— Верните деньги вон тому.

— Вернем, — так же лениво согласился прораб.

В конторе Жаксылык был только около четырех. Не успел он усесться за стол, как в кабинет вошел Сержанов и, поздоровавшись, спросил:

— Что думаете делать с Ермуратовым?

— Кто это?

— Табельщик у Косжанова.

«Значит, уже донесли, — понял Даулетов. — Когда успели? Хорошо налажена у него связь».

— Гнать думаю, а вы что посоветуете, Ержан-ага?

— Не спешить.

— Зачем же тянуть, дело ясное.

— Погодите. Это вы сейчас начальник. Пока пересменка. Одна страда кончилась, другая не началась. А пойдет уборочная — и вы будете от всех зависеть. И от Косжанова, и от Ермуратова — от всех.

— Вот и не хочу в такую пору зависеть от жуликов.

— Какие все стали праведники и законники! — Сержанов начинал нервничать. — А знаете, по сколько люди вкалывают в страду? По десять — двенадцать часов. А сколько допустимо по закону? В уборочную — девять, как исключение. Что, сверхурочные платить станете? Нет, разоритесь. Для того чтоб заставить людей вкалывать на износ, их нужно либо устрашить, либо ублажить. Устрашить вы не сможете — характер не тот, норова нет. Значит, ублажайте. А вы что делаете? Хотел человек веранду пристроить — доски отобрали.

— Значит, потакать ворам? А убедить людей разве нельзя?

— Это ведь только вы, умники, выдумали, что главное у человека — голова. Все на нее надеетесь. К ней обращаетесь. А люди-то разные. У одного, верно, голова всем правит, у другого — живот, у третьего — сердце, а у кого-то — левая нога: чего она пожелает, то ему и подай. А кто подавать будет? Вы! Вы — хозяин! Вы — власть!

— Власть-то у нас одна — Советская.

— Знаю, знаю. Но что в аулсовете есть? Ручки да печать. А у вас деньги, техника, люди. С вас и спрос. Слыхали про такое: удовлетворение потребностей? Растущих притом. Постоянно растущих. Слыхали? Вот и удовлетворяйте их.

На широком директорском столе, прямо против Даулетова, но далеко — и захочешь — не дотянешься — мраморным памятником высился массивный чернильный прибор. Вещь монументальная и ненужная. Давно бы пора его упрятать подальше, но руки все не доходят. А еще память. Такой же прибор громоздился на столе у декана экономического факультета. И забавно, конечно, но именно он, памятник бюрократизму, а не тоненькие книжечки, стоявшие у декана в шкафу, ассоциировался в тогдашнем представлении Жаксылыка с понятием «авторитет ученого».

— Удовлетворительно — это всего лишь на троечку, — пояснил Даулетов. — Отметка такая была в вузе. Посредственно. А надо, чтоб люди жили хорошо. А еще лучше — отлично. Табельщик может этого и не знать, но мы-то с вами обязаны понимать, что нельзя по крохам растаскивать собственное государство, что если те же доски — будь они неладны! — пойдут на строительство фермы — общественного предприятия, то в конечном итоге принесут вашему же Ермуратову больше выгоды, чем если он их стянет и пустит на свои личные нужды. Такова наша экономика.

— Учены вы, Жаксылык Даулетович, со степенями, с дипломами, — Сержанов встал и наигранно поклонился, но кланяться не умел, не привык, — а мы ликбезы кончали, диссертации писать не умеем. Но жизнь зато понимаем. А жизнь — она сложнее ваших теорий. Не по схеме она идет, не по схеме. Вы вот все твердите: «надо», «нужно», «обязаны». А кому надо? Вам? Вам одно, а мне уже другое надо. Калбаю с Далбаем — третье, а Нажимову — четвертое, хотя, может, нажимовское «надо» и есть самое первое. Из разных «надо» жизнь сложена, и вам их все придется учитывать, если, конечно, хотите директором остаться.

— Хочу, Ержан Сержанович! Еще месяц назад сомневался, а теперь твердо знаю — хочу! — Это Даулетов произнес убежденно, уверенно. — Вот «хочу» у нас у всех действительно разные, а «надо» — одно: получать максимум продукции при минимуме затрат. Любых затрат — средств, материалов, земли, воды, времени, нервов — любых! И вообще, — добавил он устало и примирительно, — о чем мы спорим? Вон в какие дебри забрались. А дело-то ясное — кража! Кража, Ержан Сержанович!

Сержанов опустился на стул и начал пристально разглядывать стену за спиной директора, будто не видел ее никогда. А ведь и впрямь редко смотрел на нее, двадцать лет не сидел лицом к ней. На стене грамоты в рамках, вымпелы, в углу подставка для знамен. Появятся ли новые регалии? Едва ли. С таким-то директором! Завалится Даулетов. Как пить дать завалится до конца года. Да и аллах с ним! Сержанову-то что за печаль? А та печаль, что хозяйство разрушит и народ распустит. Еще настоящей работы и не нюхал, а туда же, «хочу быть директором». Сказать, что ли, ему пару истин — прописных истин для настоящего директора, а ему пока неведомых? Все одно не поймет. Но, может, хоть задумается? Ведь не дурак же. Должен почувствовать, что не по его мозгам эта работа. Пусть себе книги пишет, доктором становится — пусть. Там карьеру сделает, а отсюда ему бежать надо, пока еще не подпортил характеристику.

— Вот что, товарищ директор. Вы говорите «кража». А я скажу — молодец Ермуратов, он нам с вами услугу оказывал. Не нужна нам эта ферма. Как только ее достроят, мы в трубу вылетим. От животноводства у нас одни убытки. А тут еще две тысячи голов. И не овцы, а коровы. Им корма подавай. Но у нас ни заливных лугов, ни альпийских пастбищ — сами видите. От жантака с саксаулом — ни привесов, ни надоев. Вот так-то, товарищ директор.

Не ждал удара Даулетов. Он-то собирался взять строительство фермы под свой личный контроль, а тут вон как, оказывается, все обернулось.

— Вы что, недавно это поняли?

— Сразу знал.

— И все же взяли ферму?

— Взял.

— А что рис и хлопок несовместимы — тоже знали?

— Конечно. И тоже взял.

— Почему не отказались?

— А я посмотрю, как вы откажетесь, — Сержанов улыбался, так улыбается взрослый, слушая не по летам ретивого мальчишку.

— Теперь, конечно, сложнее будет. Надо было сразу сказать «нет».

— «Нет» сказать — ума не надо. Снимут, поставят другого, и он скажет «да». Мудрость руководителя в том, чтобы вокруг дырки бублик испечь, чтобы извлекать выгоду даже из ущерба. Взял я ферму. Взял! Но, во-первых, за ее счет у меня половина аула отстроилась. Во-вторых, пока она возводится, я могу все убытки на животноводство списывать и перед районом оправдаться — «сами знаете…», а они мне сказать ничего не могут — «сами знают», что против воли навязали. Я им пошел навстречу, теперь они мне навстречу должны идти. Пока ферма не достроена… А пока достроят — и это в-третьих, — всё тысячу раз переменится. Может, вопрос с кормами решится. А может, и с мясом положение выправится.

— Само не выправится.

— Но и не на одной ферме свет клином…

— Ну, Ержан Сержанович, — искренне изумился Даулетов хитроумности бывшего директора, — вы как Ходжа Насред-дин, который взялся перед ханом за тридцать лет выучить осла разговаривать, полагая, что за это время кто-нибудь да помрет, либо он сам, либо хан, либо осел.

— Почему бы и нет? — ничуть не обиделся Сержанов. — Рассказы о Насреддине — народная мудрость. Ей не грех и поучиться.

— Народ-то, скажем, во все века из разных людей состоял. И поговорка «Кто вечно все откладывает на завтра, тот умирает вчера» не из-за моря к нам пришла. Так что народной мудрости на все случаи жизни хватит. А какой из пословиц руководствоваться, каждый сам решает. Но как нам быть с рисоводством и животноводством — этого Насреддин не подскажет.

«Многовато загадок за день, — размышлял Даулетов, оставшись один. — Столько, что, может, и за год все не решишь. А решать надо, и желательно побыстрей».

Перво-наперво нужно было, конечно, выяснить: есть ли потайные гектары и сколько их? Во-вторых, с рисом и животноводством тоже разобраться надо, не откладывая в долгий ящик. Все это важно, и очень, но помимо того дразнило мозг какое-то противоречие, еще не осознанное, а лишь угадываемое Даулетовым. Оно крылось в том, как различно истолковывали само понятие «руководство», с одной стороны, Сержанов, а с другой — Аралбаев и Жалгае. По Сержанову, получалось, что руководство это как… — тут Жаксылык поискал образ, аналог и не мог найти чего-то точного и нетрафаретного — …как умение кукольника вовремя дернуть за нитку, на которой болтаются марионетки. Это как АТС — сюда стекаются и отсюда расходятся все линии. Ни единое словцо мимо не проскочит. Как солнце на детском рисунке — кружок и от него лучи. Как… — тут Даулетов наконец нашел подходящую параллель, по крайней мере, его она устраивала — …как владелец некоего резервуара, куда — словно в том школьном задачнике — в одну трубу втекает, из другой — вытекает. Те, кто подают воду, норовят качать пореже, а те, кто черпают ее, стремятся взять побольше, и лишь один человек — директор резервуара — заинтересован в том, чтобы бак оставался полным всегда. Вероятно, вот так, решил Даулетов, представляет себе руководство Сержанов.