Изучая очередное дело (седьмое или восьмое — со счета сбился), натыкаюсь на фамилию Черняка, фигурирующую в документе. Дальше она попадается уже довольно часто.
Делаю выписки, снимаю копии, составляю справки, В моей рабочей папке накапливаются материалы, доказывающие, что Черняк активно боролся против Советской власти. Он лично участвовал в ликвидации Красноводского Совета, причем председатель Совета Дмитриев был направлен в концлагерь на территории Персии (Ирана). Энергично орудовал в составе «тройки» стачкома, сконцентрировавшей в своих руках всю реальную власть в городе, был ближайшим приспешником эсера Куна, тесно связанного с английскими интервентами.
Все новые и новые документы с фамилией Черняка.
И вдруг…
Из архивного дела
«Красноводский стачечный комитет, сентября 1918 года.
Начальнику городской милиции.
Копия административно-следственному отделу.
Предлагается принять и заключить под стражу нижеследующих государственных преступников: 1. Шаумян Степан Георгиевич. 2. Микоян Анастас Оганесович… 5. Джапаридзе Прокофий Апракснонович… 7. Фиолетов Иван Тимофеевич… 16. Мартыкиан Сатеник Захаровна.
Председатель Стачечного Комитета — Кун.
Секретарь — Черняк».
«Постановление.
Я, начальник Красноводской городской милиции Алания, сего числа по распоряжению стачечного комитета заключил под стражу в Красноводский арестный дом нижеследующих лиц:
1. Шаумян Степан Георгиевич. 2. Микоян Анастас Оганесович… 5. Джапаридзе Прокофий Апраксионович… 7. Фиолетов Иван Тимофеевич… 12. Шаумян Левон Степанович… 16. Мартыкиан Сатепик Захаровна, — зачислив содержанием за стачкомом».
«Красноводский стачечный комитет, сентября 1918 года.
№ 1559.
В административно-следственный отдел.
При сем список задержанных на пароходе „Туркмен“ государственных преступников.
Председатель Стачечного Комитета — Кун. Секретарь — Черняк».
Три дня командировки пролетели в непрерывной — с утра и до глубокой ночи — работе над архивными делами. Мое время истекло. Сдаю всю стопу материалов сотруднику архива.
Он спрашивает:
— Ну как, нашли что-нибудь?
Вместо ответа протягиваю ему свою распухшую от бумаг рабочую папку:
— Здесь выписки, копии, справки, которые нужно соответствующим образом заверить и оформить. Тут же заявка и список на изготовление фото- и светокопий необходимых документов и материалов. Просим все это сделать срочно и фельдсвязью прислать в Ворошиловградское областное управление.
Оказавшись в вагоне, я сразу же улегся на верхнюю полку и словно провалился в небытие — сказались и почти бессонные ночи в Москве, и огромное напряжение последнего времени. Проводник с трудом разбудил меня, когда поезд уже приближался к Ворошиловграду.
В управлении меня ждали с нетерпением. Прежде всего я поднялся к полковнику Коновалову. Подробно доложив о командировке, долго отвечал на его вопросы о материалах, обнаруженных в Москве. Из отдельных штрихов и фактов, как из камешков мозаики, постепенно начала складываться общая картина дела, над которым мы столько бились.
— Теперь ситуация ясна, — с удовлетворением отметил полковник. — С окончательными выводами подождем до получения материалов.
Пакет с документами прибыл фельдъегерьской почтой через пять дней.
Из архивных дел
«Показания осужденного Домашнева, бывшего члена Красноводского стачкома:
…По аресте 26 комиссаров я зашел в стачечный комитет к члену стачечного комитета Черняку, который перепечатывал с листа бумаги, на котором было, кажется, если мне не отказывает память, написано 37 фамилий, куда входили и фамилии, как выяснилось впоследствии, расстрелянных комиссаров. В этом списке было отмечено 26 фамилии красным карандашом. Я спросил, что это значит. Он сказал, что это фамилии бакинских комиссаров. Я его спроснл, за что они арестованы и какое им предъявлено обвинение, он ответил, они арестованы за то, что бежали от народного суда».
«Приговор.
1921 года апреля 26 дня 23 часа.
Выездная сессия Революционного военного трибунала Туркестанского фронта… рассмотрев в заседаниях от 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25 и 26 апреля всесторонне дело о расстреле 26 бакинских комиссаров Шаумяна, Петрова, Джапаридзе, Фиолетова и других по обвинению в вышеизложенном расстреле:
1. Сотрудника уголовно-следственной комиссии в Ессентуках Яковлева Андрея Матвеевича, 41 года, из буржуазии…
…и по обвинению заочно, ввиду нерозыска, в том же преступлении — расстреле 26 бакинских комиссаров — нижеследующих лиц:
1. Бывш. ревизора движения Кун Василия Генриховича, 40 лет, из жандармской полиции…
12. Бывш. счетовода Черняка Андрея Федоровича, 30 лет, из трудовой интеллигенции…
…Постановил:
Свидетельскими на суде показаниями 74 свидетелей, после оглашения показаний неявившихся в судебное заседание свидетелей и документов, имеющихся в деле…
…Признать доказанным… что… Кун, Добронравов… Черняк… — все одинаково виновны:
1. Во всех преступлениях, совершенных за период властвования белых в Закаспии над рабочим классом, пролитой за это время рабочей крови как на фронтах, куда силой загоняли рабочих, так и в персидских и иных тюрьмах, куда посылали на страдания тех же рабочих.
2. Виновны в казни 26 бакинских комиссаров, будучи теми, кто разоружал утром 17 сентября на Уфре „Туркмен“, а ночью 19 под 20 сентября увозил и казнил этих вождей рабочего класса.
…Приговорил:
Куна Василия Генриховича…
Черняка Андрея Федоровича…
всех вышеупомянутых лиц объявить вне Закона.
Отныне каждый гражданин СССР при встрече с кем-либо из вышеуказанных лиц имеет законное право расстрела этого лица или обязан немедленно сообщить органам власти о месте нахождения объявленного вне закона для немедленного приведения над ним приговора в исполнение.
Амнистии никому из осужденных не применять как к участникам восстаний против рабочей власти и казни рабочих и коммунистов.
Приговор окончательный».
Полковник Коновалов вслух читал приговор революционного трибунала Туркестанского фронта, и я вместе с членами оперативной группы и руководителями подразделений управления, созванными на совещание в кабинет начальника областного управления, вслушивался в чеканные строки документа эпохи жестоких классовых битв.
Невольно думалось о том, что уже нет, наверное, в живых никого из свидетелей, дававших в 1921 году показаиия этому трибуналу, и членов трибунала нет, но все они сейчас обращаются к нам и через годы требуют приведения приговора в исполнение.
Матерый палач Кун, бежавший с английскими интервентами, по-прежнему скрывается где-то за границей, по его подручному, «скромному бухгалтеру» с обагренными кровью руками, замести следы все же не удалось.
— Наконец, можно поставить точку в этом затянувшемся деле, — сказал полковник, закончив чтение, и обратился ко мне: — Товарищ Катырев, подготовьте для прокуратуры материалы для санкции на арест Черняка.
Переглянувшись с сотрудниками, я встал:
— Товарищ полковник, разрешите поручить это старшему лейтенанту Саннинскому? — И объяснил: — Инициатором нашей работы был именно он, много сил отдал этому расследованию.
— Пусть будет так, — улыбнулся начальник управления. — Раз он начинал, ему, по справедливости, и заканчивать.
После ареста Черняка я только однажды видел задержанного. Даже на первых допросах не присутствовал. Не мог. Перед мысленным взором представала картина: закаспийская цустыия, сыпучие барханы, 26 бакинских комиссаров… Опасался, что, слушая, как изворачивается изобличенный палач, не смогу сдержаться. А чекисту это непозволительно.
Вскоре по требованию МГБ УССР арестованный и дело были направлены в Киев. Дело по обвинению А. Ф. Черняка рассматривал военный трибунал Киевского военного округа.
