– А кто-нибудь еще видел вчера вечером Франческа?

– Нет, – жалобно пробормотала она. – Он допоздна работал, потом мы, как всегда, вместе поужинали и пошли спать.

– Они сказали, во сколько был произведен выстрел?

– Кажется, около десяти.

– Что ж, прекрасно, – задумчиво проговорил плотник. – Лошадка в двуколку у меня запряжена… Поедем.

– Куда?

– В Палафружель, в comisaria. Я подтвержу, что вчера вечером был с Франческом.

Кончита недоверчиво уставилась на него.

– Это же лжесвидетельство, Арно, – фыркнул Марсель Баррантес.

– Лжесвидетельство или нет, а я сделаю это. Рабочие люди должны помогать друг другу.

– Значит, ты такой же преступник, как и он! – заявил лавочник.

– А вам поверят? – спросила бледная как полотно Кончита.

– Они меня знают. – Плотник пожал плечами. – Я порядочный человек. Они не смогут держать Франческа, если у него будет надежное алиби.

У нее к горлу подкатил комок. Она взяла загрубевшую руку плотника и поднесла к губам. Смущенный Арно ласково погладил ее по плечу.

– Не дури. Лучше поторопись.

– Ты сумасшедший, – с горечью в голосе сказал Баррантес. – Не впутывайся в это, Кончита!

Но она следом за Арно уже выходила из лавки. Звякнул колокольчик, и дверь закрылась.

Был уже поздний вечер, когда Кончита и Хосе Арно въехали в узкие ворота штаба guardia civil[11] в Палафружеле.

– Старайся молчать, – предупредил ее Арно. – Говорить буду я. Поняла?

Кончита кивнула. От тряски в двуколке боли в животе стали невыносимыми, но она не жаловалась. Казалось, ее внутренности выворачивает наизнанку.

Одной рукой она придерживала свой огромный живот, другой схватилась за горло.

Comisaría представлял собой удручающую смесь военных форм, флагов и грязных обшарпанных помещений. Без лишней суеты маленький плотник со следовавшей за ним по пятам Кончитой пробирался в толпе, минуя какие-то двери и обходя всевозможные препятствия, пока они не очутились в темном, гулком коридоре, в конце которого располагалась приемная teniente,[12] бывшего, очевидно, здесь начальником.

– В чем дело? – недовольно спросил teniente, когда охранник ввел их в кабинет. У него были грозные усы, прилизанные назад волосы открывали узкий лоб и сурово сдвинутые брови. Злые черные глаза буравили Арно и Кончиту. – Кто эти люди?

– Меня зовут Хосе Арно, ваша честь, – почтительно представился плотник.

Черные глазки уставились на него.

– Ты кажешься мне знакомым. Был уже здесь?

– Я плотник из Сан-Люка, – пояснил Арно. – А эта сеньора – жена Франческа Эдуарда.

Teniente пренебрежительно фыркнул.

– Это имя нам хорошо известно. Чего приперлись?

– Ваша честь, Франческа Эдуарда допрашивают по поводу якобы имевшего место преступления, которое…

– Что значит «якобы»! – рявкнул офицер. – Вчера вечером неподалеку от Сан-Люка в сеньора Массагуэра был произведен выстрел, который, черт побери, чуть не снес ему голову. В том, что это дело рук анархистов, сомневаться не приходится, Арно.

– Но, ваша честь, Эдуард не мог этого сделать. Он весь вечер был со мной. С шести и почти до полуночи.

– Врешь, негодяй!

– Это чистая правда, ваша честь!

Выставив вперед нижнюю челюсть, офицер вперил сверлящий взор в Арно, который стоял в почтительном молчании, обеими руками держа перед собой шляпу.

– Это что же такое? – злобно зашипел он наконец. – Попытка ввести в заблуждение правосудие?

– Ничуть, ваша честь, – робко пробормотал Арно. – Просто я думал, что эта информация могла бы помочь делу.

– Эта информация? Это дерьмо собачье, а не информация! Да этот человек – взбесившийся анархист!

– Только, когда было совершено преступление, он бесился в своей собственной кузнице. И я готов поклясться в этом перед судом, ваша честь. – Арно бросил взгляд на стоявшую рядом бледную как смерть Кончиту, затем откашлялся. – Эта сеньора очень волнуется за своего мужа. Едва ли ваша честь не замечает, в каком она положении.

Teniente мельком взглянул на живот Кончиты.

– Слепой заметит, – буркнул он. – Сколько времени, ты говоришь, вы были с кузнецом?

– С шести вечера до без четверти двенадцать.

– И он никуда не отлучался?

– Никуда. Как я уже сказал, я готов поклясться в этом перед судом.

– Хватит болтать вздор о каком-то суде! Здесь тебе не суд. – Он вышел из кабинета, оставив их стоять.

– Я сейчас потеряю сознание, – простонала Кончита.

– Потерпи немного.

Новый приступ острой боли пронзил низ живота, будто в него вогнали раскаленную иглу. Вскрикнув, она обеими руками схватилась за живот.

– И этого тоже делать не надо, – добавил он, положив ей на руку свою мозолистую ладонь. – Настоящий анархист не должен рождаться в comisaria.

Она усмехнулась сквозь слезы.

– В одном могу поклясться – мой ребенок никогда не будет анархистом.

Они ждали минут пятнадцать, показавшиеся Кончите вечностью. Ее успокаивало только то, что приступы боли не были систематическими, как это происходит при приближении родов. Наконец teniente вернулся.

– Подпишешь свое заявление, Арно, – бесцеремонно сказал он. – И не нужно никакого суда.

– Охотно, ваша честь. А… Эдуард?..

– Эдуарда пока допрашивают.

– Когда же его освободят? – не выдержала Кончита.

– Когда закончится допрос. – Офицер сунул Арно бланк. – Заполни, а на другой стороне напишешь заявление.

– А можно нам подождать его? – не унималась Кончита.

Он смерил ее тяжелым взглядом.

– Только не здесь. В сквере напротив есть скамейка. Арно обмакнул перо в чернильницу и, слегка высунув язык, принялся писать.

Они сидели на каменной скамейке и ждали. Гулявшие в сквере сначала с любопытством разглядывали их, затем пошептались и побрели прочь. Потом приплелся какой-то нищий и клянчил деньги, пока Арно не бросил ему монету, обругав последними словами.

На колокольне церкви святого Мартина пробило девять. Дверь comisaria распахнулась, и Кончита увидела, как в сопровождении двух мужчин оттуда вышел Джерард Массагуэр. Все трое весело смеялись. Она почувствовала, как похолодело ее сердце. Что он здесь делал? Массагуэр сел в машину и уехал. Она истово молила Господа пощадить ее мужа.

Уже стемнело, когда дверь comisaria снова открылась. Кончита вскрикнула. На пороге показалась качающаяся фигура Франческа.

– Слава Богу, – прошептал Арно, и они бросились ему навстречу.

Увидев мужа вблизи, она разрыдалась. Его лицо так отекло, что глаз почти не было видно. Нижняя губа разбита, нос распух, на правом ухе запеклась кровь.

– О, Франческ, – заголосила Кончита. – Что они с тобой сделали?

– Так… приласкали, – проговорил он, стараясь не шевелить губами.

– Да-а, подновили физиономию, – сказал Арно, закидывая руку Франческа себе за шею. – Хочешь, позовем врача?

– Нет. Я хочу… только… домой.

Напрягая последние силы, он с трудом забрался в двуколку. Кончита чувствовала себя не намного лучше. Арно дернул вожжи, и они поехали. В небе светила холодная луна. Франческ взял Кончиту за руку. Она вцепилась в него, изо всех сил стараясь не плакать.

– Как… ребенок? – спросил он. Она вытерла слезы.

– Он сегодня весь день меня колотит. Франческ повернул к жене свое обезображенное лицо. Она увидела, как он пытается приподнять опухшие веки, чтобы взглянуть на нее.

– «Он». Ты все время говоришь «он». А если будет она?

– Тем лучше. Девочки более нежные.

Кончита почувствовала, как Франческ сжал ее пальцы.

Позже, когда они лежали в постели, она тихо сказала:

– Франческ, снова мне подобного не пережить. И наши дети не должны проходить через это.

Ничего не говоря, он погладил ее по лицу.

– Я хочу, чтобы ты дал мне слово, – продолжила Кончита. – Обещай, что бросишь политику и все эти революционные теории. Ради меня. Ради наших будущих детей. Но, прежде всего, ради себя самого.