И все впустую. Перед его мысленным взором проходит бесчисленная армия, армия теней, напрягая последние силы пробивающаяся из глубины веков в никуда. Из мрака во мрак.

Но у него есть цель. Камера в подвале уже достроена. Кровать ждет.

Все готово.

Водохранилище Сан-Гейбриел, Калифорния

– А знаешь, – сказал Мигель, – я всегда считал тебя хорошим малым. Вежливым таким. Не то что нынешняя молодежь. У этих щенков в голове одно только дерьмо. Но, сдается мне, ты просто притворялся, а?

Он начал насвистывать какую-то мелодию.

Расти все еще жалобно стонал. Он никогда бы не поверил, что этот старик мог так быстро двигаться и обладал такой силой.

Когда Мигель наставил на него револьвер, здоровенный старомодный «кольт», Расти инстинктивно попытался выхватить у него оружие, считая, что справиться со стариком ему не составит большого труда. Мигелю Фуэнтесу было уже лет под шестьдесят пять, в то время как Расти был крепким, здоровым парнем.

Однако Мигель быстро сделал шаг назад и нанес ему такой страшный удар в пах, что Расти рухнул, как подкошенный. И, пока он корчился от боли, Мигель без особого напряжения, словно мешок с мукой, забросил его в его же, Расти, «альфу».

С револьвером в кармане, в перчатках из свиной кожи, Мигель, продолжая насвистывать, привычно устроился за рулем автомобиля. Рядом, согнувшись в три погибели, сидел Расти. Его руки были прикованы наручниками к проходящей у самого пола стальной раме сиденья, так что его голова даже не выглядывала в окно и он мог лишь догадываться, что Фуэнтес везет его куда-то к востоку от города. Некоторое время они ехали по шоссе, и Расти молил Бога, чтобы какой-нибудь водитель грузовика взглянул сверху вниз, когда они будут его обгонять, заметил его, сидящего в этой скрюченной позе, и сообщил легавым. Но время было позднее, и никаких грузовиков они не обгоняли.

Мигель перестал свистеть.

– Да-а. Просто притворялся, – повторил он и принялся крутить ручку настройки радиоприемника, пытаясь найти подходящую волну. В конце концов он остановился на какой-то испаноговорящей станции, передававшей жизнерадостные мелодии танго и пасодоблей, и удовлетворенно улыбнулся. – Знаешь, куда едем, а, Расти?

Расти затряс склоненной головой.

– К водохранилищу Сан-Гейбриел. Замечательное местечко. Вот доберемся туда, и я тебе мозги вышибу.

Расти почувствовал, как у него к горлу подкатывает тошнота. Но когда он, превозмогая боль, попытался поднять голову, Мигель твердой, как обух топора, ладонью так рубанул его по шее, что у Расти перед глазами поплыли круги.

Мигель же как ни в чем не бывало продолжал: – Ты голову-то не высовывай, muchacho.[36] Да-а, мозги я тебе точно вышибу. Но нам надо будет сделать так, чтобы это выглядело как самоубийство. Смекаешь? Так что без твоей помощи мне ну никак не обойтись. Мне надо, чтобы ты написал такую милую прощальную записочку. Мы будем на месте минут через десять. Не возражаешь? А пока обдумай, что ты напишешь в этой своей прощальной записке.

Он бросил взгляд на сгорбившегося рядом с ним парня. Дружок Иден Расти был красивым молодым человеком с умными хитрыми глазами.

Расти как-то говорил Мигелю, что свою кличку он получил из-за того, что в детстве у него были рыжеватые волосы. И, несмотря на то что с возрастом волосы потемнели, кличка ему очень подходила.

– Ручку и бумагу из твоего дома я прихватил, – сказал Мигель. – Если ты так ничего и не придумаешь, я тебе помогу. – Он услышал, как скорченный Расти издал какой-то сдавленный звук. – Эй, ты там в порядке?

Чуть позже они свернули с шоссе и поехали по ухабистой грунтовой дороге. Расти показалось, что его вот-вот стошнит. В воздухе чувствовался слабый запах пыли, пробивавшейся в салон «альфы» сквозь дверные щели.

– Вот и приехали, – радостно объявил Мигель. – Конец дорожке. Скажи, и что такого особенного вы находите в этих итальянских «тачках»? В жизни не ездил на более неудобной машине. Честно тебе признаюсь, я рад, что возвращаться мне придется на своем «кадди».[37]

Мотор заглох.

– Послушай, – сглатывая заполнявшую рот желчь, проговорил Расти. – Ты не меня должен убивать. – Его голос задрожал. – Все, что я делал, это только старался защитить Иден. Клянусь тебе.

Старик зло улыбнулся.

– Врешь, сука. Ты неплохо погрел руки возле Иден. Сколько «зеленых» ты из нее вытянул? Пять «кусков»? Может, десять? Да ты, мразь, ей жизнь загубил. Кто-то должен теперь загубить и твою жизнь.

– Об этом я и толкую, – захрипел Расти. – Не я ее сажал на иглу. Гадом буду, не я! Но я знаю, кто это сделал. Я могу сказать тебе имя этой сучки.

– Валяй, – охотно согласился Фуэнтес. – Выкладывай имя.

– Только в обмен на мою жизнь.

– У тебя уже нет жизни, чтобы обменивать ее, – спокойно сказал Мигель и, схватив своими толстыми пальцами ухо Расти, с такой силой сжал его, что тот завизжал от боли. Расти ни за что бы не поверил, что, просто сжимая его ухо, кто-то может причинить ему такую невыносимую боль. – Хочешь вообще остаться без ушей? – невозмутимо спросил Мигель.

– Нет! – взмолился Расти.

– Тогда говори имя.

– Донна Андретти, – сопя, произнес он. – Наркоманка… Хиппи… Длинная такая…

– Ага, знаю ее. – Мигель еще сильнее сжал ухо Расти. – Чумовая «телка», да? Но ведь ты заплатил ей, чтобы она сделала это, разве нет? Отвечай, заплатил?

Расти издал пронзительный вопль.

– Это надо понимать как «да»? – Мигель добродушно фыркнул и отпустил ухо, затем взял с заднего сиденья свою сумку. – Через минуту вернусь, – сказал он и вышел из машины.

Расти остался сидеть все в той же позе, чувствуя, как стынет от ужаса его мозг.

Он страшно дрожал. Им овладело ощущение опустошенности, холода, нереальности происходящего. Он должен был умереть, но он не был готов к этому и молил Бога избавить его от боли и страданий.

Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь стрекотанием ночных насекомых.

Наконец дверь распахнулась, и в машину протиснулся Мигель. Расти почувствовал, как ему в ухо воткнулось холодное дуло револьвера. Одной рукой Мигель раскрыл наручники, высвободил пропущенную через раму сиденья цепь и снова защелкнул их на запястьях Расти.

– Открой глаза-то, – почти ласково проговорил он. – И можешь выпрямиться, muchacho.

Расти нерешительно открыл глаза. Мигель включил в салоне свет. Он сидел рядом, уткнув пистолет в живот Расти Фагану.

Старик был абсолютно голым, если не считать пары ярко-желтых резиновых перчаток, и казался каким-то сюрреалистическим идолом. Глубокие тени избороздили его морщинистое лицо и складки на животе, четко обозначились хорошо развитые мускулы и мощная грудь, седые волосы покрывали лобок, под похожим на толстый обрубок пенисом тяжело покачивались яички.

За пределами автомобиля была кромешная тьма. Мигель специально выбрал безлунную ночь. Вглядевшись, Расти заметил неподалеку легкое мерцание поверхности воды.

– Это водохранилище Сан-Гейбриел, – услужливо объяснил ему Мигель. – Подходящее местечко, правда? Через пару минут ты сможешь лично встретиться со святым Габриелем.[38] – Он положил перед Расти вырванный из блокнота листок бумаги и вставил в его холодеющую руку авторучку. – Ладно, теперь пиши.

– Я н-не м-могу, – прошептал Расти.

– Можешь, можешь, я в этом даже не сомневаюсь, – заверил его Мигель. – А я тебе помогу. Начни, пожалуй, так: «Считаю это единственным возможным выходом из положения…».

Расти заплакал. Фуэнтес с такой силой ткнул его револьвером в живот, что у парня перехватило дыхание.

– «Считаю это единственным возможным выходом из положения», – повторил он.

Расти, стиснув дрожащими пальцами ручку, коряво вывел нужные слова.

Мигель одобрительно кивнул.