столкнулся с матерью Олексы Сокача Анной Степановной, сухонькой, седоволосой, преждевременно состарившейся женщиной. В ее руках была большая корзина. Анна Степановна, повидимому, отправлялась на рынок или в магазин.

- Здравствуйте, тетя Аня!

- Здравствуй, Василько!

- Как ваше здоровье, тетя Аня?

- Спасибо! Скриплю. А ты как поживаешь?

- А как поживает легинь? - Гойда молодецки постучал в свою грудь кулаком. - Лучше всех!