– Пойдем.

Алексей поднялся, взял ее за руку и повел в дом, хотя никакой необходимости в его руководящей деятельности не было – уже и правда светало. Не считая того, что Оксана, судя по всему, могла бы найти дорогу и сама, даже в полной темноте.

На внутренней закрытой веранде они остановились, улыбнулись друг другу и разомкнули руки.

– Спокойной ночи, – сказал Алексей, не двигаясь с места.

– Где ночь? Какая ночь? Не вижу никакой ночи, – сказала Оксана, тоже не двигаясь с места.

– Виноват. Исправлюсь, – покаялся Алексей. – Спокойного утра.

– То-то… – Оксана потерла кулаками припухшие от слез глаза и сладко зевнула. – И впредь чтобы не повторялось. Спокойного утра.

Они опять улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны: он – в отведенный ему гостевой закуток на застекленной веранде, она – в свою крошечную темную комнатку, пропахшую абрикосовыми косточками.

Марк говорил, что абрикосовые косточки пахнут синильной кислотой. В первый раз при мысли о том, что она нарушает очередной запрет Марка, Оксана не ощутила чувства вины или страха, ставших уже привычными за последние месяцы. Она вообще ничего не ощутила, если не считать легкого раздражения и внезапной необъяснимой жалости к этому взрослому, серьезному, надежному, красивому, богатому, преуспевающему… – что там еще? – человеку. Ее жениху. А она – его невеста. Свадьба почти через месяц. В душе шевельнулось знакомое чувство паники, но тут же она вспомнила, что Леший будет здесь еще целых две недели, и мгновенно уснула.

Оксана проснулась в таком радостном настроении, в каком она просыпалась много-много лет назад, когда все у нее было хорошо, когда ее любили папа и мама, когда она была их светом в окне, когда каждый новый день начинался с ожидания праздника. Она полежала в темноте, соображая, с чего бы ей было так весело, и тут же вспомнила прошлую ночь и свою истерику при свидетелях. Ну, при одном свидетеле, но все равно… Фу ты, стыд какой! Сколько лет даже в подушку не ревела, а тут – нате вам, в чужую манишку. Точнее – плечо. Да еще не чье-нибудь плечо, а плечо Лешего. Как она теперь ему в глаза смотреть будет?

– Как я в глаза людям смотреть буду? – вдруг донесся сердитый голос тети Нади. – Ты вообще думаешь, что говоришь?

– Тише, Ксюшку разбудишь.

Это голос Алексея. Он улыбается. По его голосу всегда слышно, когда он улыбается. Тетя Надя сбавила тон, и они о чем-то заспорили на кухне. Интересно, о чем? Не слыхать. Шепчутся, ее будить не хотят.

Оксана подхватилась с узкого жесткого диванчика, который служил ей постелью, накинула халат, краем сознания отметив, что от халата неуловимо пахнуло чужим запахом, и босиком пошлепала в кухню, где за монументальным дубовым столом совершенно ручной работы сидели нос к носу Алексей и тетя Надя, энергично шепча что-то в лицо друг другу и время от времени размахивая перед носом собеседника руками.

– Что за шум, а драки нет? – строго спросила Оксана. У нее получилось бы гораздо строже, если бы голос не был таким сонным. – Кто у кого игрушку отнял? Кого в угол ставить?

Они оба тут же обернулись к ней, заулыбались при виде ее розовой мордашки под копной встрепанных, неровно выгоревших кудрей, криво запахнутого на тоненькой фигурке фланелевого халата шестьдесят какого-то размера, подпоясанного куском веревки с висящей на ней бельевой прищепкой, ее смуглых босых ног – на одной ноге уже светлеющий синяк, на другой – совсем свежая царапина, – привычно переглянулись и одновременно засмеялись.

– Вы чего смеетесь? – Оксана шлепнулась на табуретку и уцепила с тарелки самый толстый ломоть ветчины. – Вы надо мной смеетесь?

Она набила ветчиной рот и, не вставая, повернулась к буфету в поисках чашки.

– Не вертись на табуретке, когда-нибудь так грохнешься – костей не соберешь, – проворчала тетя Надя, пряча улыбку, поднялась, достала из буфета большую фаянсовую кружку и поставила ее перед Оксаной. – И не садись на угол, сколько раз повторять. Семь лет замуж не выйдешь. И умылась бы хоть…

– Не больно-то и хочется, – ответила Оксана, наливая в кружку кипяченой воды из большого стеклянного кувшина, в котором кипяченую воду студили специально для нее.

– Чего тебе не хочется? – Алексей поймал ее взгляд и не отпускал его своими серьезными горячими глазами. – Умываться или замуж?

Ее глаза вдруг помрачнели, ярко-малиновые губы сжались, а тонкие коричневые бровки сошлись на переносице. Но ответила она тем же мягким сонным голосом:

– Я умывалась уже. Совсем недавно, перед сном.

– Опять ночью в гамаке качалась? – догадалась тетя Надя. И объяснила Алексею: – Все время с Буксиром вдвоем по ночам в гамаке сидят. Не понимаю, что в этом хорошего.

Алексей открыл было рот, но Оксана опередила его:

– А вот Леший понимает. Понимаешь, да? – Она вопросительно глянула на него, и он важно кивнул. Оксана тоже кивнула и объяснила тете Наде: – Он ночью тоже в гамаке качался.

– Ну-у-у?! – преувеличенно изумилась тетя Надя, остро глянув на Алексея, и тут же отвела глаза. – Еще один полуночник на мою голову. Но он-то хоть проснулся рано, а ты вон дрыхнешь до полудня.

– Как до полудня? – Оксана испуганно вскинула густые лохматые ресницы и замерла, не донеся чашку до рта. – Уже полдень? Ужас какой-то… Ничего не успею! Да еще этот китайский ужин, чтоб он провалился…

– Во, тетка Надька тоже, видать, китайскую кухню не любит, – печально вставил Алексей. – Не хочет идти в ресторан в качестве моей дамы.

Тетя Надя в сердцах плюнула и отвернулась к плите, без всякой надобности поправляя крышку на кастрюле с кипящим бульоном. Оксана непонимающе смотрела то на нее, то на Алексея, потом вдруг обрадованно ахнула, засияла, схватила тетю Надю за руки и, заглядывая ей в лицо, заворковала льстивым голосом:

– Тетечка Надечка, ну пойдем с нами, а? Ну, пожалуйста, ну, миленькая, ну, пойдем! Мы там недолго будем, как надоест – так и уйдем. Леш, скажи ей, ведь правда? Тетечка Надечка, ну, я умоляю!

– И эта туда же, – рассердилась тетя Надя, пытаясь освободиться. – Отстань от меня! Оба совсем рехнулись.

Оксана вскочила, опрокинув табуретку, подхватила необъятные полы своего халата и со стуком ахнулась на колени, обхватив тетю Надю за ноги и уткнувшись лицом ей в подол. Она не переставала что-то неразборчиво бормотать жалобным голосом, и тетя Надя пришла в крайнее замешательство. Наверное, ни разу в жизни тетка Надька так не терялась, отметил Алексей с удовольствием. Но Ксюшка-то какова! Он с восхищением смотрел на фигурку, умоляюще прильнувшую к ногам окаменевшей тетки Надьки, и сам уже был готов встать на колени рядом с Ксюшкой для полноты драматического эффекта. Но тут Оксана подняла лицо, и Алексей увидел ее умоляющие глаза.

– Теть Надь, для меня это очень важно, – серьезно сказала Оксана и потерлась подбородком о теть Надины колени. – Если бы вы только знали… Пожалуйста, пойдемте! Пожалуйста, а?..

Алексей ясно видел, до какой степени Ксюшка жаждет согласия тетки Надьки. И та видела. Мягко толкнула Ксюшку в лоб ладонью, освобождаясь от ее хватки, и буркнула расстроенно:

– Сбрендила девка… Сроду я по ресторанам не ходила, а на старости лет попрусь! Да мне и не в чем.

– Так и я ни разу не ходила, – привела веский аргумент Ксюшка. – И мне не в чем. А вот вам как раз и есть в чем!

Она вскочила и ветром умчалась в свою комнату, откуда сейчас же донеслись грохот, стук, гром и Ксюшкино веселое чертыхание.

– Ой, сбрендила девка, – повторила тетя Надя и растерянно глянула на Алексея. – А все ты со своими дурацкими идеями. Что вот мне теперь делать-то с вами?

– Все, теть Надь, – обреченно сказал Алексей. – Теперь уже ничего не поделаешь с нами. Придется тебе с нами в кабак идти.

– Ужас какой-то, – начала было тетка Надька с Ксюшкиной интонацией.

И замолчала, с открытым ртом уставясь Алексею за спину. Он оглянулся, ожидая увидеть бог знает что, судя по выражению лица тетки Надьки – не меньше, чем летающую тарелку. Из своей комнаты вышла Оксана, неся в высоко поднятых руках пластиковый прозрачный мешок на вешалке. Под пластиком мерцала дорогой тканью какая-то одежда.