Хотя он знал, что ни один человек не в силах понять то, что чувствует он в этот момент...

Человек может восторгаться - вполне искренне - скоростью, внутренней отделкой его "броневика", да и самой по себе музыкой...

Но ощутить это в целом никто, кроме него, не в состоянии...

Манко это особенно ясно осознал, когда вёз своего бухгалтера.

Врубив "Раммштайн", Манко стал искоса следить за выражением бухгалтерского личика...

Оно было непроницаемо! Бледный мерзкий мозгляк в круглых очочках...

"Пиздец?" - спросил Манко. "Простите? - сказал бухгалтер. - Нет, я просто не понял, что вы имеете в виду? Машину, музыку, ситуацию с малыхинским тендером?"

Манко сразу стало так тоскливо, что он чуть не сказал: "Уволен".

Он еле сдержался, вспомнив, что бухгалтер в последнее время стал выполнять ещё и функции сисадмина, и подыскать ему замену, да за такую зарплату...

- Эту музыку, - сказал Манко, - я дома не слушаю. Только в машине.

- Понятно. Хорошая музыка. Очень, - закивал бухгалтер.

- Что тебе может быть понятно? Ты вообще помнишь, что Ленин сказал?

- Нечеловеческая музыка. Правда, он это сказал про другую...

- Да что ты говоришь! А я и не знал, - засмеялся Манко. - Так вот: дома я слушаю ту же, что и Ленин. А эту только в машине. Ладно, проехали, - сказал Манко и, выключив "Раммштайн", пропел, подражая Элвису: "Love my tender..."

Бухгалтер попробовал изобразить на лице улыбку...

Манко подъехал к флигелю на территории "Литфонда", который снимал, в принципе, не он один... Но соседей он почти не видел, а может быть, и не было уже никаких соседей... Накануне он о них подумал, когда эта тварь, кончая, стала орать... Где он её подцепил, он уже толком и не знал... На набережной? Или прямо в море?... Загарпунил?..

Нет, загарпунил он её, уже дотащив до кровати...

Все дни перед этим Лёня не то маялся, не то мялся... Зачем-то даже вызывал сюда секретаршу... Алёна приехала, он сводил её в Тихую Бухту, трахнул по пути... И как-то быстро она ему надоела... К тому же сильно обгорела, так что и трогать её на следующий день нельзя было... Глядя, как она сидит, положив ноги в воду, на песке, под зонтиком, Манко вспомнил клип... Бека, кажется... В котором к человеку на курорт являлся его письменный стол - прямо на пляж... А в офисе, наоборот, в это время ходили в плавках и ластах... Тупая такая перестановка, да... А потом ещё тень по улице шла вертикально, а человек, наоборот, полз по асфальту...

Манко услал Алёну обратно в Харьков...

А вчера, или, точнее, позавчера... Потому что вчера Манко проснулся под вечер и отмокал в море, пока не стемнело... С удовольствием вспоминая это ощущение... Когда после шашлыков, вина и ночного купания... Которое само по себе осталось в памяти... Белым треугольником... Мелькавшим в глубине...

"Блядь, она хорошо ныряла... - вспоминал он, - след от купальника... Плыл в глубине, как электрический скат... Или отражение чайки..."

Он ловил её руками, она ускользала...

Поймал только, когда приземлились...

Как медведь лосося... в горной речке...

И потом, когда они шли в обнимку... Он всё время лапал её большую грудь... И казалось, что он тащит под мышкой огромную рыбину-блядину... Белугу-касатку...

Нет, это она его называла "касатиком"...

Вообще она была чудная - как будто пришла пешком из довоенной фильмы....

"Что же ты не нырнул за мной, касатик? - сказала она на берегу. - Моё тело было из тех же букв, что твоё лето..."

"Странные слова говорила... Сумасшедшая баба... Но при этом тело у неё такое, что... Не, давно такого не было... Просто русалка, блядь..." - думал Манко, счастливо потягиваясь...

Он шёл по выжженному солнцем парку "Литфонда" к калитке, которая вела на набережную...

И вдруг заметил в стороне от тротуара - на рыжем газоне - белую фигурку...

Доплер стоял, прислонившись к чёрному стволу с таким неприкаянным видом, что Манко - вспомнив к тому же, как прождал его накануне битый час в кафе - думал было теперь пройти мимо...

Но всё же сказал "Здравствуйте, Пётр Григорьевич. Как ваши дела?"

Доплер ответил не сразу. Он посмотрел на Манко затуманенным взглядом, начал было что-то говорить, но ничего не сказал.

- Ну, я пойду, - сказал Манко, - простите.

- Постойте, - сказал Доплер, - можно, я с вами... Немного пройдусь?

- Конечно, - сказал Манко, - а где Лена?

- Лена... Лена, Лена, Лена... - Доплер на ходу похлопывал себя сухой веточкой по белой штанине.

- А Лены больше нет, - сказал он, - или меня больше нет, если угодно...

- Чего это? - удивился Манко. - Мне это не угодно. Её нет, так может ещё и к лучшему... А вы есть, Пётр Григорьевич. Рассказывайте, что произошло? Я, между прочим, депутат, так что мне вы можете всё говорить...

- Я шёл по набережной, - сказал Доплер голосом, который показался Лёне каким-то театральным, жеманным... Впрочем, он подумал, что слышал такой голос ещё и у тяжёлых больных...

- ... в том месте, где стоят палатки, знаете, за холмом, на холме... Несколько штук... Вот туда я забрёл, и увидел, как она...

- Что? Мне вы можете всё говорить, как врачу...

- Совокуплялась...

- С кем?

- Он подходил к нам несколько дней назад... Огромный парень - больше, чем вы... Такой, знаете... Спортсмен...

- Ну да, знаем мы этих спортсменов...

- Сексуальные фантазии вообще довольно банальны, так что это всё вполне естественно... Сначала я даже подумал, что на это не стоит обращать внимание... Молодая девушка, вы понимаете... Не нагулялась... И пусть уж лучше с этим... Живым воплощением... Чего? Я даже не знаю, чего... Воплощением плоти.... У меня мысли путаются... А потом я понял, что где-то в этом месте... жизнь кончилась.

- Да вы что, Пётр...

- Нет, нет, не перебивайте меня... Я стоял и смотрел с такой возвышенности, как они там лежали и ласкали друг друга... Я наблюдал очень долгий куннилингус... Прямо как в зоопарке, а потом и коитус... Который едва не случился на берегу... Но вокруг уже были люди... И она потащила его за руку в море... И там они это делали, стоя по пояс, она на нём сидела... Я всё видел с холма... А потом снова лежали на берегу, и он её ласкал... Огромное тело, я видел, как играют мускулы на его спине... Анатомический театр... Краски: жёлтая, коричневая, лимонная... Немного лиловой... Всё это под открытым небом... И знаете, что я почувствовал?

- Пойдёмте к ним, - сказал Манко, - я навсегда отобью у этого "спортсмена" охоту...

- Я почувстовал, что это - и моё тело тоже... Понимаете? А я смотрю на это со стороны... Меня уже нет... Потому что я за это время так к ней... Что в ней теперь больше Доплера, чем вот в этом, - он взял двумя пальцами рукав, поднял свою руку, отпустил, и она безвольно упала вниз...

- Пошли, пошли, - сказал Манко, - потерпите ещё минутку, сейчас вы всё это забудете..

- Нет, - сказал Доплер, - я не забуду. И мы туда не пойдём, ни-ни...

- Ну, как вам угодно... А я вас тогда прождал час, в кафе, когда мы договорились ехать...

- Она заупрямилась, - сказал Доплер, - простите, я ничего не мог сделать... Я как раз хотел с вами ехать, не знаю, как сказать... Я серьёзно воспринял ваш рассказ... О том, что приключилось с вами на дороге... Я подумал, что с вами можно заехать в запретную область... На автомобиле... Знаете, Ульрих - герой романа Музиля - говорил, что он хочет прямо на автомобиле проехать через ту область, про которую писали туманные мистики...

- Да, всяко бывает... Но я уже это проехал, знаете, просто выкинул наконец всё это из головы... Идёмте, - Манко взял Доплера за запястье... И сразу же выпустил его руку, как бы одёрнув себя за панибратство...

Но Доплер теперь интерпретировал всё по-своему...

- Вот видите? Меня уже нет. Вы сами только что почувствовали. Так что никуда мы не пойдём. Давайте вот здесь присядем, если вы не возражаете... Вы завтракали?