Его мучили другие, довольно неприятные проблемы. В ноябре 1919 года Гиммлер вступил в студенческое братство «Аполлон», не зная, как будет совмещать свою новую жизнь с архикатолическими убеждениями, полученными в родительском доме, и чрезвычайно восприимчивым желудком. Дело в том, что церковь запрещала дуэли, а врачи – пивные возлияния, обязательные атрибуты жизни немецких студенческих союзов. Хмельную проблему ему удалось решить сравнительно легко – братство освободило его от употребления пива.
Правда, сотоварищи провалили его уже на следующих выборах в братство. Долго не мог «Хайни» найти и партнера по дуэли: очевидно, сокурсники считали его малоспособным и в этой области. Только на последнем курсе, в июне 1923 года нашелся студент, нанесший Гиммлеру шрамы на лице, без которых будущий глава СС не представлял себе тевтонского воспитания.
Гиммлеры всегда были убежденными католиками. Одному из кузенов Генриха – Августу Вильгельму Патину даже удалось дослужиться до каноника престижной мюнхенской церкви Хофкирхе. Да и сам Генрих Гиммлер считался верным христианином. Посещение воскресной мессы являлось для него не внешним ритуалом, а внутренней потребностью. В дневнике он записывал впечатления о каждом посещении им церковной службы, и почти всегда можно было прочесть: «В этой церкви я чувствовал себя особенно хорошо». Когда от девушки, за которой он робко ухаживал, Генрих услышал, что она причащается каждый день, то записал в дневнике: «Это было самое радостное известие, которое я получил за последние восемь дней!»
Однако вступление в студенческое братство несколько изменило отношение Гиммлера к церкви. Разрыв произошел не сразу, но из месяца в месяц становился все глубже. Сначала Генрих пытался сохранить в душе церковные постулаты, но воспитанное в родительском доме стремление к социальному приспособленчеству одержало верх над традицией.
«Я полагаю, что вступил в конфликт с моей религией, – записал Гиммлер в дневник 15 декабря 1919 года. – Хотя, что бы ни произошло, я всегда буду любить Господа, буду ему молиться, я навсегда останусь верным сыном католической церкви и буду ее защищать даже тогда, когда она отвернется от меня».
И это писал человек, который в будущем заставит десятки тысяч эсэсовцев отречься от церкви, человек, который предложит прилюдно казнить папу римского…
Разрыв с церковью не потряс Гиммлера, однако вызвал внутренний дискомфорт. К тому времени его интересы уже перенеслись в сферу мирской суеты. Более, чем политика и религия, студента из Ландсхута захватывала полная соблазнов жизнь буржуазного Мюнхена, обеды у фрау Лориц, а также вопросы пола, волновавшие молодежь.
Анна Лориц, вдова оперного певца и содержательница семейного пансиона на мюнхенской Егерштрассе, 9, приходилась Гиммлерам дальней родственницей. Ее дочь Мария (в обиходе – Майя) очень нравилась Генриху, однако ему перебежал дорогу будущий торговец кожгалантереей из Штутгарта Ханс Книпп, оказавшийся более удачливым ухажером. Большая семья Гиммлеров частенько собиралась вместе под гостеприимной крышей пансиона.
«Когда все пятеро „святош“, как мы их называли, появлялись в доме Лориц, там начинался веселый переполох, – вспоминал позже Книпп. – Семья Г. (Гиммлеров) могла быть уверена – у доброй тетки Лориц всегда для них будет накрыт роскошный стол».
«Учишься ли ты танцевать?» – поинтересовался как-то в письме бывший сослуживец по полку Роберт Кистлер. И Гиммлер тут же стал брать уроки танцев, чтобы не спасовать перед красавицей Майей. В январе 1920 года он даже овладел модным тогда «бостоном». Вместе со своим приятелем Людвигом по прозвищу «Лу» он стал завсегдатаем мюнхенских традиционных карнавалов – «фашингов». Даже подобные развлечения Гиммлер считал событиями, достойными записи в дневнике:
«Зал был разукрашен под восточный гарем, – описывал он один из праздников в доме тетки Лориц. – В углу, у камина, – большой шатер для меня и Лу… Фрау Лориц накрыла богатый стол. Сначала подали какао, которое я тут же пролил себе на штаны…»
Гиммлер был так занят праздниками, что от него, ведущего дневник педанта, ускользнуло одно немаловажное событие – состоявшийся в это самое время Первый съезд НСДАП. Согласно американским историкам Вернеру Т. Ангрессу и Бредли Ф. Смиту, Гиммлер тех дней «мыслил самыми традиционными категориями, оберегал ценности баварского среднего класса, был в целом добродушным, несколько бесцветным, вполне нормальным молодым человеком».
Его усердие не знало границ. Во время рождественских каникул Генрих мог печь булочки для пожилой пенсионерки, читать книги слепому, играть в благотворительном спектакле для бедных венских детей. Он бегал от собрания к собранию, вступив в члены бесчисленных кружков и объединений, вплоть до Немецкого общества разведения домашних животных, Немецкого сельскохозяйственного общества, Объединения друзей гуманитарной гимназии, стрелкового общества «Свободный путь» Старобаварского стрелкового союза, Общества ветеранов войны Мюнхенской высшей технической школы, мюнхенской секции Альпийского общества, Немецкого клуба туризма, спортивного общества «1860» г. Ландсхута, Объединения офицеров бывшего 11-го Королевского баварского пехотного полка. Для человека с таким количеством членских билетов не составляло труда подстраиваться под свое окружение. Политические взгляды молодого Гиммлера еще не сложились и, естественно, отражали суждения и предубеждения его среды. Их можно было бы назвать буржуазно-националистическими, но в них полностью отсутствовали фанатизм и вера в призраков, свойственные нацистскому мировоззрению.
Его можно было бы назвать региональным националистом. Только чтобы проводить в последний путь бывшего короля Людвига III, студент Гиммлер взял напрокат цилиндр и прогулочный фрак, однако на выборах отдал свой голос общегерманской право-государственнической коалиции. В тот период его антиеврейские выпады еще полностью им контролировались и не переходили рамок приличия. В связи с убийством националистами имперского министра иностранных дел Вальтера Ратенау Гиммлер бросил фразу: «Я доволен». Однако он тут же поспешил добавить, что покойный был «весьма толковым человеком». Своего бывшего одноклассника и идеологического противника демократа Вольфганга Халльгартена он скорее в шутку, чем презрительно, называл «вшивым еврейчиком». А свою знакомую по кабаре «Рейхсадлер», танцовщицу Инге Барко, еврейку по национальности, изгнанную из родительского дома за связь с его сокурсником-немцем, Гиммлер считал «девушкой, достойной всяческого уважения».
Дневники раскрывают политическую агрессивность, свойственную позднему Гиммлеру, лишь в одном: он никак не мог смириться с постигшей его неудачей в военной карьере. Когда Майя Лориц, девушка его мечты, окончательно дала несчастному влюбленному отвод, Генрих решил, что только война и солдатская жизнь смогут принести успокоение его измученному сердцу. 28 ноября 1919 года он записал в дневнике: «Если бы сейчас я мог смотреть в глаза опасности, рисковать жизнью, сражаться – это стало бы для меня освобождением». 22 ноября 1921 года новая запись в дневнике (теперь пером водил уже как бы будущий, «зрелый» Гиммлер): «Если начнется война на Востоке, я буду непременно участвовать. Восток для нас особенно важен. Запад так или иначе вскоре отомрет. За Восток надо бороться, его следует колонизировать». С каждым разом усиливалась склонность Гиммлера к военщине. Запись от 19 февраля 1922 года: «О, быстрей бы снова началась борьба, война, выступление!..» 11 июня 1922 года: «Наверное, я каким-нибудь образом все же попаду на службу. Я же по натуре – солдат… Но сначала следует сдать экзамены».
Он писал родителям: «Пока на экзаменах я чувствую себя достаточно уверенно». Однако в это самое время в жизнь Генриха Гиммлера ворвался капитан Эрнст Рём, обещавший дать свободу милитаристским устремлениям неудачливого влюбленного.
Когда впервые встретились эти люди, которых судьба связала кроваво-драматическим узлом, установить не представляется возможным. Уже не раз пересекались их жизненные пути: в конце 1918 года Рём служил при штабе 12-й Баварской пехотной дивизии в Ландсхуте, где тогда проживали Гиммлеры, позже он руководил вооружением и снабжением в 21-м стрелковом полку в Мюнхене, со складов которого ополченец Гиммлер в мае 1920 года получил свое первое оружие. К тому же Рём был основным поставщиком оружия для полулегальных «оборонных» организаций – своеобразного милицейского войска, сформированного в тени официального рейхсвера. Однако запись в дневнике Гиммлера свидетельствует, что именно в январе 1922 года, на одном из собраний в мюнхенской пивной «Арцбергеркеллер», он встретился с Рёмом: «Там также присутствовали капитан Рём и майор Ангерер (бывший ротный командир Гиммлера). Было очень приятно. Рём пессимистически настроен по отношению к большевизму».
