— Ох, Майкл, — сказал он, медленно приподнявшись на локтях и переводя дух, — ну как ты можешь быть таким… таким серьезным? Давай улыбнись! Ты хоть раз в зеркало смотрелся? Ты знаешь, что ты кот, Майкл? У тебя вся шерсть стоит дыбом, переливается синим и искрит, как фейерверк. Ты недоволен, да? Ты очень недоволен, но все равно это ты, и никто другой. Как есть ты!

И он снова расхохотался, упав спиной в заросли дрока и глядя вверх, в двуцветное небо: плоская плита небосвода отливала багровым, и по ней ползли сероватые облака.

Майкл бесстрастно наблюдал за братом.

— Скоро ты сможешь это контролировать, — сказал он. — Но сначала тебя стошнит.

Он нахмурился. Кошачья душа? Неужели? Он чувствовал в себе одиночество, независимость, бдительную осторожность… Может, и правда.

Минут пять Стивен лежал на спине и тихонько похихикивал. Его тело содрогалось в блаженных судорогах. Майкл следил за ним, почти машинально перефокусировав взгляд. Тело Стивена расплылось, вместо головы проступила конская морда, глядящая из вереска в небо и переливающаяся всеми цветами радуги. Сгустки цвета всплывали из глубины наружу, точно маленькие взрывы под стеклом, стремительно растекались по поверхности и мгновенно уступали место другим. Движение было куда более бурным, чем раньше, цвета сделались ярче и разнообразнее, но теперь к ним добавился ядовитый оттенок, которого прежде не было.

«Он не выдержит, — подумал Майкл. — Скоро его стошнит».

И, утешившись этой мыслью, он встал, оставил брата валяться и хихикать дальше и пошел наверх, на гребень горы, чтобы оглядеть долину сверху.

Время давно перевалило за полдень, и солнце, весь день заливавшее гору своими лучами, наконец начало клониться к западу. Бледно-голубое небо совсем выгорело, дальние холмы и поля расплылись в дымке. Воздух был неподвижен. Майкл машинально перефокусировал взгляд и увидел, как все краски потемнели. Небо побагровело, поля приобрели ржаво-бурый оттенок, рощицы и опушка леса стали тускло-коричневыми. Зато сразу сделались видны люди. В поле зрения было несколько людей, но до сих пор Майкл их почти не замечал: они терялись на фоне пейзажа, точно муравьишки. Теперь же их нельзя было не заметить: они сияли, точно крошечные живые самоцветы.

Какие они чудесные! Но отчего они так сияют? И если они так красивы поодиночке, издалека, какое же прекрасное зрелище выйдет, когда они соберутся все вместе! Майклу ужасно захотелось очутиться на многолюдном деревенском лугу, чтобы взглянуть на это своими глазами.

Но тут за спиной раздались звуки, напомнившие ему о Стивене. Майкл подождал еще немного, потом сделал сочувственное лицо и спустился в ложбину.

Стивен даже теперь, после приступа рвоты, выглядел счастливым и восторженным, хотя лицо у него осунулось от усталости. Он ничего не видел, кроме слепящего света, от которого болели глаза, но вместо того, чтобы зажмуриться, закатил глаза под веки, так, что видны были только белки. Вид у него сделался жутковатый, на что Майкл не преминул указать. Стивен ответил только:

— Ничего не могу поделать. Мне просто не закрыть глаза. Все время хочется смотреть, но это больно. А так полегче.

Майкл помог брату встать, обнял его рукой за плечи и повел прочь из Ямы. Стивен все еще дрожал, как перепуганный кролик, но шагал без труда, с удивительной уверенностью нащупывая дорогу. После тех последних слов он молчал все время, пока они спускались с горы, и Майкл не нарушал молчания. Его охватили зависть и тревога. Когда пузырь окутал их, Майкл узнал этот вкус и это ощущение, но был уверен — так же твердо, как если бы ему это сказали, — что пузырь предназначался Стивену и что Стивен его каким-то образом отверг. Стивен пробыл внутри пузыря никак не больше минуты, и то, что он, несмотря на это, все же получил дар, Майкла очень сильно задело. Так что с Уиррима они спустились в молчании.

К тому времени, как они дошли до дома, было почти семь. Вечернее небо сделалось прозрачно-синим, на нем зажигались первые звезды. Под вязами у ворот уже густели тени. Дойдя до ворот, Ребята остановились.

— Черт! Викарий притащился, — вполголоса буркнул Майкл, глядя на небольшую машинку, приткнутую на край дорожки. — Чего делать будем?

— А что тут можно сделать? Мне надо поспать.

— Нельзя же, чтобы они увидели тебя в таком виде! Это сразу подтвердит все их подозрения. Все зависит от того, где они сейчас… Погоди, я погляжу.

Он оставил Стивена под деревьями и побежал вперед по краю дорожки, где хрусткий гравий плотно зарос травой. Минуту спустя он вернулся, тяжело дыша.

— Они в гостиной. Викарий треплется, у Сары вид сердитый. Надвигается буря.

— Это хорошо. Может, сумеем проскользнуть мимо.

— Если зайти с черного хода, мы тебя уложим баиньки, никто ничего и не заметит.

Майкл повел брата за собой к боковой калитке. Калитка отворилась с пронзительным скрипом, от которого Майкл невольно съежился. Мальчики проскользнули в сад. Тропинка вела вдоль стены дома, прямо под открытым окошком гостиной. Из окошка доносился гневный голос Сары.

— Когда пойдем мимо окна, надо будет пригнуться пониже, — шепнул Майкл. — Иди вперед. Я скажу, когда будет можно.

Стивен пробирался вперед, ведя правой рукой по корявой штукатурке «под камень». Приблизившись к окну, он начал разбирать слова Сары.

— Ну, так и расскажи об этом ей, раз уж вы друг друга так хорошо знаете! А у меня есть дела поважнее, чем выслушивать всю эту чушь.

— Постой, Сара… — В голосе Тома звучала досада.

— Ну да, конечно: теперь у тебя есть тысяча поводов допоздна задерживаться на работе! Ну и ладно, мне все равно!

— Сара, это просто смешно. С чего тебе это взбрело в голову?

— Ну, чего встал? — Майкл ткнул Стивена в поясницу. — Если они разойдутся, это только к лучшему, сам знаешь. Пошли дальше!

Стивен согнулся в три погибели и вслепую пробежал под окном. Следом проскочил Майкл, и братья вместе свернули за угол дома. А позади в сумерках по-прежнему слышался гневный голос их сестры.

На обратном пути Том сделал крюк. Он опустил окно, и в лицо ему бил вечерний воздух, теплый, ароматный и кишащий мошками. Тело будто свело от напряжения и гнева. В груди свернулась колючая пружина; ее конец впивался в легкие и стягивал руки и плечи. Нога яростно давила на газ; каждый поворот сонной сельской дороги словно бросал ему вызов. Ехать домой в таком состоянии он не мог. Надо было как-то развеяться.

Дорога выписывала широкую дугу по темнеющим полям и игриво касалась южной опушки Рассета. На протяжении почти всей ее длины деревья стояли только по одну сторону, их неподвижные стволы отмечали границу возделанной земли. Однако в одном месте деревья разрослись и с другой стороны дороги, образуя отдельный участок леса. Это место называлось Вороний лес.

Здесь Том остановил машину. Выбравшись наружу, он дважды глубоко вздохнул, привалясь к теплому металлическому боку. На фоне темного неба еле просматривались черные листья над головой.

Надо было проявить терпение. Сара просто все еще тревожится из-за брата — и правильно делает. Нужно было меньше распространяться о собственных проблемах, а больше слушать, как и положено священнику. Но устроить ему скандал из-за Элизабет Прайс, женщины, которую он едва знает… Бред какой-то! Как она вообще могла такое подумать?

Молодой человек тяжело вздохнул. Казалось, весь мир вокруг сошел с ума. Всего за один день жизнь перевернулась вверх тормашками. Все было не так. Зачем врываться в церковь? Зачем выкапывать какой-то старый камень? Откуда столько шуму вокруг древнего креста?

Зачем проводить часы в библиотеке, даже не зная, что ищешь?

И тем не менее Том был уверен: искать есть что. У него оставался еще один след…

Нужно выспаться как следует. Но сперва, чтобы сбросить напряжение, он решил пробежаться по тропе, протоптанной между деревьями.

Том заставлял себя бежать как можно быстрее. Пружина в груди болезненно давила, мешала дышать, но он не обращал на нее внимания, заставляя свои руки и ноги работать в полную силу, и вскоре деревья вдоль тропинки замелькали бесплотными тенями. Том смотрел прямо перед собой, бежал со всех ног, и скоро остатки разочарования и усталости остались где-то далеко позади.